***
Выходят Петропавловская крепость и Троицкий мост на воздух, и сразу обрушивается на них сильный западный ветер — неразлучный друг моря. Через пару минут он кажется ослабевшим, но на самом деле совсем и не думает стихать. На этот раз он действует на благо Санкт-Петербургу, не принося ему никаких разрушительных наводнений. Небо от облаков расчищает и разносит по городу свежесть от пролитого ими дождя. Гордая, величественная река Нева вторит ветру, шумит и заметно колышется. Как будто веселится на празднике разводных мостов. Но мосты далеко: почти шестьсот метров отделяют Петропавловну и её спутника от Дворцовой набережной, где проходит вечеринка. Пересекают крепость и мост фарватер вдоль оси переправительного поста, долго идут — ведь у Троицкого моста она практически самая длинная в городе, за исключением тех, что у мостов Александра Невского и Кантемировского. Быстро стараются они идти, но осторожно, чтобы на них не натолкнулись проплывающие суда. Капитаны судов очень недовольны тем, что Троицкий мост создаёт помехи речной навигации, занимаясь переправлением вместо разводки. — Ещё раз такое повторится — напишем жалобу в трест! — кричат мосту. Троицкий мост всегда старается принимать к сведению каждое замечание или претензию в свой адрес, но на этот раз делает вид, что не слышит того, что ему говорят. Он и Петропавловна зашли уже слишком далеко — и в прямом, и в переносном смысле. К тому же поток проплывающих судов в ближайшее время непременно должен снизиться, и мост, когда во второй раз возьмётся пересекать широкую Неву, уже не будет никому мешать. Все самое трудное к тому времени останется за его плечами. А через Большую Невку переправиться ему будет совсем несложно: специальный катер, который пошлёт ему Литейный мост, сможет перенести его на противоположный берег. Только бы Литейный мост был не сильно недоволен опозданием Троицкого! Ведь он очень не любит отсутствие пунктуальности у тех, с кем он договаривается о встрече. Думает об этом Троицкий мост — и вдруг неожиданно останавливается. Чувствует — ноги не могут идти. — Что с тобой? — беспокоится Петропавловна. Пытается посмотреть в его глаза, а тот закрывает их и кусает губы от боли. — Да так... ничего. Ноги изволили возгореть болью, проклятые. Но ты не тревожься, крепость. То, что происходит со мной, не так ужасно. Это я ещё ржавчиной кашлять не начал. — Предлагала ведь я тебе на посту остаться, пока о вечеринке мостов не узнала. Уж сама я дойду до них. А ты иди обратно и к Литейному не ходи. Поверь, из этого не выйдет ничего хорошего. — Ты только немощным меня не выставляй. К Литейному я всё равно пойду, ибо обещал прийти. Справлюсь как-нибудь с этой чертовой коррозией. — Прекрати чертыхаться! Ты хочешь, чтобы бес пришел к тебе? Поверь, он сделает всё, чтобы помешать реконструкции! — Куда быстрее, я полагаю, мы доберёмся до разводных мостов, чем бес до меня. К своему удивлению Троицкий мост оказался прав: уже совсем близко от него и крепости мерцают огни подсветок мостов. — Фарватер меня подери! Вы только посмотрите, кто к нам сегодня пришёл! — восклицает, спускаясь на пристань, Биржевой мост. — Всё-таки соизволил явиться, Trinité! Поднимайся скорей на набережную, у нас чудо-выпивка осталась. Как раз для тебя. Долгое время Троицкий мост не мог понять, почему другие мосты зовут его Trinité. Особенно тогда, когда он носил имя Сергея Мироновича Кирова. Сейчас, конечно же, он понимает, но никак не может привыкнуть к своему французскому имени. — Ты, Биржевой, не думай, что я к вам надолго. Я, между прочим, по делу пришёл. — По делу на вечеринки мостов не ходят! — кричит Биржевой мост, стремительно взбегая по лестнице на набережную. — Эй! Мосты! Троицкий соизволил явиться на праздник! Несите выпивку! По-прежнему стоят Троицкий мост с Петропавловной на пристани. — Я первым пойду к мостам, а ты подожди здесь. Сообщу им, что привел тебя на праздник, а ты поднимешься тогда, когда я скажу. — Только побыстрей, пожалуйста. А то Литейный мост вконец на тебя разгневается. Всё-таки он уже давно тебя ожидает. — Не волнуйся, крепость. Помни — всё под контролем, — негромко говорит Троицкий мост и направляется к набережной. К нему стремительно идёт Биржевой, и они поднимаются уже вместе. Троицкий мост очень надеется на то, что ему не придётся долго находиться на празднике, поэтому идёт он туда весьма уверенно. Состав гостей на торжестве был весьма интересным и необычным. Никто не ожидал появления на нём Троицкого моста, а он пришёл. Пришли на вечеринку с Большой Невки Сампсониевский, Гренадёрский и Кантемировский мосты, которые выходят на разводку лишь по предварительной заявке. Пришли Володарский мост, Финляндский железнодорожный мост и мост Александра Невского. Пришёл недавно завершивший реконструкцию Большеохтинский мост, а также мост Лейтенанта Шмидта. Не пришли только Литейный и Тучков мосты. Один ждал Троицкого, а другой — реконструировался. Разводные мосты, теперь включая Троицкого, заняли всю Дворцовую набережную. У каждого из них мощное телосложение, тяжёлая одежда и довольно высокий рост, что отличает их от неразводных. Их зоркие глаза сверкают в ночной темноте, словно яркие фонари. Повсюду слышатся короткие смешки и громкие разговоры низкими, хрипловатыми голосами. Мосты явно были навеселе. Тащит Биржевой мост Троицкого на набережную. К нему присоединяется мост Александра Невского — самый длинный разводной мост Петербурга. Теперь Троицкому мосту не вырваться, даже если бы он очень этого захотел и собрал в кулак все силы, которые у него есть. Проплывает крупное грузовое судно, отчаянно рассекая воду. Нева пугается, стремительно бежит к гранитным стенам набережных и ударяется о них большими волнами. Такая же волна ажиотажа нахлынула на компанию разводных мостов с неожиданным появлением у них на празднике нового гостя. Троицкого моста приветствуют громкими возгласами, хлопают по спине по-товарищески и предлагают шампанское, чуть ли не под нос ему суют. — На, пропусти с нами пару бокальчиков! Исправишь свою кислую непраздничную мину! — говорит Кантемировский мост Троицкому, почти насильно вручая ему шампанское. — Давай! За наше с тобой здоровье! Он громко ударяет своим бокалом о бокал Троицкого, да так, что на втором появляется трещина, а шампанское выплескивается прямо на плащ единственного трезвого моста. — Спасибо, коллега, но пить я не буду. И мина у меня вовсе не кислая. Ищет Троицкий мост, куда поставить бокал, невольно сжимает его в руке чуть сильнее — и он окончательно разбивается. Теперь в шампанском не только его плащ, но и руки. Мост чертыхается. — Ну что, Trinité? Как шампанское? Уже начало оно веселить тебя? — Я не веселиться сюда пришел, Биржевой. Полагаю, что никто из вас не хочет понимать, что я явился сюда по делу и оставаться здесь не намерен. Иначе говоря, со мной Петр... — С тобой только нудная беспричинная ворчливость! — обрывает Троицкого Гренадерский мост. — Нужно что-то с ним делать, парни! — Остолопы неадекватные! Не даёте слова сказать, а я опаздываю! — Так-так-так... — неожиданно за спиной Троицкого возникает Большеохтинский мост. Заносит над ним свою тяжёлую, мускулистую руку и наваливается всем своим весом, заставляя его согнуться. — Остолопы, говоришь? Наш почётный гость ещё не так давно страшился присоединиться к вечеринке, а теперь он столь внезапно осмелел! Скажи эти слова ещё раз, Trinité! — То, что на данный момент я слабее тебя физически, ещё не значит, что ты вправе разговаривать со мной в такой манере, Охтинский! Оставь меня в покое! — Изволишь посверкать для нас — оставлю. Подумай о следующих за мной трёх разводных мостах. Они никогда твоих огонёчков не видели. — Исключено. Сейчас Телебашня на Петроградской сверкает, а мы с ней договаривались сверкать по очереди. Давай без глупостей, убери наконец с меня свою руку. Я должен идти к Литейному! — Подождет Литейный! — Я и так опоздал к нему! Не буду сверкать! — Ну а я тебя не пущу. Ишь какой. Собрался к Литейному. С ужасом осознает Троицкий мост, что он опять в ловушке. Рука Большеохтинского моста, висящая на нем, сгибается, замыкая свободное пространство, и оно постепенно сужается, а Троицкий мост ощущает катастрофическую нехватку воздуха. Он будто тонет в недавно восстановившихся после капремонта мышцах моста. — Ладно! Посверкаю!.. Силу свою сбавь!.. Задых... задыхаюсь!.. Отпускают его. Разводные мосты стремительно расступаются, образуя круг вокруг Троицкого. Один взмах плащом — и на нём загораются белые огоньки. Беспокойно, хаотично бегают по фермовому покрытию, мечутся, словно места себе не находят. Если бы кто-нибудь из людей решился понаблюдать это явление максимально близко, то у него очень скоро зарябило бы в глазах. А глаза мостов куда более сильные: их не ослепил бы даже самый яркий, с самой высокой скоростью перемещающийся свет. Сквозь смех, восторженные возгласы и топанье мостов слышатся приближающиеся шаги. Не глухие, не тяжёлые, которые обычно бывают у них. Они были самыми что ни на есть звонкими, и чувствовалось, что тот, кому они принадлежат, твёрдо ступает на ногу и носит обувь на каблуках. — Кто-нибудь из собравшихся здесь изволит объяснить мне, какого якоря происходит на этой набережной?! — вдруг раздаётся в ночи свирепейший женский голос. Нева как будто поддакивает его обладательнице и стремительно разносит его по своим берегам. Но тут же спохватывается: не разбудит ли он кого? Мосты вмиг оборачиваются в сторону пристани. Троицкий мост тут же перестаёт кружиться и сверкать и падает на набережную. Ему тяжело дышится. — Что за безумие творилось здесь, пока я стояла внизу?! Все вы орали и смеялись так, что суда и их капитаны обливали вас благим матом и грозились отправить вас зимой на ночные исправительные работы! Был бы свободен мой Трубецкой бастион — сию секунду отправила бы вас туда, дабы вы вспомнили, что значит дисциплина и качественное выполнение своих обязанностей! Это что за разводка такая, черти окаянные?! Где Троицкий мост?! — Здесь я... — Ты почему сидишь? Тоже пьянствовал?! — Голова у меня кружится и дышать трудно, потому и сижу. — Может мостовиков вызовем? — Не надо, крепость. Сейчас сам встану и уйду отсюда. Предлагаю тебе сделать то же самое. Пытается Троицкий мост подняться — и чуть не падает. Петропавловская крепость и пошатывающийся Большеохтинский мост его держат, волнуются. Никто из них не хочет себе неприятностей. — Чертовски болит шея... чертовски все вертится перед глазами из-за тебя, Большеохтинский! Я уверен, что содеянное тобою тебе с рук не сойдет! Клянусь, я после реконструкции устрою тебе хорошую взбучку! И ты запомнишь её надолго! Да будет сниться она тебе зимой в кошмарах!.. — он судорожно хватается за горло и громко кашляет. — Успокойся, Тrinité! Тебя сейчас проводят на пост твои коллеги с Большой Невки. Скоро уже начнется их переправительная служба. А я с тобой не пойду, хоть мне и по пути. Я ещё виновника торжества не видела. Они прощаются, и Троицкий мост уходит к себе в сопровождении Сампсониевского, Гренадёрского и Кантемировского мостов. Смотрит в сторону Арсенальной набережной — Литейного моста не видно. Не дождался он Троицкого и, вероятнее всего, отправился к Авроре. Спрятался за Большой Невкой и навевает воинственному крейсеру сладкие сны.***
Тем временем Петропавловская крепость чувствует, что праздник мостов принимает новые обороты. Его нельзя назвать завершившимся, ибо ушло с разводки всего четыре моста, а все остальные ещё продолжали нести свою ночную службу. Но над Невой и Дворцовой набережной поразительное затишье. Лишь редкие суда плывут обратно в порт, волнуя воду, и пытается петь единственная чайка. Но главное, разводные мосты заметно притихли. Никто из них не смеётся и даже не разговаривает. Все как будто скованы недовольным взглядом Петропавловны, и, если его не боятся, то точно побаиваются. Кто-то из мостов уже был знаком с её суровым нравом, а для кого-то она была живой легендой, в существование которой трудно было поверить ранее. Особенно если о ней рассказывал Большеохтинский мост, который сам верил в разные мифы и небылицы, а также являлся большим поклонником Петра Великого, которого крепость чтит как родного отца. Володарский и Финляндский железнодорожный мосты ловят попутные катера и отправляются к себе. До конца разводки у них еще уйма времени, а испытывать на себе взгляд крепости они больше не могут. Остались только Биржевой мост, Большеохтинский, Александра Невского и мост Лейтенанта Шмидта. Смотрят друг на друга и перешёптываются, мол, заговори с ней первым. У всех, как и у Троицкого моста, шёпот громкий. — Что мы можем тебе предложить, о любезнейшая Петропавловская крепость? — осторожно спрашивает мост Александра Невского. Крепость переводит на него одного свой холодный взгляд, и тот пугается. — Еще я ни о чём не попросила, а вы уже послушно выполняете мою просьбу. За это я вас хвалю. — Но что мы сделали? — Поймёте, ежели прислушайтесь к нависшей над Невой тишине. Благодаря вашему молчанию сон города не нарушен. Вы восстановили расшатанный вами же баланс дня и ночи. Но ведёте себя подобострастно, за что я всё ещё зла на вас. Разводные мосты — сооружения очень чуткие и внимательные и всегда способны контролировать свои действия. Но им совершенно неясно, где именно в их поведении кроется подобострастность и почему они её не замечают. — А я скажу вам, где подобострастность! Пришла я к вам — вы не орёте и не беситесь, на свою пьяную вечеринку меня не затаскиваете, не нападаете на меня. Стоите как солдаты перед фельдмаршалом и шевельнуться боитесь. Нет чтобы к вашему коллеге проявить хоть каплю такого уважения! — Ты о Тrinité? Мы же не нарочно с ним так! Всего-то пытались развеселить. И Большеохтинский мост вреда причинить ему не хотел: так, игрался. Только перебрал немножко, правда, Большеохтинский? — засмеялся мост Лейтенанта Шмидта. В кругу мостов его называют просто Шмидт. — Значит, будет отвечать за свою, так называемую, игру. Стало быть, не успел Троицкий мост сообщить вам о том, что я с ним пришла? — Ничего себе! Мы-то думали, что ты явилась на шум. — Вот и думаете вы также раболепно. До тех пор продолжаете безумствовать, пока жандарм над вами не появится. Смотреть противно мне на ваши рожи пьяные. Правильно мне Троицкий мост советовал не идти на ваше мероприятие, а я его не послушала. Теперь осознаю свою ошибку, надеюсь, и вы осознаете свои. Говорит Петропавловская крепость об одном, а думает совершенно о другом — такое явление никогда не было свойственно её организованному уму. Второй раз за сегодняшнюю ночь её посещает тревожное чувство того, что она что-то забыла. Но на этот раз не важное дело, которое нужно было завершить ещё днем, а какую-то фразу, которую она произнесла совсем недавно, всего двадцать минут назад. В ней звучала причина того, почему она останется с разводными мостами, а не удалится в свои покои. Ей вовсе не приятно находиться в их обществе, но почему-то она должна еще некоторое время побыть здесь, на набережной Невы. Петропавловне кажется, что её тогдашняя мысль имела непосредственное отношение к мостам. Она думает пройтись по ним своим взглядом в надежде вспомнить то слово, которое она забыла. Перед ней Биржевой мост, Большеохтинский мост, мост Лейтенанта Шмидта... Где мост Александра Невского? Крепость задается этим вопросом лишь на мгновение, ибо понимает, что тот мог скрыться из виду только отправившись к себе на пост на катере (но не попрощавшись с ней: какой невежливый!) Мост Александра Невского был явно не тем мостом, который спрятался в забытой мысли крепости. Ими точно не были ни разводные мосты с Большой Невки, ни Финляндский железнодорожный мост, ни Володарский, ни даже Троицкий. Из тех мостов, что были на торжестве. Виновник торжества — Дворцовый мост! Уж теперь крепость вспомнила. Действительно, где всё то время, пока крепость разговаривала с мостами, находился Дворцовый мост? Почему он — самый популярный разводной мост Петербурга и большой любитель шумных праздников — так долго отсутствовал на своём? Петропавловна продолжает думать: а вдруг остальные мосты не упоминали о нём, потому что его вообще не должно было быть на вечеринке? Вдруг она вовсе не в честь него была организована? "Ерунда какая, — отказывается крепость от своего предположения, — тогда что послужило поводом встречи всех мостов на Дворцовой набережной? И даже если так, то почему приглашёнными оказались все мосты, кроме Дворцового? Очень, очень странно и нелогично." Нет. Несомненно, вечеринка была устроена именно по случаю обретения Дворцовым мостом художественной подсветки. Потому что об этом Петропавловне сообщил Троицкий мост. А Троицкий мост обо всём сообщал точно и по делу и никогда никого не обманывал. — Так ты желаешь побеседовать с Дворцовым? — спрашивает Петропавловскую крепость мост Лейтенанта Шмидта. — Вероятнее всего, он гуляет по Адмиралтейской набережной. Позволь мне проводить тебя, а то мне скоро линию открывать. Как раз по пути. — Спасибо, Шмидт, но не пойду я с тобой. Уж больно ты нетрезвый, как и все остальные. — Как знаешь, Петропавловна. Как знаешь...***
"Адмиралтейская набережная, — думает Петропавловская крепость, — именно там служит Дворцовый мост, на пересечении её с той, в честь которой он назван. Наверняка свой пост патрулирует, честно и добросовестно проходит свою разводку. Единственный порядочный мост из всех собравшихся здесь в эту сумасшедшую ночь." Там, куда направляется Петропавловна, всё Дворцовое. На её пути простирается Дворцовый проезд, примыкая к которому заканчивается Дворцовая набережная и начинается Адмиралтейская (а на ней, к слову, Дворцовая пристань со львами). Чуть поодаль — знаменитая Дворцовая площадь, которой он также служит границей. А не менее знаменитого Дворцового моста не видно. Бросил он свой праздник на произвол судьбы и скрылся куда-то. У Петропавловской крепости очень много знаний и воспоминаний об Адмиралтейской набережной. Здесь Пётр Первый основал её сестру в тысяча семьсот четвертом году и разместил судостроительные верфи. Здесь она на протяжении девятнадцатого века наблюдала с ней установку величественных пристаней, ваз и львов. Здесь долго служил наплавной Исаакиевский мост, так и не успевший переквалифицироваться на постоянного. Эта набережная обрела богатую историю. Именно поэтому в настоящее время в теплые дни и ночи здесь, перекусывая в маленьких ресторанчиках под открытым небом и гуляя в уютном липовом сквере, собираются толпы петербургских, иногородних и иностранных отдыхающих. Сейчас крепость на набережной одна-одинёшенька. Сыро, холодно, да и время для прогулок совсем неподходящее — пятый час утра: нет ни одного отдыхающего, кто составил бы ей компанию. Все спят. Спят и негромко похрапывают львы на Дворцовой пристани, обнимая медные шары большими лапами. Через месяц Нева покроется льдом и тоже заснёт, впадет в долгожданную зимнюю спячку. Только какие-то редкие машины никак не собираются спать: ездят, шумят колесами. И фонари горят, как раз всем неспящим путь освещают. Всё, что окружает Петропавловскую крепость, быстро проносится перед её глазами, да так, как будто вовсе не её взгляд беглый и исследует увиденное поверхностно, а как раз все деревья, небо, вода и набережная жутко её боятся и не хотят, чтобы грозная прародительница Петербурга заостряла на них свое внимание. Крепость спешит и злится на то, что потратила своё время впустую, на то, что именно из-за неё Троицкий мост не успел к Литейному на изучение французского, а ещё его, далеко не лучшим образом себя чувствующего, чуть не задушил Большеохтинский. Пока состояние Троицкого моста не улучшится, крепость будет проклинать себя за все события, произошедшие из-за того, что она повелась на свое любопытство. И если бы любопытство повело её куда угодно, кроме праздника разводных мостов! Неужели она забыла, что Пётр Первый относился к мостам с большим недоверием и что она должна была перенять от своего основателя эту черту? Как раз слева от Петропавловны находится Медный всадник. Встал на дыбы и как будто сейчас спрыгнет с огромного валуна, устремится к своему детищу и будет отчитывать его за столь ужасный проступок. — Прошу, не гневайся на меня, отец мой!.. Я никогда больше не пойду к мостам... отныне больше никто не пострадает по моей вине! Обещаю тебе, такого не повторится больше никогда, никогда!.. Вновь крепость оказывается на границе двух набережных: на этот раз Адмиралтейской и Английской. Поблизости нет ни моста Лейтенанта Шмидта, ни Дворцового. Безобразие! Всматривается Петропавловская крепость в воды Невы — нет ни одного катера, который мог бы довезти её до её территории. Ей придется ещё раз пройти по Адмиралтейской набережной. Тем более путь ей указывает отец-основатель.***
Снова идёт Петропавловна среди голых лип и кустов и выцветшей травы. Видимо, этот сквер на набережной красив только в тёплое время года. А сейчас он усталый и мрачный, особенно под жёлтым светом фонарей. Петропавловскую крепость опять приветствует Пётр Первый — на этот раз в образе Царя-плотника. Стоит на каменном постаменте, судёнышко делает. Скоро, кажись, и на воду его спустит. Почему крепость не замечала его ранее? Потому что она на все смотрела бегло, когда шла в противоположном направлении или потому что его установили совсем недавно и она ещё не успела к нему привыкнуть? Смотрит на него крепость пару секунд и идет дальше. — Неужто ты во второй раз не заметила меня, Петропавловна? — вдруг раздаётся голос как раз со стороны памятника. Петропавловскую крепость всегда было весьма непросто напугать, но внезапному голосу, хотел он того или нет, это удалось. Она оборачивается, ошеломлённая: неужели с ней памятник разговаривает? — Ты проходила здесь некоторое время назад. Я заметил тебя и решил привести себя в порядок на случай повторной встречи. Я как в воду глядел: ты вновь оказалась передо мной. Голос замолкает, и около Царя-плотника с кряхтением выпрямляется вверх большая, мощная фигура. Пока эта фигура сидела на постаменте, действительно можно было подумать, что говорила не она, а памятник. Мощная фигура вдруг попадает под свет фонаря и оказывается Дворцовым мостом. Крепость вспоминает, что именно его она хотела найти на Адмиралтейской набережной, ибо после обращения к Медному всаднику она и думать о нём забыла. Петропавловской крепости очень редко доводилось пересекаться с Дворцовым мостом, а особенно ночью, когда он проходил разводку. Она внимательно его рассматривает и старается запомнить его образ, его черты. Ночью Дворцовый мост выглядел гораздо более дерзко, задорно, раскрепощённо, нежели днем. Полы его тяжелого камзола с фермой вогнуты вовнутрь, и теперь он напоминает куртку, больше соответствующую моде нынешнего времени. Свои пышные темные волосы мост по обыкновению собирал, а во время разводки распускал и раскидывал по плечам. Такой его эпатажный образ, а также яркая харизма всегда привлекали жителей и гостей Петербурга. — Ты что, всё это время здесь сидел? — спрашивает крепость. — Скоро к тебе вернусь, дружок, - улыбается Дворцовый мост Царю-плотнику и хлопает его по плечу. Он как будто не сразу соображает, что Петропавловна задала ему вопрос. — Именно здесь и сидел. Здесь здорово сидеть. Судёнышки все у меня на виду и студёный ветер с Невы меня обвевает. — Как ты изволишь разговаривать с Царём-плотником?! С какой такой стати он твой дружок?! — Ну не враг же он мне во всяком случае. Почему бы ему не быть моим дружком? Мы с ним часто беседуем, пока Шмидт наблюдает за судоходством на Васильевском. — Вот ты какой. Осмелишься фамильярничать, значит, с отцом моим? — Совершенно верно, крепость. Я очень смелый. Я настолько смелый, что готов прямо сейчас разбудить Адмиралтеевну и спрятаться где-нибудь на пристани. — Сумасшедший! Я надеюсь, ты не всерьёз это сказал. — А почему б не разбудить? Повеселимся все вместе. Тебя ведь тоже, вероятно, кто-то разбудил. Увёл тебя на Адмиралтейскую набережную и оставил здесь одну-одинёшеньку. — В кои-то веки мне, прародительнице города, не будь которой, не служил бы ты здесь, нельзя до Адмиралтейской набережной прогуляться? — Оказывается, ты гуляешь! Гуляют по ночам обычно романтики, а я и вовсе не знал, что ты романтичная. Даже в такие холодные ночи умудряются они выходить. Наверно, тоже, как и я, смелые. А ещё закалённые, как моржи. — Тебе ещё не надоело нести околесицу? — Перестану, коль запретишь. — Запрещаю! — Ну что ж! Теперь, Петропавловна, буду констатировать факты. Вздыхает крепость: так она надеялась, что мост наконец замолчит! А тот на её удивление как раз перестал говорить. Лишь смотрит на неё закрывающимися глазами, изо всех сил стараясь удержать их открытыми. И улыбается мягкой, расслабленной улыбкой. — А всё-таки я знаю, что привело тебя сюда, крепость. Наше праздничное мостовое сборище. Слышал твой гневный крик со стороны той набережной, что я с Троицким мостом делю. — Верно соображаешь, мост. Чрезвычайно удивлена твоей догадливости. Ни одну свою мысль от тебя не скроешь, всё ты выведаешь. — Что поделать, крепость. Каждый из нас каким-нибудь образом узнает то, о чем он хочет знать. Если данный вопрос, конечно, не касается сотворения мира. Или смысла жизни. В общем, всего того, над чем учёные и философы веками бьются. — Почему же тебе угодно знать, зачем я на Адмиралтейскую набережную явилась? — Потому что непреодолимое любопытство властвует надо мной. Эти слова заставляют Петропавловну обернуться в сторону Невы, туда, где сладко спят, ожидая её, заяц Енисаари и покой этой холодной ноябрьской ночи, который она оставила там и променяла на вечеринку мостов. — Так уж и быть, Дворцовый мост, расскажу всё тебе. Удалилась я с твоего праздника, ибо опротивел он мне. Все коллеги твои удивительно нетрезвые, сон городской нарушают, на Тrinité словно разбойники набрасываются! Непростые у нас в городе времена: нынче повсюду разбой и от него никуда не спрячешься. — Готов согласиться с каждым твоим словом. Прозвучит удивительно, но мне самому моя же вечеринка не пришлась по нраву. Понимаешь, крепость, мы всегда вдохновляемся тем, что для нас люди делают. Они так стараются для себя и для города, что их деяния не могут не вдохновлять нас на совершение чего-либо подобного. Вот, вчера вечером состоялся замечательный праздник, который они как раз подготовили. Яркое, незабываемое торжество! С громким фейерверком и танцами... Там были очаровательные дамы в исторических костюмах, с каждой из которых мне довелось потанцевать. Музыка звучала красивая, и мы, как огонёчки, кружились в парах. Так было легко и радостно на душе! Торжество кончается, и меня несет на крыльях желание устроить свой праздник! Попроще, конечно, чем этот, но такой же объединяющий и веселящий. Как у людей. Однако, как я в конце концов понял, по-настоящему хорошие спонтанные праздники могут устраивать только мастера своего дела. А нам, мостам, мало что известно о приготовлении праздников. Очень смутное у нас об этом представление. Поэтому, думал я, если много чего подготовить в любом случае никто из нас не успеет, то нужно сделать что-нибудь... не нахожу другого слова... ёмкое... некий фундамент, на котором держался бы праздник, понимаешь? А что у людей бывает практически на каждом празднике? — Ну неужели алкоголь? — Ну конечно же, крепость! Видишь, ты тоже догадливая. Мы все скинулись и достали несколько ящичков шампанского, так, чтобы настроение себе нагнать. Известно, что от шампанского оно очень веселым становится. А дальше, как я полагал, всё само собой придумается, уж что-нибудь хорошее точно выйдет. Всё как у людей происходит. Да только вот не вышло. — Стало быть, поэтому ты здесь, а не кутишь с мостами? — Лишь отчасти. Я исчерпал свою силу на одном дурацком конкурсе, устроенном мной же самим. Соревновался я, значит, с Большеохтинским мостом, кого из нас первее расшатает. Кто проиграет — тот отправляется к себе на пост и на праздник не возвращается. Закрыта ему туда дорога. — Ты мог бы не приглашать Большеохтинского на праздник, если желал ему проиграть. — Что ты, Петропавловна! Так не полагается — приглашать всех за исключением одного. А с Большеохтинским мостом мы всю жизнь соревнуемся. В этот раз спорили на расшатывание. — Уж не от львиной ли доли шампанского должно было вас расшатать? Большеохтинского моста шатало изрядно, — спрашивает Петропавловская крепость с подозрением, всё больше думая о том, что ей не следует забываться за разговорами с мостами, доверие к которым не пройдено через время. — Совершенно точно, крепость! А ещё и машинного масла в придачу. Выпьешь несколько капель — суставы станут подвижнее, а коли в алкоголь добавишь скляночку — хмель усилится. — Всё, я ухожу от тебя! — громко восклицает Петропавловна и стремительно, не глядя себе под ноги, направляется в сторону Дворцовой набережной. — Эй-эй, ты куда? Куда ты так рвёшься, крепость? Не уходи, побудь ещё со мной! Мы ведь так хорошо беседовали! — Беседу я с тобой вела, ибо думала, что ты хоть на крупицу умнее и порядочнее своих коллег, а ты совершенно такой же как они! Пьяный, как последний чёрт! Шатаешься не хуже Большеохтинского! Голосом вялым говоришь и перегаром от тебя веет! Интересно мне, как я раньше этого не заприметила! Невозможно рядом с тобой находиться! — Поспорил бы я с тобой, — Дворцовый мост тихо подходит к Петропавловне и нежно, но крепко берёт ее за руки. В крепости кипит злость, и она готова с минуты на минуту выплеснуть её на своего собеседника, но сдерживается, ибо неподалеку спит Адмиралтеевна, которая очень не любит, когда её покой нарушают. — Сейчас я и вправду весьма нетрезв, но по-настоящему пьяным я был часа два назад. Меня знаешь, как шатало! Я едва на ногах стоял. А теперь — смотри! — стою крепенько. — Ты что себе позволяешь?! Ну-ка выпусти меня из лап своих! Из-за тебя я катер могу пропустить! Бьюсь об заклад, что сейчас приплывёт на мой гнев какой-нибудь! — Никто не приплывёт, Петропавловна. Катера час назад ходили, а теперь не ходят. Полагают, что некого переправлять, и дожидаются окончания нашей разводки. — Все это время ты удерживал меня рядом с собой. Тянул его изо всех сил, дабы лишить меня возможности уйти от тебя тогда, когда я посчитаю необходимым. Ты будто пленил меня здесь, Дворцовый мост! — Уж поверь, не я тебя пленил, а интерес. Он проявлялся в каждом вопросе, который ты задавала мне. В каждом совершаемом тобой действии. Понимаешь, крепость, иногда нужно позволить произойти чему-то новому в жизни. А то так совсем закостенеть можно в этой повседневности. Интерес — как раз верный спаситель от такого закостенения. Ты же, Петропавловна, не хочешь закостенеть? — Довольно, мост. Не буду спорить с тем, что проявление интереса порой имеет весьма положительные стороны. Но иногда новых событий в жизни бывает слишком много. Как разнообразных яств на царском ужине: не успел попробовать и одного, а тебе несут всё больше, больше и больше! Очень тяжело переживать одно за другим все события. Особенно ежели череду негативных впечатлений они оставляют. — Произошло бы со мной подобное — я бы не дал себя в обиду негативным мыслям. Посмотри вокруг, Петропавловна. Чёрное небо в глубокий сон провалилось, Нева, словно большое зеркало, его в себе отражает. Порой они переживают и гневаются, но сейчас они безмятежны. Уже почти триста лет они готовы своим примером оказать тебе помощь. Вдруг раздается негромкий шум наподобие того, что исходит от барахлящего телевизора. — Дворцовый мост. Прием. Последнее судно задерживается в разгрузочном пункте. Твоя разводка продлевается на тридцать минут. Конец связи. — Кто это был? Твой мостовой трест? — Он самый, — Дворцовый мост медленно поворачивается к Неве, как будто пытаясь высмотреть кораблик в её беспокойных водах. — Сообщили мне по рации, что через полчаса сюда судно придет. Спешу тебя обрадовать, Петропавловна: уже очень скоро тебя отправят домой. Я попрошу об этом капитана. Пусть только попробует отказать! — Только через полчаса! И это называется скоро?! — Не любишь ты терпеливо ждать. Но я знаю отличный способ скоротать время, крепость. Пустимся танцевать! Уверяю тебя, что во время нашего танца полчаса пролетят словно пять минут! Уж такого дерзкого предложения от моста Петропавловская крепость совсем не ожидала. — Ещё чего! Не буду я с тобой танцевать! Нетрезвый ты. — Да не настолько уж. Может быть, ты просто не пробовала? — спрашивает мост. Крепость молчит и отводит от него взгляд. — Тогда я тебя научу. Это совсем несложно. И подсветку я тебе покажу. Ей-богу, я совершенно забыл о том, что получил сегодня подсветку! Петропавловская крепость и впрямь совсем не умела танцевать, хотя сама в своё время не единожды видела, как проходили императорские балы. Но при этом она позволяет Дворцовому мосту взять ее за руку и, более того, приобнять за талию. Все происходящее ей кажется кошмарным сном, который обязательно нужно пережить и, воспрянув от него, зажить привычной жизнью. Крепости непременно нужно пережить этот танец с мостом, иначе тот никогда от нее не отстанет. На ферме Дворцового моста загораются сине-фиолетовые лампочки: они плотно прилегают друг к другу в ряду и образуют единый светящийся контур. Темнота холодной ноябрьской ночи заметно усиливает их яркость. Крепость и мост медленно кружатся под высокими липами; его подсветка, вторя им, переливается и создаёт рефлексы на всем, что находится рядом. — Не верится, что говорю это тебе, но мне пришлось бы со всей серьёзностью подумать, кому ещё в нашем городе пошла бы сия подсветка, — негромко произносит крепость. Она осторожно выбирала слова и старалась создать из них осторожное выражение, дабы ненароком не сделать мосту теплый комплимент. — Именно, Петропавловна. Подсветка — вещь самая что ни на есть индивидуальная: каждый, кто нуждается в ней, выбирает её сам, а после приобретения она становится неотъемлемой частью её ноcителя. Подсветка позволяет в прямом смысле распространять свет и радость. Людей оказалось довольно просто ею впечатлить: если б ты видела, сколько вчера вечером засветилось радостью петербургских глаз и улыбок! Думал я, что тебя впечатлить будет куда сложнее, а вот услышал приятное слово — и даже маленько удивился. А что удивляться-то: у тебя как раз светлая улыбка на лице проглядывает. Ты впечатлительна, крепость. Я всё вижу. — Мне казалось, приятное слово так тебя удивит, что ты наконец отстанешь. А то сколько на тебя не бранись — всё ты потешно воспринимаешь и ещё пуще ко мне притягиваешься. — Погасить зажжённые огни не так-то просто, крепость. — Подсветку твою гасить никто не собирался. — Её как раз погасить легко. А это другие огни: те, что горят внутри. Горят, зажжённые внешней искоркой — и будто светишься сам, и будто сила тебе даётся немереная, с которой так и хочется возгласить: вот он я! всё я могу! — Смысл тобою сказанного далёк от моего понимания. — Приблизится, когда и для тебя настанет время зажечь огни.***
Танец наконец прекращается: Дворцовый мост неожиданно вздрагивает. — Святый Боже! Ты ногу мне отдавил! — взвизгивает Петропавловская крепость. — Ах, что же я наделал! Прости меня! Прости! — Чтоб ты даже не думал в следующий раз танцевать нетрезвым! — Дело в другом, крепость. Мне показалось, я видел машину с мигалкой. Она проехала по Дворцовой площади. А потом умчала на Адмиралтейский проспект. — Неужто ты мигалок боишься? — Скорее беспокоюсь, как бы не проснулся Зимний. — Зимнего навряд ли разбудила бы какая-нибудь жалкая мигалка. Вероятно, это милиция бандитов ловит. Спустимся лучше на пристань: не хочется ненароком в криминальное дело ввязываться. — Тем более судно скоро прибудет, — добавляет мост. Неторопливо спускаются мост и крепость к Неве. Они садятся рядом; вода прямо у их ног тихонько плещется. Чёрная вода в реке, как чернила: и как только невские рыбёшки видят, куда плывут! — Изволь, Дворцовый мост, озвучить план. — Судёнышко приплывает. Я его останавливаю. Сажаю тебя. Вы оба уплываете. Я перехожу на дневную службу. Точно: ещё предоставляю мостовикам навигационный отчет. — Нет, что мы сейчас будем делать? — Сидеть и ждать! А ты что хотела? — Чтоб поскорее... — Петропавловна тихо сердится. — А то я сейчас усну. Петропавловская крепость чувствует, как на неё находит неимоверная усталость. Сила тяжести как будто возросла вдвое или втрое и теперь не просто притягивает, а придавливает её к поверхности. Удивительно тяжёлыми стали для Петропавловны её накидка, серьги и диадема, а ведь носила она их каждый день и практически не чувствовала их тяжести. Тяжко смотреть её глазам, тяжко шевелить руками. Над Большой Невой висит тёмное тяжелое облако, подобное беспощадному сну, а сама река убаюакивающе хлюпает, ударяясь о гранитную пристань. "И как только разводные мосты могут не спать ночами целых семь месяцев подряд? Весьма неадекватные способы развлечься им можно простить, зная, какую стойкость они вынуждены проявлять во время ночной навигации", — думает крепость в полудрёме. Коварный сон продолжает витать над ней, а её медленно покидают силы на противостояние ему. Становится ещё тяжелее, на этот раз правому плечу. Крепость поворачивается — прямо на её правом плече покоится тяжелая голова Дворцового моста! Сраженный наповал утомлённостью, Дворцовый мост спал тихо, совсем как дитя. Прекратила бы Нева хлюпать — обладающая отличным слухом Петропавловна всё равно не смогла бы разобрать его почти неслышное посапывание. Известно, что разводные мосты очень крепко спят и что на то, чтобы их разбудить, требуется много времени и сил. На прекрасно знающую об этом крепость находит гнев, уступая дорогу ошеломлению. — Ты что?!.. Ты почему спишь?!! — вопрошает она поистине свирепым шепотом. С силой ударяет в бок Дворцового, чуть в Неву его не сталкивает. — Видели бы тебя сотрудники треста! Быстро просыпайся! Всё ещё продолжается твоя разводка! — Какая водка?.. — встрепенулся мост. В его взгляде читаются изумление и ужас. — Ты что, Петропавловна?! Неужто ты мне, пьяному, ещё водки решила дать? Не войдет в меня водка, крепость! Водка меня погубит!.. — Разводка, дурень, — злится Петропавловна, — а не водка! Уж один алкоголь у тебя на уме, окаянный! Совсем уже окосел! И, к тому же, имеешь наглость спать на мне! — Тут уж ничего не поделаешь, крепость. Накидка твоя такая мягкая и тёплая — так и хочет, чтоб я улёгся на нее и задремал. Сейчас все мосты спать хотят, ибо навигация к концу подходит. Все мы держимся изо всех сил и стараемся бороться со сном. Иногда, конечно, он побеждает нас, и нам за это достаётся, — мост вдруг широко распахивает глаза. — Посмотри, посмотри мне в глаза! Видишь большие мешки и отеки? Вот что навигация с нами делает. Они у всех разводных мостов сейчас. — Лучше б ты на Неву смотрел вместо того чтобы таращить на меня свои безумные очи! Что это такое! У него разводка, а он ерундой занимается! — Ты недооцениваешь мостовой контроль, Петропавловна! Я могу и умею наблюдать за навигацией отовсюду! Видишь — уже приплывает судно. — Стало быть, это тебе бывает трудно? Ты кем себя возомнил, Дворцовый, чтобы говорить подобным образом?! — Нет, крепость! Я говорил о судне. Судно плывёт! Мост делает останавливающий жест рукой, и судно двигается прямо к пристани. — Мы так не договаривались, Дворцовый. Мостовой трест должен был уведомить тебя лишь о прохождении нас через твой переправительный пост, — говорит капитан. — Имеется личная просьба. Сделайте одолжение, переправьте родоначальницу Санкт-Петербурга на её берег. Готов передать Вам щедрое вознаграждение, — в руках моста начинают шуршать крупные купюры. — А Шмидта я предупрежу о том, что задержитесь. Он обязательно поймет то, как это важно для нас.***
Уплывает Петропавловская крепость. На часах уже без пятнадцати шесть. Скоро занимаемый ею кусочек петербургской суши должен быть открыт для посещения. Близится с каждой минутой тот час, который сообщает о начале утра большинству населения города. Часом раньше, в пять, просыпается настолько мало людей, что это время остальным кажется ещё глубокой ночью, а особенно в ноябре, когда начинает светать только в половине девятого. Как раз именно половина девятого, девять часов, а то и десять являются началом утра для большинства соседствующих с Петропавловной зданий. Как же им повезло! Им никогда не приходится начинать свою работу тогда, когда над Санкт-Петербургом как будто бы висит ночь. Вне зависимости от времени года их утро бывает всегда либо солнечным, либо серым, но никогда не тёмным, как ночь. Думает крепость: не попросить бы ей охранника последить за перемещением по выходящему на Неву пляжу какого-нибудь рано проснувшегося искателя приключений, если такой, конечно же, наведается. Или сказать Иоанновскому и Кронверкскому мостам, чтоб не переправляли никого на её территорию, пока она не проснется. Битва со сном всё ещё продолжается: Петропавловне непременно нужно либо последовать распорядку рабочего дня, тем самым победив сон, либо сдаться ему и выбрать один из перечисленных выше вариантов развития событий. "Скоро настанет время утренней молитвы, а к молитве душа моя нынче совершенно не подготовлена. Пускай хотя бы мысли о Господе Боге настроят меня на лад молитвенный. Велик и всемогущ Господь Бог. Время, история и жизнь наша явно согласуют с Ним своё течение. А ведь история из судеб каждого человека складывается, которые вершит как раз он — Господь Бог. Поистине удивительно то, как Он с многозадачностью своей справляется: любит и наставляет на верный путь как людей, так и нас! Посылает нам верных, заботливых людей, благодаря которым мы продолжаем жить. Знает всё и помнит обо всём. На молитвы наши отвечать успевает. И всегда ежели срывает какими-либо обстоятельствами наши планы, то исключительно из лучших побуждений. Как же так выходит?.. Получается, и сон Он мой сорвал, дабы дать мне нечто очень нужное. Этой ночью мне было лучше бодрствовать, чем спать. Но не просто так сна ни в одном глазу у меня не было. Напомнить мне решил Господь о том, кто я такая, а то сама я, видать, запамятовала. Напомнить, что являюсь я крепостью: хоть и невоюющей, но суровой, строгой и сильной духом. Кто, если не я, приструнил бы сегодня пьющих разводных мостов! Так и захватил бы кто меня, засидевшуюся, а батюшка Пётр задумал меня не для этого. С этого дня я готова начать оправдывать своё предназначение в мирное для города время. Я — музей, но в то же время и крепость! Крепости не спят в рабочее для них время, подобно загнивающим домам! — Петропавловну наполняет удивительная энергия, мощь которой одерживает блестящую победу над сном. — Я как будто не была собой до наступления сей бессонной судьбоносной ночи. А теперь... всё стало на свои места во мне! И я сердечно благодарна за это Богу! Весьма интересная фраза из уст Дворцового моста прозвучала — "зажечь огни". Отныне я понимаю, что она означает. Сдаётся мне, что сегодня я тоже зажгла свои."