Дожить до вчера

Смешанная
NC-17
Заморожен
7
Размер:
7 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
7 Нравится 2 Отзывы 5 В сборник Скачать

Часть первая: «Так начинался пожар»

Настройки текста
      Это было душное, жаркое лето. Пахло пряными яблоками, густой сырой пылью и бурей; по ветру тянуло соленым морем, с соседского участка свежескошенной травой, от сестры приторно-сладкими духами. Из пекарни возле универа тёплыми булочками и кофейными зёрнами. То лето пахло беззаботностью и почему-то смертью… И не хотелось совсем, чтобы оно закончилось.

***

      Было жарко, нестерпимо жарко, а день тянулся подтаявшей на солнце карамелью — долго и нудно. Перемножь еще молодость и влюбленность, и получишь бесконечность. Антону казалось, именно столько осталось до конца пары. В окно задувал горячий ветер, жалюзи размеренно качались из сторону в сторону, монотонно тикали на стене огромные стрелочные часы, минутная стрелка близилась к одиннадцати, но лекция что-то никак не заканчивалась. В голове роились мысли, и отчего-то именно сегодня собрать из них целостное не выходило. Они толкались, носились друг за другом, перебивая нити рассуждений. Надтреснутый добрыми десятками лет курения голос Владимира Евгеньевича басом отбивался от стен аудитории и эхом ударял в воспалённый жарой мозг студентов, раскидывая по разные стороны внутренние монологи о вечном. Он медлительно говорил какие-то неизмеримо длинные формулы, скрипящим мелом выводил каракули на истертой доске и время от времени тяжело вздыхал, платком смахивая испарину с блестящей лысины. Потом пальцем оттягивал пережимающий пунцовую шею ворот рубашки, застегнутой до последней пуговки, и на пару мгновений становился похож на томат, и Шастун не знал — смеяться ему или восхищаться выдержкой старикашки: вроде такой нелепый со своим вздувшимся от жары красным лицом, а вроде такая сила воли парню никогда не светит — в рубашке, галстуке и пиджаке в середине июня. Невозможно. А мужчина оставлял в покое воротник, медлительно глазами находил на развороте нужную строку, откашливался и начинал свою мантру, забавно шмыгая носом: — Согласно теории… Но его голос тонул в океане мыслей студента.       Антон никогда не был прилежным учеником — его не звали на олимпиады и конкурсы, он с трудом получал четвертные тройки по химии, и ему совсем не были интересны нудные формулы из учебника алгебры. Ему намного интереснее было читать комиксы до утра, допоздна кутить по темным дворам с продажными друзьями и подругами, пить купленное старшими товарищами дешевое пиво из ларька в падике мрачного спальника и шляться там, куда запретили совать нос. Тем более, чем ещё заниматься мальчишке, которому нашли замену. Оксана же лучше, она умнее, она серьезнее. Только Оксана хочет отцовской любви, только Оксана умеет разбирать документы в алфавитном порядке, только Оксана заслуживает родительского внимания, только Оксана… И до 15 лет была только Оксана. А Антон был предоставлен сам себе: деньги есть, развлечения найдутся, родителям плевать, и можешь делать, что хочешь. Ему было максимально комфортно ходить по той протоптанной тропе, что он избрал для себя: сомнительные компании, искренняя беззаботность — а может быть откровенный похуизм — и душные вписки на квартирах таких же богатеньких золотых детишек испорченного поколения. Так и было: Антон в загуле, Оксана в учебе. Но потом что-то внезапно сломалось, отлаженный и привычный всем механизм зашёлся трещинами, и все то, что годами строилось трудом, обратилось прахом за несчастные две недели. Было сложно, сестра ночами объясняла разгильдяю-брату тригонометрию, разжевывала конспекты из тетрадей по немецкому и заставляла вслух читать школьную литературу, и Антон тогда даже экзамены сдал на твёрдые четверки и поступил в университет, хоть и на художника. А теперь все никак срастить не может, зачем художнику высшая математика. Особенно две пары подряд. Особенно в субботу.       Духота страшная — современные сплиты по периметру универа не то тупо гоняли горячий воздух, не то попросту не работали, а этого не знала даже староста. С улицы не доносился шум машин или гомон вечно суетящихся прохожих. Лишь изредка быстро прошмыгивало под стенами вуза два с половиной калеки за деловыми разговорами, и город снова затихал, будто вовсе умерший. Антон засмотрелся в приоткрытое окно, разглядывая выцветшее на солнце бледно-голубое небо. Нигде не было ни одной, даже самой маленькой полупрозрачной тучки, а солнце жарило так, будто за что-то наказывало жителей Дэд’Оливера. Зачем-то в голову лезли навязчивые воспоминания о детстве в Нью-Рейвене в соседнем штате. Только с тех далеких времён Антон помнил настолько жаркие летние дни. Догонялки с друзьями детства, рыбалка на мелкой речушке на соседней улице, гонки на покорёженных велосипедах и звездопады тёплыми августовскими ночами. Эх, хотелось собрать в узелок свои скудные пожитки и, забив на подходящую сессию, уколесить к океану — посмотреть на синих китов. Или хотя бы раз прокатиться дальше, чем дотягивается ветка Дэд’Оливерского метро. Куда-нибудь на север, отдохнуть от нескончаемого зноя и вдохнуть принесённый легким бризом свежий воздух, так, чтобы лёгкие лопнули по шву. По тяжелому небу с громким криком плыла стайка птиц, а в душу закрадывалась тревога. — Шастун! — сиплый оклик заставил Антона вздрогнуть, хоть он и не сразу взглядом напоролся на холодный взор мутных серых глаз Владимира Евгеньевича. Он смотрел строго, с толикой осуждения, скрестив короткие пухленькие ручки на груди. — Что Вас привлекло сильнее, чем высшая математика? — Птицы, — честно отозвался Антон, подпирая голову рукой. — И что же в них такого интересного? — вопрос повис во вмиг затвердевшем, как масло, воздухе, но в ответ был лишь тяжелый вздох студента и многозначительный взгляд. В голове толклась лишь одна мысль, перекрывая собой все остальные. «Птицы первыми чувствуют беду…»

***

      Обед шёл не быстрее пары, особенно когда в разговор не встреваешь. Ковыряя вилкой остывшие овощи, парень молча слушал бессмысленный словесный понос Владлена. Тот, погруженный в мысли, самозабвенно рассуждал о плиссированных юбках выше колена и стройных ногах, пару раз упомянул общих знакомых и ткнул пальцем в Келли в неприлично коротких шортах, отпуская мерзкую и откровенно туповатую шутку про родителей, пекарей и крошку. И в такие моменты Антон искренне сомневался, что выбрал себе правильных друзей. Рома заливисто хохотал над глупым юмором, покрываясь розовыми пятнами. А за этим бессмысленным галдежом Антон не сразу почувствовал вибрацию в заднем кармане закатанных по самое не могу чёрных потасканных джинс. Владлен первым выудил смарт и насмешливым взглядом пробежал по экрану — «Кот». — Хэй, Шаст, тебе «Кот» звонит, можно я отвечу? — Шульц, содрогаясь от накатывающего волной дурацкого смеха, резко провел по зелёной трубочке и приложил телефон к уху, — Антошка не может говорить, в данный момент он стоит на коленях перед Владимиром Евг… — тяжелой ладонью прилетело по затылку ощутимо. Достаточно, чтобы Антон смог забрать мобилу, и чтобы Владик стремительно спикировал на твёрдый пол, но его хрен проймёшь — лежит истерит на холодной плитке, скручиваясь от смеха. — Кретин… Да, кот? — интонация Шастуна сменилась от «удавлю, сука» до «влюблённый щенок» за долю секунды, будто переключился в голове метафорический режим. — Что за хуйня у тебя происходит? — ошарашенно спросил голос на том конце. — У меня друзья — имбецилы, — совершенно будничным тоном объясняя произошедшее, отозвался парень и затолкал в рюкзак смятую клетчатую рубашку, а вокруг истерящего Владлена уже стёкся народ. Антон закатил глаза, закинул на плечо портфель и двинул к выходу. — В этом я и не сомневался. Какие планы на вечер? — Холст, масло, пара долгов. Романтично, как всегда, — в трубке гулом отдаются шаги Шастуна по лестничному пролету, пока тот медленно поднимается на чердак — лазейка там одна на крышу есть, можно и в тишине посидеть, и пары прогулять. — Чудненько. Я приеду? — с надеждой отозвался собеседник и смущенно хмыкнул, выдавливая из выжатого студента нежную улыбку. — Разноображу твою рутину. Я сегодня освобожусь раньше. — Хорошо, кот, — тихо ответил Антон и крепче сжал телефон в руке, приоткрывая люк на крышу. — Жди. Люблю, — бросил на прощание мужчина и отключился. — И я тебя, — в пустоту договорил Шастун и улыбнулся собственным мыслям.       На экране любовно-медовым послевкусием осталась фотография: Антон сидит на коленях Руфада, прикрыв глаза, рука мужчины в его волосах, а губы на щеке. Счастье, искренность и чувства — все, что на ней запечатлено. Парень растворился в воспоминаниях, улёгшись под козырёк на крыше университета и удобно подложив руки под голову. Слезящимися от счастья глазами он еще долго смотрел в тусклое небо, оголенной кожей ног впитывая палящие лучи солнца. Спокойствие и умиротворенность легко омывали душу, унося за собой весь негатив, и Антона накрыло сладкой дремой…

***

      А когда парень проснулся, с востока уже плыли грозные тучи, и полуденное солнце чуть сползло вниз, слепя сонные глаза. Жара немного спáла, после себя оставив только горячие порывы ветра и легкое шуршание зелёных листьев. Улицы уже не были такими пустынными и по-привычному пестрили разномастными прохожими, туда-сюда сновали автомобили, и где-то под универом кричали дети. Кажется, он здесь довольно давно. Телефон показал красивое «3:45», и Антон уселся на задницу, хрустя парой десятков суставов за раз. Пропущенный от старосты, два от Ромы, шесть от Оксаны и 18 от Руфа. Что такого могло произойти за четыре несчастных часа?       Проходя темными коридорами первого этажа, он поверить не мог, что в университете может быть настолько тихо. Нет ни растерянных перваков, теряющихся среди аудиторий, ни злых голодных выпускников с тонной материала в цветных папках, не было и ворчливых старых преподавателей в выглаженных строгих костюмах, и даже каждый небольшой шаг отражался эхом от стен опустевшего здания и расходился на метры вокруг. Из больших окон лился тёплый, чуть приглушённый буйной листвой высаженных на территории деревьев, свет, и где-то вдалеке моргал потрескивающий плафон. По-над полом сквозил ветер, с собой унося пару утерянных листов с тестами, и горло стискивало беспокойство — из тех, что испытываешь, когда видишь пустующее место, в обыкновении переполнено жизнью. В атриуме в одном из неосвещенных закутков без скамеек, в которые никто обычно не заходит, Антон случайно напоролся на старосту. Мишель стояла, слегка шатаясь, пустым взглядом смотрела прямо на парня, но и куда-то сквозь него; под глазами залегли зеленовато-серые круги и полопались капилляры. Руки потрясывались то ли от перенапряжения, то ли от чего другого, смазалась потекшая по щекам тушь и смялась одежда — всегда идеально выглядящая староста, словно сошедшая с февральской обложки, Мишель была сама на себя не похожа. Она выглядела невероятно болезненно, как выглядел бы Шастун, если подхватил бы грипп во время бессонницы. — Миш? Все в порядке? — парень неуверенно шагнул ей навстречу, когда девушка обратила на него взгляд стеклянных красных глаз и медленно, слегка дрожа, кивнула, просипев что-то невнятное. — Тебе стоит отдохнуть, иди домой, — Шастун настороженно кинул ей напоследок короткую фразу и широким шагом двинулся к выходу из университета. Тревога снова вернулась, липкими холодными щупальцами сжимая желудок. К горлу подступил мерзотный ком. Просачиваясь сквозь небольшую щель приоткрытой двери главного выхода, Антон мельком заметил, что старосты на прежнем месте уже нет.

***

      Идти домой позднее двенадцати дня оказалось на удивление приятно. Ни тебе суетящихся на обеденном перерыве клерков с пончиками и парой стаканов ароматного кофе наперевес; ни вечно прогуливающих школьников, умоляющих купить пачку сигарет в местном ларьке. Только узкая улица, закатывающееся за горизонт алое солнце, растворяющее в своём мареве пространство, вечность в секунде и мысли в голове. Было приятно слышать шарканье обуви о раскалённый асфальт и дыхание ветра. Настоящие, ничем не искаженные звуки самой настоящей жизни. Завязанная на поясе клетчатая рубашка трепыхалась от дуновения морского бриза, мимо прошмыгнули двое на самокатах, и загорелась ярко-алым вывеска «The Pub» где-то слева. Высоко в небе шумел белоснежный боинг, звенел искренний смех девушек неподалёку, и было слышно, как гремят брелки на портфеле юноши. Погода располагала к прогулке. Хотелось схватить в охапку Руфа, Оксану и рвануть на прогулку, как раньше, как в старые добрые — от заката до рассвета. Пить дрянное фруктовое пиво из прибрежных забегаловок и толкаться в холодную воду моря под звездным небом. Потом долго-долго сохнуть и крепко-крепко обниматься с самыми дорогими людьми на этой чертовой планете. Слушать рассказы из школы и громко смеяться над несмешными шутками, наслаждаться шумом прибоя и отличной компанией. Вернуть бы хоть одну такую ночь. Хоть разочек. Неужели от этой жизни можно просить большего?       Или схватить скейты и наколенники, убегая от взъерошенного отца, держаться за руки и хохотать, осознавая всю трагичность и комичность ситуации, как в идиотском подростковом фильме. Забежать в первый скейт-парк, огороженный хлипкой сеткой, и кататься, падать, снова ехать, прыгать и опять падать, сдирая колени мясо. А потом ждать самых лучших людей в этой никчемной жизни у входа в аптеку, потому что парня не пустили — заляпает вымытый пол кровью, — пока те закупают бинты, пластыри и диоксидин, ведь Антону наколенники только для галочки. Оксана тогда обрабатывала его месиво на коленях, а Руф держал за руку и издалека дул на раны. И этими простыми жестами они дарили Шастуну ощущение нужности, значимости в этом бренном мире. Ведь жизнь должна приносить не только обиды и страдания.       Слушать дерьмовую музыку в пять утра на полную громкость, считать цвета и оттенки шмоток не по возрасту одетой миссис Питерсон за соседним столиком и заказывать один коктейль на троих. А когда Оксана не могла быть рядом — отдыхать вдвоём. Нежно целоваться часами напролёт, гулять в ебенях, держась за руки и потом убегая от хулиганов, обмениваться пластмассовыми кольцами из автомата на перекрёстке под луной, давая клятву в вечной любви. Просто проводить время вместе. Антону хотелось только этого.       Было прекрасно ощущать себя подростком — вечно молодым, без темных кругов под глазами, первых седых волос и болящих суставов. Это было так недавно, но в то же время так давно…

***

      Какого-то черта даже жестянка с колой из холодильника была тёплой. Антон зашёл домой с час назад, пошарился в стопке журналов и нераскрытых писем на столе в кухне, нашёл одно для него; нагло сунул нос во все кастрюльки на плите и принял прохладный душ. Вытирая волосы махровым полотенцем, он заметил на холодильнике вырвиглазного желтого цвета стикер. На нем мелким сдержанным почерком аккуратно выведено: «Тош, жрать нечего, закажешь пиццу, я убежала на практику, вернусь часов в семь. Если приедет Руфад — закройтесь и носок на ручку двери накиньте. Не люблю, не скучаю, не целую» и в конце ровное сердечко. Антон завидовал бы каллиграфическому почерку сестры, если бы у самого он не был таким же. Но по сути похуй, поэтому Шастун скомкал стикер и трехочковым закинул комочек в урну. Потом набрал заученный наизусть номер и начал считать гудки.       Пицца три сыра, все как любит Антон. Неуверенный парниша по ту сторону три раза переспросил заказ, прежде чем оформил его, изрядно помотав и без того расшатанные нервишки Шастуна. Стрелка часов приближалась к шести, когда сеть дала сбой, несколько раз моргнул свет, и дом погрузился в тишину: на кухне перестал гудеть холодильник, затих шумевший чайник; замолкла Дейнерис в телике и остановился кондиционер. — Блеск! — парень поднял зад, обтянутый тканью греховно коротких Оксанкиных шорт, с кресла, зацепил со стола смарт и вышел на веранду. Небо было затянуто чёрными тучами, лишь над горизонтом сплошное полотно было будто надрезано ножом, а среди дыр выглядывало закатное солнце, ярко засвечивая все вокруг. В воздухе стояла пыль, дышать было по-прежнему нечем, духота Дэд’Оливерского лета сжигала лёгкие, и улицы уже не были такими живыми, как два часа назад. Кипучая жизнь города-миллионника снова замерла, за добрых пятнадцать минут промелькнуло две или три машины и прошёл один парень, выглядевший изнеможённым. Это Антон четко увидел даже на расстоянии пары десятков метров. Вспомнив старосту сегодня днём, по спине парня пробежали неприятные мурашки. Он мог бы ещё долго стоять на веранде, опираясь локтями о деревянную ограду и смотря, как ветер тасует и замешивает тучи в небе, но ничего так не пугало, как замерший и остекленелый взгляд соседа напротив. Седоватый мужчина в пестрой рубашке стоял так уже изрядно, но, как казалось Антону, не моргнул ещё ни разу за это время. Именно в такие моменты парень ощущал себя главным героем какого-то зомби апокалипсиса и подавлял желание начать собирать провизию на всякий случай.       Ещё через час вернулась Оксана. К тому времени уже стемнело, приехала пицца, и включили свет. На первый взгляд этот вечер не отличался от остальных абсолютно ничем. Но парень раз за разом прокручивал в голове события сегодняшнего дня, почти не слушая увлекательные рассказы сестры о практике в больнице. Он вспоминал катастрофическую жару, странных прохожих и вымерший город. И Мишель. Он будто каждой клеточкой тела ощущал на себе ее бессознательный взгляд, и только сейчас понимал, насколько же он пугающий. И восемнадцать пропущенных от Руфа нисколечко не успокаивали. Время от времени в голову ударял страх и тревога, но Антон всеми силами держался, чтобы не удариться в истерику на панике. Он позвонил Ахундову уже тридцать раз, и каждый раз насчитывал по двенадцать невыносимо-долгих гудков. Всего получилось триста шестьдесят. —…а ближе к концу смены привезли на скорой студентку из нашего универа. Она в твоей группе староста. Мишель, вроде, да? — будничным тоном пересказывала Окси, набивая рот куском пиццы. Антон вздрогнул всем телом, будто ещё один кусочек пазла встал на своё место, правда картинку ещё не разобрать. — У неё был просто отвратительный вид, вся шаталась и дергалась, сипела что-то, не разобрать было. На свет и звук вообще не реагировала, сначала подумали, что лихорадка, но потом на спине выдранный кус мяса обнаружили, будто зубами кто-то вцепился, — Шастун заметно напрягалась и даже перестала жевать. Ее выражение лица из беззаботного быстро сменилось на озадаченное и обеспокоенное, а после она серьезно посмотрела на брата, — ребята, что на смену раньше меня пришли, сказали, что она не первая за сегодня. Пятая или шестая, говорили, что ли… Врачи ещё все переполошились, а потом нас вовсе не допустили к поступившим, — с каждым словом брови Оксаны сходились все ближе, и паника в груди Антона росла с невероятной скоростью. Что-то явно начиналось, и оно точно не принесёт с собой ничего хорошего.

***

      Антон и Оксана молча сидели за столом, время от времени бросая друг на друга беспокойные взгляды, будто хотели что-то сказать, но так и не решались, а стрелка часов только коснулась числа 11 на циферблате. На улице было чересчур тихо и подозрительно спокойно. Казалось, что сейчас должно произойти что-то очень нехорошее, злое, как в тупых американских ужастиках. Было страшно. Невероятно тихо и невыносимо страшно. Даже идиотское ток-шоу по телику не отвлекало от гнетущей атмосферы приближающегося хаоса. Шастун ещё не был уверен ни в чем, но каждой клеточкой тела ощущал, что неприятности точно ждут их за ближайшим углом. Он не мог объяснить, но он это очень четко чувствовал. Юноша выудил из кармана утренней рубашки пачку сигарет, и сунул одну себе, а другую протянул сестре. На стенах отразились мерзкие изуродованные тени, отбрасываемые из-за трепещущего огонька зажигалки. Антон затянулся ядовитым дымом и медленно выдохнул куда-то в потолок, поднялся из-за стола и нырнул в глубь дома. Пошарился по ящикам и комодам в поисках документов, отложил права в барсетку, пихнул несколько толстых, смятых конвертов в рюкзак; из шкафа вывалил одежду, сворачивая пару футболок в тугие рулеты и набивая ими дорожную сумку. — Собирайся, — командным тоном кинул он выглянувшей из-за двери перепуганной Оксане. — Куда? — Не знаю. Просто собирайся… — Антона пробрало холодом, он обернулся вокруг себя, несколько секунд простоял на пике напряжения, а потом вернулся к одежде, запихивая пару трусов во внутренний кармашек рюкзака. — Ты с ума сошёл? Что ты творишь? — нервы сдавали. Оксана чувствовала опасность, но не так ярко, как чувствовал ее брат. Ей в лицо прилетела ярко-красная тряпка, и только в этот момент она наконец очнулась: — Делай, что говорю! — Шастун дрожал всем телом. Он со всех сторон ощущал накатывающую волнами тревогу и никак не мог избавиться от чувства перекрывающей кислород паники. Казалось, что откуда-то из темноты на него смотрят десятки осуждающих, хищных, заинтересованных, уставших, злых глаз. Оксана металась по комнате, складывая в косметичку все подряд: резинки для волос, дезодоранты, прокладки. Девушка никак не могла понять, что вообще происходит, а вид всклокоченного Антона пугал ее ещё больше самой ситуации. В доме было душно. В кухне уже стояли три набитых сумки: дорожная и два портфеля, сверху лежал кейс с документами, смотанная кое-как зарядка от телефона и ключи от машины. Телик пестрил полосками, связи не было, интернета тоже. Было только электричество, и то нещадно сбоило как проклятое, моргал свет, и взвизгивала каждый раз Оксана.       А потом тишину разорвал громкий стук в дверь.

***

      Шастун на грани слышимости пискнула и схватилась за рукоять ножа, готовая наброситься на незваного гостя, если тот вдруг будет настроен враждебно. Антон неслышно и медленно шагал по чуть скрипучему паркету, не издавая ни звука. Кто-то задергал ручку с той стороны, и девушка крепче вцепилась в нож, боясь за себя и за брата. Парень зажал ключ пальцами и провернул один раз, отпирая двери. И мгновение растянулось в три вечности. Секундная стрелка дернулась, и в абсолютной тишине раздался тихий отчетливый «тик». Моргнул телевизор и в глубине дома что-то громко стукнуло. А потом ручка снова дернулась, и дверь настежь распахнулась, ударяясь о стену в прихожей и оставляя на ней две тёмных пробоины. На пол посыпалась облупившаяся штукатурка. «Так». Антон в долю секунды схватил с полки длинный объемный шарф и сжал его в кулаке так сильно, что побелели костяшки. Может и не задушит, но выиграть полсекунды времени точно сможет. Выдох. Сердце Оксаны колотилось где-то в ушах, когда она распахнула глаза и оглядела брата с ног до головы. Цел. Вдох. На пороге стоял Руфад. Запавшие глаза, вокруг лопнули капилляры, чуть надорваны сухие, окровавленные губы, дрожали перемазанные грязью руки, и откуда-то сзади падали бордовые густые капли. — Надо… бежать, — прохрипел Руф, оставляя мерзкие полосы пальцами на темной дубовой двери, и сипло вдохнул так, словно ему сделать это было смертельно тяжело, — Вам… надо…       Он не договорил. Упал на четыре кости и надрывно закашлял кровью прямо на паркет…

***

      То лето едва ощутимо пахло беззаботностью и невыносимо смердило трупами… И Антон хотел, чтобы оно вообще никогда не закончилось. Потому что осенью их ждала…
Примечания:
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.