Король и его чудовище

Он падает в эту любовь как падают, споткнувшись на берегу, в ледяную озерную воду. В чужой стране, среди чужих людей и в окружении не слишком приветливой стражи Эйва Старр держится без намека на страх или подобострастие. — Лучше бы сразу все прояснить. — хмуро переходит она к делу, едва представившись. — И назвать цену за вашу помощь, потому что мне нечем за нее расплатиться. Какие-то проблемы с квантовой аномалией, сложный случай даже для таких гениальных умов как Хэнк Пим и Дженет ван Дайн. У нее колючий, настороженный взгляд стрелянного зверька, очень прямая спина и огромные серые глаза. Т’Чалла в них тонет. Реалист до мозга костей и прагматик, он камнем идет на дно, падая в Эйву Старр. Т’Чалла смотрит на нее как дурак, тщетно пытаясь выдать что-то подходящее случаю. Язык как каменный, а мысли разбегаются тараканами. — Да о чем вы, — Шури, наконец, не выдерживает и тем спасает его: она уже сама не своя от любопытства и нетерпения. — За возможность поближе изучить механизмы квантового мира, я сама готова вам заплатить. — Из своих карманных? — колюче усмехается Эйва: как дикобраз иглы топорщит. — Прошу прощения, принцесса. — Разобью копилку. — без обиды смеется та в ответ. — Но вы можете звать меня просто Шури. Без церемоний она пытается взять гостью за руку и утащить в недра своей лаборатории. Но ее темные, худые пальцы проходят через запястье Эйвы как сквозь бесплотный туман. — Вот это дела… — ахает Шури, округлив глаза. Эйва криво улыбается, одергивая длинный рукав клетчатой рубашки. — Бывает, принцесса. Дефицит квантовой энергии и проблемы с контролем фазирования. — С мистером Лэнгом мы бывали и на одной стороне, и на разных, — отмирает, наконец, Т’Чалла, когда они с Шури уже уходят. — Но мы давно не враги. Эйва оборачивается: профиль у нее точеный как у античной камеи. Смугловатая кожа, пухлые губы — похоже, и в ней есть толика африканской крови. — Скотт Лэнг мне не друг. -бросает она резко. — Как и Хэнк Пим, и Дженет и Хоуп ван Дайн. — Тогда почему же он так просил за вас? — Т’Чалле хочется знать о них — о ней — чуточку больше. Темные прямые брови ее сдвигаются в горьком изломе. — Добряк потому что. И еще потому что дурак. Желание хоть раз коснуться ее сильнее чем жажда в пустыне. — Ваканда не отказывает в помощи тем, кто в ней нуждается. — выдает он очередную отвратительно шаблонную фразу. Наплевав на приличия, он протягивает ей руку на американский манер, и, поколебавшись, Эйва сжимает его ладонь прохладными сильными пальцами. И вдруг вздрагивает всем телом и замирает, широко, словно от удивления, распахнув глаза. Мгновения бегут, но она все еще крепко сжимает его ладонь. Только резкий голос Окойе заставляет их разжать руки, и едва она уходит вместе с Шури, у Т’Чаллы такое чувство, что у него только что отобрали нечто жизненно важное. Сероглазая Эйва Старр теперь видится ему везде, стоит только прикрыть глаза. Среди совета, на тренировках Пантеры, рядом с Дора Милаж, даже в разговоре с Накией — образ ее словно выжжен под веками. Прежде он думал, любовь — это уважение, это давнее доверие и теплая нежность, это знать и совпадать в мелочах, начиная от книг и устремлений до любимой еды. Ее же он не знает ничуть — а, следовательно, и любить не может. Вот только сердце все равно дрожит и падает больно куда-то под ребра. При встречах же Эйва Старр держится с ним холодно и как умеет учтиво. С ней всегда есть о чем поговорить: хоть она и еще молода, но видела многое изнутри, многое знает. Вот только о себе почти ничего не рассказывает. Но иногда в глазах ее ему чудится нечто до боли похоже на обещание. Как будто бы то, что безжалостно сбило его с ног, и ее коснулось хотя бы краешком. Это безумие, одержимость, говорит себя он. Самообман. Т’Чалла без устали работает на благо своей страны, сидит за бумагами допоздна, пока мелкие буквы не начинают рябить перед глазами, сливаясь в невнятное месиво. И только тогда падает в постель. Еле слышный шорох будит его — Т’Чалла спит чутко, даже когда за дверью несут караул верные Дора Милаж. Эйва Старр стоит у его изголовья — в одном коротком халатике, с разметавшимися по плечам волосами. Нечеткая спросонья, словно туманное марево. Призрак. Т’Чалла давится воздухом. Задыхается. -Что ты здесь делаешь? — взметается он с постели, не забыв обернуть вокруг бедер тонкую простынь. — Как ты вообще сюда попала? Осторожно она касается его щеки кончиком пальца, и молодой король осекается. Бледная ладонь Эйвы скользит по его шее, задевая ожерелье Пантеры, и ниже, по груди. Она как будто наслаждается каждым прикосновением к его темной коже, как будто впитывает ладонями его жар и его силу. Где-то далеко-далеко Т’Чалла еще помнит, что эта женщина может быть смертельно опасной. Но сейчас кем бы ни была Эйва Старр, он не может ни оттолкнуть ее, ни позвать стражу. — Да, мой король. — шепчет она ему на ухо, льнет еще ближе, всем сильным, гибким телом, обвивается словно змея. — Да. По ее коже бежит дрожь, на губах улыбка такая, словно она и вправду наслаждается каждым его прикосновением. Что-то дикое и бесстыдное есть в ней, что-то от древней и вечно юной и прекрасной Баст, и Т’Чалла не чувствует фальши. Или просто не хочет чувствовать. Он сходит по ней с ума и горит, как мальчишка, сжимая ее смугловатые плечи в объятих. Ему кажется, что все слишком быстро заканчивается, но когда они отрываются друг от друга, краешек неба в окне уже становится алым. И для сна Эйва в его руках слишком живая, слишком теплая. — Если хочешь, чтоб никто не узнал, тебе лучше уйти. — с неохотой заставляет он себя ее отпустить. Эйва лениво приоткрывает один глаз и потягивается всем телом. — Ты совсем меня измотал. — тихо смеется она и снова льнет к нему ближе. — Но если ты скажешь, король — я уйду. Наверное, он должен это сказать. И не может. Не хочет. Плевать на сплетни. Эйва встречает рассвет в его постели. Преданные ему Дора Милаж держат языки за зубами, хоть и не одобряют. Слухи все равно ползут по дворцу, но Т’Чалла не может уже от нее отказаться, даже зная, что это опасно. Даже когда королева-мать деликатно замечает: — Ты всегда был разумным и ответственным, мальчик мой… — кладет она ему на плечо свою узкую кисть в драгоценных браслетах и кольцах. — Но боюсь, эта… связь никому не принесет добра. Обрати лучше свой взгляд на более подходящую женщину. Разве наша Накия больше тебе не желанна? Или любая другая… — Я уже не мальчик. — Т’Чалла стискивает зубы, понимая что звучит это как раз наоборот. — Мне нужна эта женщина. Я люблю ее. — признается он матери обреченно, и на ее все еще красивое лицо находит тень. — Не знаю сам как так вышло. — В твоем возрасте мужчины так легко теряют голову, — говорит она с усилием и улыбается. — Это пройдет, мой король. Пресытившись, ты скоро остынешь. Т’Чалла хочет в это верить, но что-то горячее внутри него застывает и принимает новую форму, как вырвавшаяся из вулкана лава. Он привыкает любить несносную Эйву Старр. Переживает за нее, но Шури обещает, что с Эйвой все будет в порядке, и ему станосится немного легче. А Эйва бесстрашно ходит по дворцу, по городу, с высоко поднятой головой, еще более колючая и замкнутая чем обычно. Она говорит, что не слишком-то верит в успех Шури, но в ее глазах загорается плохо скрытый огонек надежды. День за днем ей становится лучше. Однажды она даже берет свой костюм Призрака, и вдвоем они уходят подальше, в саванну, туда где побезлюднее. — Я буду осторожен. — обещает Т’Чалла, прежде чем опустить щиток старой маски Пантеры. С одной стороны ему интересно, а с другой — не нравится все это. Ему хочется верить, что это некое выражение доверия с ее стороны. Эйва насмешливо фыркает. — А я — нет. — и мгновение спустя делает подсечку и швыряет его об землю так что у Т’Чаллы в ушах звенит. Костюм Призрака делает ее действительно сильной и опасной. Она исчезает из поля зрения как настоящий призрак, чтобы тут же молниеносно появиться у него за спиной и ударить. Он почти задевает ее, но рука проходит сквозь ее тело, как сквозь туманную рябь. Это почему-то почти пугает. Полагаясь уже не на зрение, а на чутье и слух Пантеры, он по-кошачьи бьет тяжелой лапой со втянутыми когтями, и Эйва задом шлепается прямо на каменистую землю, но почти сразу опять взвивается на ноги. Сквозь шлем Пантеры он слышит ее громкий смех. — Порядок. — беспечно кричит она. И вдруг, словно споткнувшись на ровном месте, падает лицом вперед. Внутри у Т’Чаллы что-то мертвеет. — Эйва, -встревоженно стягивает от с нее защитную маску. — Ты как? У нее белое лицо и серой радужки глаз не видно за расширившимися зрачками. И губы холодные, когда она пытается его поцеловать. — Убери! — с неожиданной силой ее пальцы царапают вибраниум его костюма, ломая короткие ногти. — Убери это и иди ко мне. Сейчас. — Да о чем ты?! — с силой он отцепляет от себя ее руки. — Дай мне себя осмотреть. — Убери. — тихо всхлипывает Эйва. Это так на нее не похоже, что он послушно заставляет костюм Пантеры собраться в ожерелье на шее. И обнимает ее, крепко прижимая к груди. Холодные ладони Эйвы забираются под его одежду, она сворачивается калачиком у него на коленях и понемногу начинает дышать ровнее. Испарина на ее лбу высыхает. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он заботливо. — Все еще больно? — Я слишком потратилась… — Только Шури не рассказывай ни о чем, хорошо? Она расстроится. — Тебе все еще больно? Полуприкрыв глаза, она рассеяно водит пальцами по его темной коже, точно рисует невидимые узоры или кота гладит. — Когда я с тобой, мне не больно совсем. — Почему же должно быть? — растерянно смеется он. — Я бы никогда… Запрокинув голову, Эйва смотрит ему прямо в глаза. — Даже если б узнал, что в прошлом я совершала чудовищные вещи? — Ты знаешь обо мне куда больше, чем я о тебе. — вскользь замечает Т’Чалла. — Что же ты хочешь знать, мой король? Титул в ее устах звучит как ирония. — Все. — настаивает он. С усмешкой на губах Эйва уступает и понемногу рассказывает о своем прошлом. Когда она говорит о погибших родителях в глазах ее плещется неприкрытая печаль. И Т’Чалле ужасно жаль и маленькую девочку, лишившуюся тогда всей семьи за мгновение, и взрослую, такую ранимую и беззащитную сейчас Эйву Старр. Потому что есть раны, которые рубцуются, но так и не заживают до конца. Уж он-то, потеряв и отца, и брата, которого почти не знал, выучил этот урок. Он ничего не говорит — просто обнимает ее сзади крепко-крепко, и Эйва вдруг доверчиво прижимается затылком к его груди. Почти не дыша, он застывает: таким хрупким кажется это мгновение, и такой близкой — Эйва. Но позже он все равно приходит в лабораторию к Шури. Та слушает, тщательно вникая в каждую мелочь, а после вдруг обвешивает его какими-то датчиками, снимает показания с приборов, оценивая одновременно множество данных. — Получилось! — наконец, с торожеством колотит она кулачком по столу. — У меня получилось, братец. Теперь я знаю куда надо двигаться, чтобы стабилизировать Эйву. Если бы вы раньше признались, что рядом с тобой ей лучше, братец, — укоряет она, — То намного сократили бы мне путь. Можно сказать, дали бы мне ключ прямо в руки. С трудом Т’Чалла понимает ее — не потому что она как обычно злоупотребляет терминами. Понимание оглушает его, как ударом по голове. — Ей… не больно? Так? — хрипло переспрашивает он. — Что-то вроде магии? Шури не любит магию и не любит легенды. Она долго и путанно рассказывает ему о квантовой аномалии Эйвы, о расщеплении и о том, что не до конца исследованные даже ей силы Черной Пантеры изменяют само его тело. Резонанс, стабилизация, частоты, наниты сыпятся из нее как горох из разорванного мешка. — Формально говоря да, — заканчивает она, наконец, — Думаю, теперь я смогу не только стабилизировать ее, но и снять болевой синдром. Да, братец, ей больше не будет больно, даже если не прикладывать тебя, как лечебный пластырь. — жмурится она довольно. — Со временем я найду более удобный и надежный вариант. Эй, братец, ты как будто не рад?! Какое-то время он пытается не шевелиться, как граната с выдернутой чекой. Кажется, еще чуть-чуть и он взорвется от гнева. Потому что все было ложью — каждое ее слово, каждый жест, каждый взгляд. Все это время он гадал, почему той ночью Эйва сама пришла к нему, и все оказалось проще любой догадки. Он находит Эйву в ее комнате, где перед зеркалом она расчесывает свои длинные, непокорные волосы. Ничего не говорит, просто смотрит на нее, но ей, кажется, слов и не надо. Она уже достаточно успела его изучить. Эйва молчит. — Ты могла бы просто сразу сказать правду, и я бы не отказал тебе в помощи. — наконец, заговаривает он первым. — Зачем было лгать? С трудом ему удается сдерживать гнев, но в ней нет ни сожаления, ни страха. Эйва только зло прищуривается и откладывает расческу в сторону. — Правду? — фыркает она. — Мне уже обещали помочь в ЩИТ, но вместо этого превратили в чудовище, поманив обещанием спасти. — Причем тут это, женщина?! — рычит он. — Разве я когда-нибудь давал тебе повод… — Откуда тебе знать, как это — постоянно испытывать мучительную боль. День за днем, день за днем. — Эйва нервно кружит по комнате, меряет шагами расстояние от стены до стены. — Однажды ты понимаешь, что готов сделать все, что потребуют, даже за одну надежду, что когда-нибудь станет хоть чуточку легче. Украсть. Убить. Предать. Все что угодно. Ты серьезно думаешь, что я жажду снова подарить кому-то над собой такую власть? — И… Что бы я сделал с этой властью? — говорит Т’Чалла тихо и очень, очень спокойно, и она вздрагивает, перестает, наконец, метаться по комнате. — Скажи, Эйва: как ты думаешь, я бы тогда поступил? В наступившей тишине Эйва долго смотрит ему прямо в глаза, но не может произнести ни единого слова. Горло у нее вздрагивает, но она молчит, только пальцы стискивает так, что они дрожат и белеют. Не дождавшись ответа, Т’Чалла отворачивается от нее. — Видеть тебя не хочу. — голос снова спокойный и тихий, словно чужой. — Как только Шури закончит работу, возвращайся домой. А до тех пор не попадайся больше мне на глаза. Гнев за обманутое доверие кипит в нем, так что внутри все жжет диким огнем. Она просто использовала его, как временное лекарство, чтобы выживать. И в глубине души он не может ее осудить. Притихшая Шури заканчивает работу над портативным стабилизатором быстро — даже не заговаривает с ним об Эйве Старр, потому что знает: бессмысленно и бесполезно. Оглушенный гневом, он глух к любым доводам. И Эйва вскоре исчезает из их жизни так же незаметно, как и появилась. День за днем Т’Чалла ждет, что однажды в груди перестанет болеть, перестанет, наконец, чудиться в ночных тенях призрачный и любимый силуэт. Резкий, насмешливый голос исчезнет из памяти. Он забывает ее так же старательно и упорно, как делает любую свою работу. Но однажды вечером Шури врывается прямо в его спальню с коммуникатором в руках. — Это Эйва, братец! — возбужденно болтает она. — Эйва! Боль в груди снова становится жгучей, и все-таки, похоже, время не лечит, как не лечит и расстояние. — Передавай ей привет. — Т’Чалла выговаривает каждую букву, как будто выплевывает колючие, острые льдинки. — И мои пожелания всего наилучшего. — Не будь злюкой, братец, — фыркает Шури. — Она просит лишь пару минут твоего драгоценного времени. На мгновение Тчалла закрывает глаза: точно стискивает в руке бешенно бьющееся сердце. — Для нее у меня нет ничего, Шури. — говорит он спокойно. — Даже одной минуты. Уголки ее губ вздрагивает и опускаются вдруг. — Она плачет, братец. Эйва плачет. — осторожно кладет она коммуникатор и дверь его спальни беззвучно закрывается за ней. Лгунья в настоящем, убийца и шпионка в прошлом — но при всех грехах Эйва никогда не пыталась вызвать к себе жалость. Внутри вдруг что-то заходится. — Знаю, что не имею права тревожить тебя после всего. — прежде уверенный и жесткий голос Эйвы почти дрожит. — Я просто хотела чтоб ты знал: те дни — наши дни, были лучшими с тех пор, как мои родители умерли. Ты сделал меня самой счастливой — жаль, я не смогла того же, мой король… — дыхание ее прерывается вдруг с трудом сдерживаемыми рыданиями.- Мне страшно, мне так страшно… — Что случилось, Эйва?! — его тревога превращается в неподдельный страх. — Эйва! Она справляется с собой быстро. — Прости меня и запомни хорошее. — она говорит все тише и тише. — Вот и все, чего я хотела. — Где ты?! — Тчалла не замечает, что кричит уже в тишину. — Где ты, Эйва? Встревоженные стражницы врываются в комнату, где нет никого, кроме их короля. Т’Чалла оставляет их наедине с их недоумением. — Ты можешь отследить звонок? — требует он у Шури. — Уже отследила. — торжествующе заявляет она и тыкает ему под нос голографическую карту Соединенных Штатов. — Но тебе придется взять меня с собой. — тревожно поджимает она по-детски еще пухлые губы. — Думается мне, моя помощь нужна ей не меньше чем твоя. Т’Чалла еще помнит о своей гордости. Но и об Эйве он тоже не может забыть. Джет взмывает в воздух, и каждая минута кажется ему вечностью, пока, пытаясь не отвлекаться от управления, он голосовым набором пытается до нее дозвониться. Сейчас, кажется, он бы простил ей все, все бы забыл, только бы услышать ее голос. Отличная тема для насмешек: дурак, который мчится на другой конец света ради использовавшей его женщины. Но Шури лишь грустно молчит, по-старушечьи подпирая щеку ладошкой. Как будто понимает намного больше, чем должна бы в свои годы. Им не приходится искать долго: небольшой джет легко приземляется на крыше небоскреба, и темный силуэт возле проволочной сетки сразу бросается в глаза на фон залитого огнями города. Под ногами хрустят обломки разбитого стабилизатора, с которым Эйва оставила Ваканду, и руки у нее разбиты в кровь. Призрачные, почти прозрачные ладони в ссадинах она тянет было к нему, но тут же, спохватившись, убирает их за спину. — Не надо было тревожить тебя, — грустно улыбается она. — Но мне правда ужасно страшно. Я даже не думала, что умирать будет так страшно. — Что со стабилизатором? — перебивает ее Шури. — Почему ты разбила его? Я попробую починить, но нужно время и запчасти. — Он больше не помогает. — украдкой пытается Эйва вытереть мокрые щеки, но капли проходят сквозь ее прозрачные пальцы. — С каждым днем он поддерживал меня все меньше и меньше. И однажды я просто устала ждать конца. Без колебаний Т’Чалла протягивает ей руку. — Мы просто хотим тебе помочь. Я хочу. — сжимает он зубы, отказываясь прятаться за этим трусливым «мы». — Дай мне хотя бы шанс. Но его протянутая ладонь повисает в воздухе. — Я столько лет зубами выгрызала у жизни месяц за месяцем, год за годом. — качает она головой, и растрепанные темные прядки липнут к мокрым щекам. — Столько лет делала чудовищные вещи чтобы выживать, мучила даже Билла, единственного кто был ко мне добр. Готова была убить миссис ван Дайн и других, кто стоял на моем пути. Но я не хочу больше продлевать эту агонию за чужой счет и зависеть от чужой милости. Пусть все просто, наконец, закончится. В ней столько тоски, столько обреченности, что Т’Чалла ощущает свою беспомощность как открытую рану. — Все, что могу, я отдаю тебе по своей воле. И ничего не потребую от тебя взамен. — говорит он и делает шаг. И еще один. — Я просто хочу чтобы ты жила на свете, Эйва Старр. Неуверенно она тянется рукой к нему навстречу, но прикосновение ее уже почти неощутимо. Ее тело уже похоже на туман, чем на живую плоть. Квантовое фазирование с каждым мгновением растворяет ее в бесконечности. Со всей древней силой Черной Пантеры Тчалла уже не сумел уберечь отца, не помог брату, не спас множество других, кто был достоин спасения. Мысль потерять еще и Эйву сводит его с ума. — Ты не можешь вот так просто взять и сдаться. — требует он. — Ты же так долго боролась — постарайся еще чуть-чуть. Ради себя. Ради Билла Фостера и ради миссис Ван Дайн и Скотта Лэнга, которые так хотели тебе помочь. Ради меня, черт возьми, если это хоть что-нибудь для тебя значит. Ее темные брови изламываются в последнем напряжении оставшихся сил, а мерцающие пальцы дрожат. С упрямством отчаяния она пробует раз, другой, третий. И когда Тчалла почти лишается надежды, прикосновение ее вдруг обретает твердость. — Умница. — тихо говорит он и гладит ее по растрепанным волосам, пока Шури кое-как объясняется со сбежавшимися на крышу охранниками. — Ты сделала все, что могла. Теперь позволь нам доделать все остальное. Внезапно, Эйва утыкается лицом ему в грудь. — Господи, как же мне страшно. — не может она сдержать жутких, сдавленных рыданий. — Я не хочу умирать в одиночестве, не хочу, не хочу, не хочу! Знаю, я ужасная, мерзкая, лживая, но только не бросай меня, пожалуйста. Не бросай. Осторожно и невесомо он обнимает ее за плечи, как будто бы Эйва стеклянная. Ему все еще не верится, что здесь, что она жива. А останется она или уйдет — не так уж и важно. Пусть только будет жива и счастлива. Когда в последней и проигранной битве он рассыпается в прах на поле, залитом кровью его людей, последней своей мыслью он надеется что у малышки Шури все же хватит сил позаботится и о Ваканде, и об Эйве. Вместо него. ********** Понемногу Эйва привыкает встречать рассветы без боли и с улыбкой на губах — пусть и чаще всего в одночестве. Для них нет и не будет никогда общего будущего, не будет общих завтраков, общего дома, чтоб в нем вместе засыпать и просыпаться вместе. Ворованные встречи, ворованные часы, дни и ночи… Что ж, по правде она не заслужила от жизни и этого. Достаточно и того, что ей больше не нужно бежать, не нужно скрываться. «Скучаю», «Люблю», «Хочу тебя видеть». «Скоро вырвусь» Улыбаясь сквозь полусон, она читает сообщения в мессенджере и поправляет тяжелое кольцо-стабилизатор на пальце. Внутри у нее разгорается теплое, сияющее солнце, как на фотографиях, присланных Тчаллой. Наскоро позавтракав в придорожном кафе, она вновь садится за руль арендованной машины и долго едет к уединенному побережью, куда переместило свой дом неугомонное семейство Пим-ван Дайн-Лэнг. Она выключает все новости по радио и под оглушительную музыку летит по шоссе. Нет, теперь Эйва не зависит больше от их благосклонности, как не зависит и от благосклонности Ваканды, потому что сконструированного Шури стабилизатора на нанитах ей хватит лет на сто вперед. Но обожженная ненавистью, обидой и болью душа ее понемногу оживает, как лес после пожара. Она счастлива — и ей больше не хочется тратить время на ненависть и не хочется одиночества. Хотя Хэнк Пим, конечно, старый зловредный козел, Тчалла слишком много и часто говорил ей о мире и о прощении. Теперь она готова слушать. За давностью лет Эйва не помнит уже лица своей матери — но у нее были такие же теплые, ласковые руки и добрые глаза как у Дженет ван Дайн. Возможно, и с язвой-Хоуп однажды она сможет найти общий язык. Приедет старина Билл. Самое похожее на семью, что у нее когда-либо было, и когда она думает об этом, теплое солнце внутри нее разгорается ярче. Солнце горит у нее внутри, когда она входит в дом — но там безлюдно и тихо. Только телевизор негромко болтает где-то в гостиной, да стынет еда на столе. Это похоже на глупую, совсем не смешную шутку. Сначала она громко зовет их по именам и колотит в дверь, но не получив ответа, находит брошенный квантовый тунель в старой машине и несколько тронутых ветром кучек пепла. Три. Эйве становится очень страшно. Медленно и осторожно она пробирается в гостиную и в новостях видит, что люди повсюду превращаются в такие же кучки пепла и только Мстители стоят между миром и неведомой опасностью. А последнее ее сообщение так и осталось непрочитанным. И бусины-кимойо молчат. Значит, их последняя битва проиграна. Эйва все понимает, не знает, но чувствует, и теплое солнце внутри нее стремительно гаснет и умирает. Ее счастье должно было стать недолгим, но, наверное, это для нее слишком. Недрогнувшей рукой она оставляет на столе свое кольцо и медленно выходит из осиротившего дома. Спешить уже некуда и незачем больше бежать. Кожу быстро начинает покалывать, когда нарушаются связи между молекулами. Тело ее разрушается медленно и мучительно, но она не чувствует физической боли. Все, что в ней могло чувствовать, все что было живым, сегодня уже умерло где-то там, вместе с Тчаллой. А остальное — здесь, в этом домике у моря. В одиночестве она бредет вдоль морского берега и медленно умирает, когда кимойо внезапно начинает светиться. У голографической Шури лицо опухшее от слез, словно блин, и жуткие, потухшие глаза. — Мы проиграли, Эйва. — навзрыд плачет она, не пытаясь скрыть слезы. — Сделали все, что смогли, но все равно проиграли. Все в крови, все вокруг в нашей крови, в крови наших людей. Брат… Брат, он… — Мертв. — безжизненно произносит Эйва слово, которое Шури никак не может произнести вслух. — Я уже знаю. — Вернись в Ваканду. — просит Шури, не понимая, что говорит уже с мертвецом. — Вернись к нам. Внезапно ее сменяет надменная королева-мать Рамонда, даже в скорби не утратившая своей царственной красоты. — Ты носишь ребенка от моего сына. Его кровь и его наследника. Прошу, вернись к нам, потому что больше у нас от него ничего не осталось. — утративший прежнее высокомерие голос ее становится почти умоляющим. Но Эйва не хочет злорадствовать и не радуется унижению всегда ненавидевшей ее королевы. Осторожно и завороженно трогает еще свой совершенно плоский живот. Ее браслет нашпигован датчиками из лабораторий Шури, наблюдающей за ее телом, и она мгновенно верит словам госпожи Рамонды. Остатки солнца вновь вспыхивает у нее внутри, и следом — ярость. Никому она не позволит теперь погасить его снова. Никому не верит — Вам нужен мой ребенок? — хрипло рычит Эйва. — Хотите сделать его заложником политических игр? Использовать как козырную карту в борьбе за власть? Думаете отнять его у меня?! Она помнит множество племен, множество вождей, уважающих только силу. Страну, где развитая цивилизация причудливо соседствует с пещерной дикостью. Трон слишком шаток и слаб, чтоб принести к нему ее нерожденного малыша. Все ее мысли теперь о кольце оставленном в пустом доме на берегу. Она выживет, скроется, найдет выход любой ценой — ради того, что осталось ей от ее короля. — Здесь мы сумеем тебя защитить. — слышит она резкий голос Окойе. — Никто не причинит твоему ребенку вред иначе, чем через наши трупы. Я клянусь тебе… — Оставьте свои трупы себе. — бросает Эйва и рвет браслет с кимойо с запястья. Если б понадобилось, она вырвала бы его из себя с мясом. — Я сама сумею нас защитить. Она снова бежит.