///
— Хён, меня мама за этот срач убьёт, ты сказал, что у тебя всё под контролем! — Не ссы, Джисони, сейчас приберёмся, и всё будет в лучшем виде, твоя мама даже не узнает, что здесь что-то было. Самое неприятное в вечеринках — их последствия; у кого-то это потерянный бумажник или девственность, а у Джисона разбитый фамильный бабушкин сервиз и чья-то блевотина в бассейне. — Я сейчас в очередной раз скажу, что больше никогда не поведусь на твои провокации, но все мы знаем, что... — Что ты не можешь устоять перед таким красавчиком, поэтому...///
Видео обрывается на моменте, когда Минхо с визгом опрокидывает свой поднос. Джисон листает фотоплёнку дальше, друг за другом следует череда смазанных снимков: вот он на переднем сидении машины Минхо делает селфи с фильтром-щенком, вот три одинаковые фотки стаканчиков из-под кофе и красиво разложенных на столе тетрадок, вот видео полупустой трассы на закате.///
За кадром спокойная музыка и едва уловимый шум дороги, камера почти не двигается, снимая закатное солнце, отражающееся в зеркале заднего вида. — Сони, кислые червячки или мармеладные мишки? — Хён, блин, я же видео снимаю, вечно ты всё портишь мне! — Джисон направляет телефон на водительское кресло, в кадре растрёпанный Минхо, он смеётся и закрывает рукой камеру. — Конечно кислые червячки, ты ещё спрашиваешь. — Так и знал.///
Джисон улыбается, больно закусив губу, и открывает вкладку мессенджера. Последнее сообщение от Минхо — 4 дня назад; он печатает короткое «хён, я скучаю», но смотрит на время и тут же стирает. — Дурак, прекрати сопли распускать, — Джисон вытирает мокрые щёки рукавом толстовки и накрывается одеялом. Яркость на минимуме, поэтому на следующем видео силуэты едва различимы, но Джисон узнаёт свою комнату.///
Минхо лежит на кровати, подложив под спину подушку. У него в ушах новенькие эир подсы, которые он теперь везде таскает с собой. — Минхо-хён, я люблю тебя, — шёпотом, близко-близко к микрофону. — Что? — Минхо вынимает наушники и растерянно смотрит в камеру. — Ты мне? — Ага, говорю, ты урод, — Джисон кривится от слишком громкого звука собственного голоса, но не может сдержать улыбки. — Эй, а ну иди сюда! За кадром громкий смех и нечленораздельные крики, большинство слов невозможно разобрать, телефон давно забыт и отброшен в сторону, но продолжает снимать тёмный потолок, пока не истекает положенная минута.///
Джисон всхлипывает и утыкается лицом в подушку. На незаблокированном экране видео воспроизводится заново, и он одними губами повторяет следом «Минхо-хён, я люблю тебя». Джисон вообще-то мальчик большой и совсем не плакса, уж точно не как Хёнджин, который может полвечера реветь над мангой с хорошим концом, просто потому что «вот вы все смеётесь, а это любовь». Просто у Хёнджина любовь на разрисованных страничках, а у Джисона где-то в одиннадцати тысячах километров и через два океана, танцует в лучших студиях с самыми лучшими учителями, в погоне за своей мечтой. А Джисон здесь. Учится создавать новые воспоминания. Получается пока не очень — последние видео сплошь чёрно-белые, и жизнь как будто какая-то монохромная, безэмоциональная, совсем не такая, как на ярких фотокарточках из инстаграма Минхо. Он словно взял и забрал с собой все краски, оставив Джисону размытые мазки на грязной серо-коричневой палитре. Чан говорит, что его тексты стали тоже какие-то депрессивные и серо-коричневые; после рифм про тщетный поиск смысла жизни и разбитое вдребезги сердце у них был тот самый серьёзный разговор, о котором предупреждал Чанбин. Чанбин вообще-то сказал, что пройдёт, просто нужно время, и Джисон ему верит, потому что Чанбин не понаслышке знает, что такое этот самый поиск смысла жизни и разбитое вдребезги сердце. Но как только он, кажется, наконец начинает собирать рассыпавшиеся под ногами осколки, как снова режет пальцы в кровь об эти самые воспоминания. Телефон пугает непривычным звоном стационарного рингтона, обычно включен беззвучный режим, поэтому сейчас кажется, что звонят вовсе не ему. Имя на экране не добавляет уверенности в происходящем. — Хён? Ты... у тебя сколько времени вообще? — Джисон отвечает хриплым от слёз голосом, но старается звучать непринуждённо, чтобы не заставить хёна нервничать. — А я... дома, Джисони, — родной голос по ту сторону динамика заставляет Джисона дрожать. — Ты чего носом шмыгаешь? Простыл что ли? — Я? Да, немного. Я не знал, что ты приезжаешь, — Джисон трёт ладошками глаза, встаёт с кровати и зачем-то подходит к зеркалу. — Я соскучился по тебе, — Минхо говорит как-то сбивчиво, подбирая слова. — Я... я тоже, конечно, соскучился... очень, хён! Ты надолго? Мы сможем встретиться? — Джисон как будто только что проснулся и не совсем соображает, что происходит. — Ага, сможем. Я приеду? Сейчас. Я уже приехал вообще-то, но если ты занят, то я могу... — Нет, нет! Не занят, хён, я сейчас, я просто... сейчас, — Джисон быстро приглаживает растрепавшихся волосы и накидывает поверх домашней растянутой худи кофту на молнии. Он выбегает за дверь, всё ещё прижимая телефон к уху. На тротуаре напротив его дома стоит Минхо. Живой и настоящий, не картинка с видео и не фальшивая улыбка с фотографии, а его Минхо — сонный и в помятой одежде, с рюкзаком за плечами и большим чемоданом, который они с Джисоном когда-то вместе покупали и вместе обклеивали самодельными стикерами с ванписом. — Минхо, ты чего? Ты из аэропорта что ли? — Джисон останавливается на расстоянии вытянутой руки от старшего и смотрит на него, будто не узнаёт. — Я скучал, Сони, — Минхо улыбается как-то смущённо, неловко ковыряет носком кроссовка асфальт и лохматит волосы на затылке, — прости, я наверное... — он притягивает растерянного Джисона к себе и обнимает крепко, носом зарываясь в светлые волосы мальчишки. Окончание фразы Джисон не разбирает, он просто обнимает хёна в ответ и вдыхает знакомый и любимый запах его одежды, дезодоранта и свежего парфюма. — Ты надолго? — Джисон спрашивает снова, одновременно желая и боясь услышать ответ. Он поднимает глаза и встречается взглядом с чужими улыбающимися, красными от недосыпа и немного блестящими от слёз. Минхо пожимает плечами и проводит ладонью по щеке младшего. — Да. Надолго, Джисони. Навсегда.