О старинном друге

Занзас никогда не считал себя сентиментальным, даже наоборот — грубым и неотесанным. Но есть такие вещи в жизни мужчины, которые выше того, чтобы их наглухо забивать в самый-самый дальний угол мыслей. Занавески и шторы на ветру трепал ветер. Холодный воздух врывался в его комнату так, что покрывало на кровати вот-вот норовило соваться и полететь к самому потолку. Занзас самодовольно хмыкнул и влил в себя бокал виски. Горячая жидкость потекла по горлу, а затем и согрела желудок. На столе стояла фотография. Очень старая, по-старомодному — в рамочке. На фотографии был запечатлён день, когда Скуало Суперби решил следовать за ним, Занзасом, и посвятил ему жизнь, скрепив её клятвой. Его старинный, очень дорогой друг. И пусть Занзас никогда не скажет своему надоедливому «крикливому мусору», какой же он важный, то, что в душе, что у него на сердце — очень дорого Занзасу. И волосы Скуало все растут и растут, становятся длиннее, точно подчеркивая прошедшие между ними годы, и внутри становится намного теплее. «Прямо как когда я пью любимый виски», — усмехается про себя он и доливает себе в бокал виски. Лёд звенит, ударяясь о бортики. Ветер, зазывно свистя и хрипя облизывает комнату, облизывает мебель и пытается коснуться своим холодным языком Занзаса, но он, прихватив с собой два бокала и непочатую бутыль виски, поднимается со стула. С хлопком дверь закрывается за ним, и ветер остается ни с чем. Занзас шёл по коридорам резиденции, насвистывая себе под нос старую-старую, знакомую каждому итальянцу песню старого мэтра. Рукава его кителя свисали по бокам, в такт шагам, а сам Занзас являл собой немного раскрасневшуюся от выпитого, но крайне довольную скотину. Остановился он у двери в комнату своего верного патлатого капитана и, громко стукнув кулаком аккурат в середину двери и зычно выдал: — Мусор, открывай. По ту сторону двери раздалось ворчливое брюзжание, и вскоре дверь открылась, являя перед Занзасом немного сонного Скуало. На его переносице остался след от очков. Почему-то Скуало стеснялся носить их на людях и надевал только наедине с собой. Занзас считал это глупым, но не его ума дело. — Чёртов босс, чего тебе? — хмурясь, спросил Скуало. Пальцами он потёр веки и переносицу. Занзас выставил вперёд пузатую бутылку хорошего виски, и лицо Скуало мгновенно просветлело. — Так бы сразу и сказал! А то еще и постучал! — и пропустил позднего гостя к себе в апартаменты. Занзас, зайдя в комнату и водрузив уже на стол Скуало стаканы, увидел такую же, как и у него самого, старую фотографию. В носу немного засвербило. — Эй, мусор? — усмехнулся Занзас. — Чего? — подсаживаясь к боссу за стол, спросил Скуало. — Выпьем. — Занзас налил в граненый стакан виски и поставил его перед Скуало. Себе он налил после. Скуало, хмыкнув, поднял стакан. Старинным другом Скуало был не только Занзасу. Зансас Скуало тоже был старинным, очень дорогим другом. С фотографии на них смотрели молодые Занзас Скайрини и Скуало Супербия, улыбаясь чему-то, только им известному, а потому и такому ценному.