the greatest pain

Какая самая худшая боль, которую когда-либо испытывал Питер? Травмы, полученные от войны? Когда Белая ведьма разрезала ему руку или когда Мираз вывихнул плечо? Конечно, это больно. Но, как сказал Санта Клаус, битвы были уродливыми делами, и у Питера были уродливые шрамы, чтобы доказать это на его старом теле. Это было неотъемлемой частью ведения битвы в войне. Не многие люди избегают их невредимых. Питер благодарил Аслана каждый раз, когда возвращался к своей семье обратно на Кер-Параваль, в основном неповрежденным. По сравнению с травмами его людей, раны казались ничем иным, как царапиной. Его люди, которые мужественно сражались, которые полностью ему доверяли, которые отказались от своих жизней за него. Если бы он мог, он хотел бы отнять у них всю свою боль. Но даже тогда это было бы не худшей болью, которую он когда-либо испытывал. Он чувствовал боль, гнев и тоску, когда их отправляли из Нарнии. Когда он застрял в теле мальчика, когда он больше не мог видеть, как танцуют нимфы, или слышать, как звери общаются друг с другом. Он очень скучал по Нарнии, и боль потерять царство, которое Аслан подарил ему, почти заставил его страдать. Но все же это было не самым худшим. Он чувствовал больше, когда они почти потеряли Эдмунда. Когда вина за то, что подтолкнул его к Белой колдунье, душила его. Когда она сказала, что Эдмунд должен быть убит на Каменном столе. Когда она ударила его младшего брата, и он выглядел слишком бледным, чтобы иметь бьющееся сердце, когда они наконец добрались до него. Когда Эдмунд подхватил стрелу для него слишком близко к сердцу, и его дыхание больше походило на бульканье. Но Эдмунд выжил. Эдмунд вышел сильнее, чем когда-либо. Произошло слишком много раз, что Питер был уверен, что Аслан планирует долгое время удерживать брата с ним. Но он никогда не чувствовал себя так плохо, как сейчас. Он никогда не чувствовал боли, которая врываться в него и разорвала его сердце и разрывала его на клочки. Вид, который был прямо перед его глазами. Она выглядела такой крошечной в этой огромной кровати, держа в руках маленькие кулаки, неудержимо качаясь. Ее лицо было до ужаса печальным, а глаза отчаянно сдерживали слезы. Она прижимала колени к груди, и Питер подумал, что никогда не видел такого маленького человека. Извините, мистер Pevensie, но ваша жена вышла из строя. Она сдерживает всхлип, и первая слеза скользнула по щеке. Все, что он должен был сказать, было ее именем, прежде чем что-то надломилось в нем. Она начала плакать, и сердце Питера снова трещит по швам. Она прижимала простыни к груди, словно сжимая ее сердце, могла остановить физическую боль, которую она испытывала. Питер хотел забрать ее боль, если бы мог, но, увидев ее в этом состоянии и потеря его маленького, он не думал, что может. Только Аслан знал, что она чувствует, от того, что Маленький, росший внутри нее в течение 3 месяцев, внезапно ушел. Он взял на руки ее, всхлипывающее тело. Она напряглась, пытаясь оттолкнуть его. Питер знал, что лишь это защитный механизм. — Тише, — начал он, крепко прижимая ее и медленно покачивая. Он продолжал, пока она не расслабилась. — Все будет хорошо, родная. Он солжет, если скажет, что его голос не дрожит и не ломается. Он лгал бы, если бы сказал, что ему не нуждается в этом, как она. Это была их общая боль, и это было худшее, что он когда-либо ощущал. И Аслан, это было больно. Он никогда не чувствовал что-то столь же глубокое, как это. Он молится Льву, что они оба исцелятся, и что они в конце концов увидят, что это было предназначено для них. Но на данный момент он сидит с любовью своей жизни на руках, потеряв единственного другого человека, которого они любили, насколько они любили друг друга.