Скоропостижно

Говорят, у каждого хирурга есть своё кладбище. Говорят, в самые плохие дни мертвецы приходят по ночам, заставляя испытывать муки совести. У киллеров тоже есть свои кладбища. У лучших киллеров оно бы растянулось на сотни километров, вот только Реборн никогда не сожалел о людях, умерших по его вине. Почти. Он возвращается с задания ночью: тени прячут его силуэт, а звуки вечернего города скрадывают шаги. Реборн открывает дверь и, прикрыв глаза, впитывает тишину одинокой квартиры, пока это ещё возможно. А потом слышит шлёпанье босых ног и открывает глаза. В её волосах танцует ветер, хотя в запертой квартире с плотно закрытыми окнами неоткуда взяться сквозняку. В полночно-синих глазах отражается полная луна, а бледные губы растягиваются в нежной улыбке: – Реборн, – произносит она чуть более глубоким голосом, чем он помнил, и холодные руки обвивают его шею. Мужчина знает, что ничем хорошим это закончиться не может, но есть вещи сильнее него. Луче всегда была его… всем. Силой и слабостью, самой страшной ошибкой и самым верным выбором. Он прижимает стройное тело к себе, чувствуя под руками обжигающий холод льда, но только обнимает крепче. Луче смеётся. Красивая. Мёртвая. Но она всегда отвечает на его поцелуи, а ночи с ней полны огненной страсти. Мертвецов нельзя любить. Тем, кто приходит по ночам, нельзя поддаваться. И помешанному на контроле Реборну взять бы себя в руки, оттолкнуть её, ведь Луче, его босс и его Небо, давно похоронена и оплакана всеми, но это выше его сил. Тот случай, когда Реборн посылает здравомыслие в задницу и не собирается сопротивляться тому, что должно произойти. Напротив, он собирается получить удовольствие. «Идущие на смерть», все дела. Луче исчезнет с первыми лучами солнца. На кухне запахнет свежесваренным кофе, и Реборн, превозмогая слабость, заставит себя подняться с постели, не глядя на разорванную простынь, будто исполосованную когтями зверя. После таких ночей у него всегда стынут пальцы – и душа. Реборн стоит, прислонившись плечом к косяку, и смотрит на ещё одного человека, к чьей смерти он причастен и о чьей – жалеет. Мальчишка фыркает, ведёт плечами, будто стряхивая с себя слишком тяжёлый взгляд, и, наконец, поворачивается: – Доброе утро, Реборн, – беззаботная улыбка и предостерегающе золотые глаза. В темноте они бы наверняка светились маленькими солнцами, но Тсуна всегда приходит днём. – Как прошла ночь? Мужчина осторожно пожимает плечами (располосованную спину слишком медленно, по сравнению с обычными ранениями, исцеляет Пламя Солнца) и садится за стол. Кухонька настолько маленькая, что разойтись, не столкнувшись, практически нереально, но Реборн умудряется не коснуться, чем заслуживает очередной смешок бывшего ученика. На столе тут же оказывается белая чашечка с кофе на таком же ослепительно-белом блюдце. Крепкий, чёрный, идеальный. В Намимори Тсуна всегда сжигал кофе. – Не хочешь отвечать – не надо, – хмыкает Тсунаёши, хитро щуря глаза, когда Реборн делает глоток. – Я и так вижу, что Луче в очередной раз перестаралась. Жадная стерва. Как ты вообще умудрился полюбить такую лицемерку? С мертвецами лучше не разговаривать, чтобы не давать над собой власти, – Реборн и не говорит. Мертвецы говорят с ним сами. И делают, что пожелают, тоже сами, и плевать они хотели на все правила. А может быть, дело в том, что Реборн и сам желает того же? Взгляд чёрных глаз поверх чашки – усталый и измученный. Будь это кто угодно другой, киллер нашёл бы способ избавиться от незваных гостей, но это – тень женщины, которую он любил, и отблеск души ученика, которого он погубил. – Почему бы тебе не выполнять задания только по ночам? Уж я бы позаботился, чтобы ты высыпался, – Тсунаёши лукаво улыбается, а потом легко кладёт обжигающе горячую ладонь поверх руки Реборна и задумчиво добавляет: – Или нет. От чужой ладони волна жара бежит к плечу, к горлу, к сердцу, возвращая чувствительность. Пламя Солнца тревожно тлеет за рёбрами. Мужчина отставляет пустую чашку и спокойно смотрит на бывшего ученика. Погибшего ученика. На того, кого он втравил в мафию по просьбе Ноно и кого убили по приказу того же Ноно – потому что Девятому были нужны лишь пробуждённые Наследником кольца Вонголы. У каждого киллера есть своё кладбище, и Реборн знает, что за свои грехи должен гореть в аду. Сложно сказать, верил он в это или нет, но был готов ответить на Высшем Суде. Вот только ад, не дожидаясь, пришёл к нему сам. Реборн помнил старые сказки, поэтому когда он всё-таки размыкает губы, Тсуна ухмыляется прозвучавшему вопросу: – Когда я умру? Савада беспечно откидывается назад, тонкая загорелая рука как-то незаметно перемещается на плечо Реборна (ближе к шее). Тсуна улыбается загадочно, и эта улыбка уместнее смотрелась на губах всезнающей провидицы. – Мертвецам не место среди живых, Реборн, – говорит ученик. – А к живым мы не приходим. Реборн криво ухмыляется. Вонголе стоило сто раз подумать, прежде чем вероломно убивать того, кого уже признало Наследником кольцо. После того, как Деймон Спейд предал Примо, Риккардо, возжелавший место Джотто, умер, захлебнувшись в собственной крови, а предатель-иллюзионист сошёл с ума, так и не обретя посмертия ни в раю, которого не заслуживал, ни в аду. После того, как Ноно и его Хранители погубили Дечимо, в крови начала захлёбываться уже вся Вонгола. Вся. И не было никакого значения, что она пока ещё существовала. Даже идиот вроде Скалла мог предсказать, что это ненадолго. Вот только для одного репетитора-киллера это уже не имело значения, не так ли? Покарав главных виновников, дух мщения пришёл к тому, кто столкнул его в эту пропасть. И привёл за собой ещё одного мертвеца… – Знаешь, Реборн, я могу обещать только, что буду с тобой до самого конца, – добавляет ученик, и в золотых глазах киллер читает приговор: конец уже близок.