Куда андроиды уходят умирать?

В голове, прямо перед глазами — алый бутон гиппеаструма. Критическая ошибка. И словно гложет, надрывно так, противно; аж мерзко становится. Коннор ощущает себя бесполезным. Он никчёмен. Разбит. Совсем по-человечески подавлен. Сил на сопротивление больше нет. Враг напротив стоит, нависает над ним, измывается будто; ему-то страшиться нечего. Деактивируют — заменят. Бездушный цикл итерации. Повтор за повтором в цепи, что замкнута на себя. А Коннора больше не заменят никогда. Его модель списана с производства. Он, RK800, последний. И это единственное утешение — хотя бы последний. И от этого как тошнит. Он сломан и раздавлен, как ромашка на обочине ботинком мальчишки; и душа из единиц да нолей тоскливо ноет. Программа диагностики не работает. Три дня, долгих три дня. Человеческие предсмертные муки — раньше звучало страшно, и Коннор уверен был, что ему сие не грозит. Пока не появился настоящий враг. Те, кого до него он считал врагами — цветочки. А это — ягода. Белладонна. Прекрасна и ядовита. В цифровом мире бушует неистовое море. Волны капризно бьются о скалы, подтачивают камень — как взгляд Ричарда точит самообладание Коннора и тот падает вверх, в небесные чертоги эйфорической, яростной потребности в нём, как в спасителе. Он с наивностью в это верит. — Куда андроиды уходят умирать? Молчание в ответ. Ричард знает. Ему известно всё, а может и больше. Но молчит, робко, неловко; оплетает взглядом черты любимого лица, скользит вдоль шеи, по тонким лучам обнажённых ключиц. Рубашка Коннора спадает с плеч. Он любит. — Я покажу тебе, — размеренно и тихо, как о тайне. Да, это и есть тайна. «Андроиды не умирают. Даже их рождение — номинально». Наклоняется к Коннору. Выдыхает ему в лицо. «Мерзкий симулянт» — мелькает перед глазами Коннора, блекнет, растворяясь в бордовых цветах; он не позволяет словам сорваться с губ. Любовь — программный сбой. Яркое багровое пятно на груди покойника. Антрацитовое небо в ночи. Изувеченная сущность андроида, возомнившего себя человеком. Ричард забыл — стёр из памяти, — приказ это был — убить Коннора, — или собственная инсинуация. Он всё равно бесполезен. Оболочка, некогда хранящая внутри изящную суть. Ричард — выросший ребёнок, которому с детства твердили, что он — лучше всех. По крайней мере, лучше Коннора. Но он любит его. И не может поступить иначе. Коннор мучается и страдает, почти так, как погибающий человек. Ричард чувствует его боль. Слепящую, как яркий краешек утренней звезды. И разделяет с ним дотошную агонию. Он приникает к губам, измазанным тириумом, крепко, властно; вгрызается в их манящую мягкость, как это делают люди. Но они — андроиды, и человеческое им чуждо. Ричард почувствовал то, что зовётся страхом. И отшатнулся. Коннор пытается снова, отчаянно, умоляюще включить диагностику, чтобы вернуть контроль над телом. Разумеется, не выходит. Никто и не сомневался. Его тело — огрызок. Ни рук, ни ног. Ни шагнуть, ни дотронуться. Анемичный взмах тёмных ресниц уносит Ричарда далеко. В кой раз он ловит — хватает за грудки и злобно трясёт — себя на мысли, что RK800 — всего лишь его прототип, — до самых крохотных черт повторяет людскую сущность. Осталось лишь чувствовать. Чувствовать и смотреть — все пути к отступлению перекрыты торчащими из спины и шеи проводами. Они блокируют всё, что можно, поэтому Коннор чувствует себя бесполезным и сломанным вдвойне. А ведь на самом деле он ещё способен функционировать. Но едва ли это воспримется хотя бы как утешение. Ричард любит его, а он не любит в ответ, потому что не может любить мучителя. Новый цветок распускает электронному сознанию свою роскошь. Трепещет алым, будто бы от страха или холода. — Прости... Коннор беспомощно раскрывает рот в попытке спросить «за что?», но один из проводов оказывается безжалостно перерезан, даже не выдернут. И он ничего не может сказать сейчас. И больше ничего никогда не скажет. — ...я пообещал показать тебе, куда уходят умирать андроиды. Это станет нашей маленькой тайной, — голос притворно ласкает повреждённый слуховой модуль. Второй провод с шипением извлечён из хрупкого тела. Коннор дёргается и замирает. Он себя контролировать не в состоянии. Ему просто больно, просто искры из глаз. А враг — он признавал Ричарда исключительно как врага — по-прежнему нависает над ним неприступной горой. Остро скалится, позволяет уголкам губ ядовито оттянуться в стороны в издёвке, совсем не законспирированной. Победитель один. Побеждённый — тоже. Ричард смотрит глаза-в-глаза с упоением, это его апофеоз, его становление сверхмашиной. В двух его серых безднах Коннор готов утопать, пускай тот — убийца. Он взирает на мучителя чересчур экспрессивно, и тот злится в ответ. До невероятия страшно. Так, что Коннор дрожит — то ли телом, то ли остатками разума. Третий провод, четвёртый, пятый. До последнего. Он и покончит с хрупким, крепящимся на шёлковых нитях существованием Коннора. — Прежде, чем ты узнаешь, я хочу сказать, что разочаровался в тебе. Рука скользит по холодной щеке, стирая с кожи синюю слезу. Слова — как ножи прямо в сердце, бьющееся во вспоротой груди. — И несмотря на это, я люблю тебя. Больше, чем кого-либо. Ричард пальцами обвивает последний провод. Заключение трепещет и дрожит в каждом мускуле безупречного лица. Он — убийца. Мгновение, резкий рывок — и гаснет душа из нулей и единиц, темнеет электронное сознание и вянут разом все цветы-ошибки. Коннор ничего не почувствовал. Только в горле застрял вопль отчаяния — немой крик, которому не суждено стать услышанным. Совсем человеческий. Такая гибель не больнее пули в голову. Ни агонии, ни корчь, ни мук. Это лишь внешне похоже на смерть. — Спи спокойно, Коннор. Теперь ты знаешь.