Детские воспоминания

***

Уотсон застонал. Судя по сквозняку, дувшему от окна, день будет холодным и дождливым. Это заставило Уотсона глубже спрятаться под одеяло. – Да, доктор, полагаю, мы окончательно доказали, что ваша спальня хуже моей. – Вы закроете окно или это сделать мне? – спросил Уотсон, зарывшись лицом в подушку. – Бог с ним, с окном. Давайте лучше переберёмся в мою комнату. – В вашу? Ради всего святого, у вас же там камин. Боже, как вы выдерживаете жар из него на таком близком расстоянии? – Это помогает мне концентрироваться и думать. – Спальня – не место для размышлений. Кроме того, этот ваш чувствительный к холоду орган сейчас замёрзнет. Идите, закройте окно и возвращайтесь обратно. – Джон, я очень ценю вашу заботу о моём мозге, но он безопасно устроился в моём черепе и не нуждается в защите от стихий. Несмотря на ворчание, Холмс всё-таки решил исполнить просьбу своего компаньона и встал, чтобы закрыть окно. Когда он вернулся, Уотсон откинул одеяло, чтобы его впустить. Холмс немного поёрзал, устраиваясь поудобней и затих. Какое-то время он лежал неподвижно, наслаждаясь теплом тела Уотсона, а потом откатился, чтобы взять из тумбочки сигарету. Достав её и закурив, он стал наблюдать за тем, как дым добавляет меланхолии к царящему в комнате полумраку. – Поговорите со мной, Джон. – О чём? – О чём угодно. Расскажите мне что-нибудь. О том, чем вы интересовались в детстве. В какие игры вы играли. – Лицо Холмса оживилось. – Ваша мать когда-либо готовила для вас чай? – спросил он. – Конечно. – Опишите его мне. – Ну, хорошо. Моя мать была великой сторонницей заготовок на зиму. Она отправляла Гарри, меня и наших кузенов за ягодами, когда мы летом оставались у бабушки в Шотландии. Крыжовник, рябина, ежевика. Все виды ягод. Возвращаясь на поезде, мы всегда были нагружены банками. Но как же было чудесно открывать одну из них во время ужина холодной зимой. – Хмм... Продолжайте. – Смородиновое желе было моим любимым. Моя бабушка готовила его самолично и больше никому не позволяла это делать. Она была такой собственницей. Что касается чаепитий, я питал особую слабость к лимонному пудингу. – Да? А почему вы не едите его сейчас? – Потому что я больше не играю в регби. Давно миновали те дни, когда я мог съесть много того, что любил! Холмс выпустил изо рта колечки дыма: – Как-нибудь, когда вы будете меньше всего этого ожидать, я порадую вас, мой милый доктор, смородиновым желе и лимонным пудингом. – Вы разделите всё это со мной? – Думаю, да. Если вы настаиваете. Они замолчали, слушая, как дождь барабанит по оконному стеклу. Уотсон уселся поближе к Холмсу. – А ваша мать готовила для вас чай? – спросил он. – Нет. Его для меня готовила няня. Уотсон подождал, чтобы понять, намеревается ли Холмс продолжить. – Моя мать была убеждена, что детей должно быть видно, но не слышно. Но лучше, если и не видно. Оглядываясь назад, я подозреваю, что мы её пугали. Майкрофту и мне прививали независимость с самого нежного возраста. Одно из моих самых ранних воспоминаний – няня туго пеленает меня на моей кроватке. Не спрашивайте меня, почему я это помню. Полагаю, что мне, должно быть, было не больше трёх лет в то время. Вы меня слушаете? – Конечно. – Эта традиция была устаревшей уже тогда. Пеленать детей в таком возрасте. Но вы не должны думать, что я против этого возражал. На самом деле это была огромная защита, когда порывы твоего тела так аккуратно сдерживают. Это было похоже на духовную экзальтацию, которую я испытал в своей жизни всего несколько раз, и которая заставляла меня почти с сожалением оплакивать те давние оковы. Когда мне было разрешено перейти на короткие штаны*, я вспоминал те времена с тоской. Это трудно объяснить. Уотсон подумал, что лучше всего будет это не обсуждать. Вместо этого убрал в сторону волосы, которые падали на лоб Холмса. Рассказывая всё это, Холмс невидяще смотрел в потолок. – Шерлок. Я предлагаю план. Давайте встанем и позавтракаем, читая воскресные газеты. Я попробую задобрить миссис Хадсон, чтобы она приготовила для нас почки с пряностями. И потом мы будем сидеть вместе на диване, перед камином. Это – моя уступка вам, – пошутил он. – Я попробую разгадать новые головоломки Дьюдени**. А вы, безусловно, получите огромное удовольствие от моих слабых попыток разобраться с самыми лёгкими. Давайте, вставайте. У меня нет желания провести здесь всё утро. Уотсон почувствовал, что Холмс задумался над его предложением. А потом, под одеялом, он потянулся к руке Уотсона и сжал её, погладив большим пальцем. – Джон? – спросил он. – Как вы меня нашли? – Должен сказать, что это вы нашли меня. Вставайте, вставайте. – Поднявшись, Уотсон бросил Холмсу его халат. Глаза Холмса были всё ещё печальны, но они искали тепло в глазах Уотсона. Встав, Холмс надел халат и завязал пояс: – У Дьюдени новые головоломки? Ну, будем надеяться, что они хоть немного сложнее, чем последние. Я отправил ему записку со своими рекомендациями для того, чтобы сделать их более защищёнными от дураков, но потом вспомнил, что его читатели – подписчики «The Strand», поэтому, возможно, ему лучше не слушать мои советы. Уотсон прищурился и покачал головой: – Знаете, вы неисправимы. – Холмс ответил на это лёгкой улыбкой. День поманил их вперёд. Головоломками, камином и, если погода это позволит, прогулкой во второй половине дня, чтобы подышать свежим воздухом, наслаждаясь молчаливой и надёжной компанией друг друга.