Легче

      Малахия и сам не до конца понимает, зачем все еще держит Германа в команде. Невозможно трусливый, слабый, неверный. Сидит рядом и проклинает всех и вся, открыто желая ему смерти. Хочется уже встать и сказать: «давай же, черт тебя дери, убей меня, может, тогда твоя жизнь изменится.» Но Малахия лишь устало трет виски, снова и снова спрашивая себя: на кой?       «Да все ты знаешь.»       «Конечно, знаю.»       …Не только иномирный зверь получил прозвище Восьмиглазый. Так Малахия окрестил и ту часть своего сознания, что проснулась десять лет назад, за три новых качества. Ей он обязан живучестью, умением угрожать всем своим видом и вечной язвительностью. Просто отлично, с такой-то работой. Он почти никогда не пытался ее сдерживать. Почти.       Кроме времени, проведенного в конторе Ру. Там, несмотря на редкие косые взгляды (как хотелось в ответ хищно скалиться и рычать!) жилось на порядок лучше. Совсем недолго. Но именно этот период Малахия может назвать самым стабильным в своей жизни.       Все испортил Хайд. Если бы он следил за языком, остался бы целее. Восьмиглазый вырвался — должно же было когда-нибудь это случиться — затуманил глаза и завладел его руками. Он не осознавал, что делает!       Когда они вернулись из той злополучной вылазки, Руи вызвал его к себе. Некоторое время подчеркнуто игнорировал, а когда понял, что с ним эти фокусы не пройдут, развернулся и холодным деловым тоном — тоном чужого, тоном начальника — заявил, что ему нужны только надежные люди. Люди, умеющие себя контролировать. И Малахия уступил. Не сказал ни слова в свое оправдание, лишь развел руками, криво улыбнулся и вышел. Ночью в агентстве его уже не было. Никто не пытался его остановить. Даже поболтать по душам желающих не нашлось. Собирая сумку, Малахия понимал, что такое будет всегда. Между ним и Ру, между ним и остальными всегда будет стоять иномирный зверь — как будто бы защищая, на самом деле — пряча.       На этот раз пострадала только одна стена, да и та в Хараминске.       А Ру с тех пор стал еще хуже, чем раньше. Но почему-то это не отталкивало.       …До Руи, хоть он и похож на неземную топ-модель с обложки журнала, можно дотронуться — оцарапать, укусить, крепко сжать руки. И ему будет совершенно по-человечески больно. Может быть, он даже соизволит это продемонстрировать — тихим свистящим «не увлекайся» или недовольным взглядом. Герман же не просто среагирует на любой раздражитель — загрызет, не разобравшись.       «Они похожи лишь внешне. Ты как школьница, влюбленная в кинозвезду.»       «Заткнись.»       Малахия прикрывает глаза. То, что тянет его к Руи, сильнее здравого смысла. Пора это признать. Каждый раз он с головой бросается в иномирный круговорот в надежде, что здесь уж точно все изменится, перевернется, сотрется навек и перетрет его самого. Ничего не меняется.       Но на какое-то время становится легче.