Sorry

      Огревает как пощёчиной, как ударом под дых. Одно единственное слово бьёт наотмашь по лицу, отрезвляет и врезается в память, вгрызается в неё, желая разорвать на части. Руша всё, что строилось в мыслях до этого момента.       — Извини.       Сухое, брошенное то ли от чистого сердца, то ли просто так, чтобы хоть что-то сказать в ответ на громкое и яростное признание. Конечно, никто никогда не будет испытывать вину за то, что любит на самом деле другого человека. Да и к чему это? Любовь — не то чувство, за которое стоит извиняться.       И вместо пылкого крика, мол, какого хера, почему, да как ты, сука, посмел, из груди вырывается только скомканное:       — Нет, ты извини.       Неловкость тянется ещё минут пять, пока взгляды не поднимаются, пока глаза не встречаются и не пытаются прочитать настоящие чувства собеседника. Одинаковые глаза, но смотрят настолько по-разному, что от этого становится даже тошно.       — Я пойду.       Бакуго никогда не предупреждал, что он уходит, он просто брал и уходил, максимум бросая что-то в сердцах или сплёвывая на пол всё, что накипело. Но сейчас Киришиме кажется, что он хочет, чтобы его остановили. Только он всё равно уйдёт — ему уже дали на это разрешение. Его здесь любят не так, как ему бы хотелось. Была задета его собственническая больная гордость, было задето его самолюбие… и, кажется, разбито сердце. И Киришима почти готов попытаться что-то сказать, как-то сгладить ситуацию, успокоить друга. Только смысла в этом не видит — его больше не слушают и не слышат. Его больше никогда не будут слушать.       И это единственный возможный исход.       В груди у Катсуки ноет, а в горле будто что-то застряло и пытается вырваться наружу, разрывая плоть и не давая даже вздохнуть нормально. Он уходит, хотя в его принципах было бы остаться и разобраться со всем, добиться своего… это не тот случай. Это чёртово исключение из всех возможных правил. Ему отвратительна сама мысль, что выбрали не его. Что вообще выбирали. А выбирали ли? Или это изначально должно было быть так? Так, чтобы Бакуго ощущал себя полупустой консервной банкой, которую только что переехало грузовиком. Остатки содержимого засыхают на дороге, по ним проходят люди, будто добивая и не испытывая никакой жалости. Хуёвые метафоры, хуёвая ситуация.       Всё такое хуёвое, что Бакуго даже не представлял себе этого раньше.       Однако он не жалеет. Смотрит на окружающее его пространство и не жалеет. Не жалеет, что небо из голубого, будто под стать его настроению, стало тёмно-серым, не жалеет, что перед глазами застывает смущённое и озадаченное лицо, а в ушах звучит только это блядское «извини».       «Извини, извини, извини», — шумит в ушах, даже когда он затыкает их наушниками и включает что-то громкое и взрывающее слух. «Извини», — читается на губах проходящих мимо людей. «Извини», — самое лучшее, что можно было ответить на признание в любви.       Не то, чтобы эти чувства слишком тянули или коробили, можно было оставить всё так, как было. Но зачем, если можно попробовать, если Бакуго был уверен на девяносто девять и девять десятых процента, что всё пройдёт так, как было нужно ему.       Было. Нужно.       Но не прошло.       Точнее, прошло, но прошло мимо, задевая и взрывая всё на своём пути. Бакуго впервые чувствует себя настолько отвратительно.       Он возвращается домой — не в общежитие, а к матери, где его встречают привычной руганью, на которую он — вот странность — никак не реагирует. Туда, где он может спокойно жить, где нет никаких намёков на существование Киришимы в этом мире, где нет ни одного напоминания о его чертовски доброй улыбке, о его милых глазах, о его мягкой коже, к которой Бакуго притрагивался либо невзначай, либо тайком.       Он ошибается.       Он — одно сплошное напоминание о Киришиме.       Его мысли, его воспоминания, всё, из чего только может состоять Бакуго, уже давно пропиталось этим чертовски охренительным парнем. Бакуго без Киришимы рядом — не Бакуго. Это негласная истина, которую знают все, от общих друзей до учителей. Где один, там другой — так было уже давно, так должно было быть и дальше… но выдержит ли это сам Бакуго? Смотреть в глаза человеку, который, пусть и не нарочно, но раздавил его, ввёл в отвратительное состояние, из которого выход найти будет крайне затруднительно. Даже для Бакуго, который не считает, что в его жизни могут быть трудности, кроме героики.       Это давит. Это жжёт изнутри.       Он проверяет телефон, листает контакты, будто ждёт чего-то. Ему кажется, что вот, ещё минута, ещё две-три минуты и Киришима напишет. Даже не так важно, что он напишет, но напишет. Даже если это будет смешная, но только по мнению Киришимы, картинка. Хоть что-то. Он даже появляется в сети.       Дождавшись, пока значок онлайна исчезнет, Бакуго откидывает телефон на подушку. Хватит с него. Переживёт. Перетерпит. Мало ли в его жизни будет таких солнечных людей.       Мало. Таких — только один.       Влюблённые всегда считают, что чувства, испытываемые ими в данный момент, — новое и неизведанное. То, что никогда не повторится. Бакуго же знает, что «подобное» будет точно. А «такого же» не будет никогда. Потому что Киришима был, хотя почему — был? он и есть — уникальным и фееричным. Таким, что его стоило полюбить. Правда, Бакуго сам не знает «за что?». Ещё одна распространённая ошибка. Если кого-то любят, то его любят не за что-то, его любят вопреки чему-то, его любят просто за то, что он существует. И это одновременно прекрасно и отвратительно.       Не случилось, не срослось. Что уж тут поделать.       Об отношениях Киришимы с кем-то было давно известно всем. Точнее, о том, что Киришима в кого-то влюблён. В кого, правда, никто и никогда не говорил, будто все и так это знали, будто это было негласной истиной. И Бакуго тоже делал вид, что знает — не быть же ему хуже всех. Он ведь, мать его, лучший друг, он же, чёрт его дери, должен знать больше всех. А так получилось, что нет. Такое бывает.       Только это слишком трудно признать.       Не важно. Не такая уж это и проблема. Ну безответная влюблённость — и что с того? Такие случаи сплошь и рядом, от этого отвлечься раз плюнуть.       Так думает Бакуго, возвращаясь в академию после выходных и стараясь делать всё, что делал и прежде, только без Киришимы. Без Киришимы, который ему ни разу даже и не написал.       И где-то день на второй в мысли Бакуго закрадывается одна слишком простая мысль — он тоскует. Он чертовски тоскует по этому болтливому куску счастья, который залетал в его комнату и сердце, устраивался поудобнее и начинал нести всякую оживлённую херню. Ему одиноко без него. Настолько одиноко, что всё, чем он занят в свободное время — перерывание воспоминаний и попытки насытиться ими. Представить, что переписка была не месяц назад, а вчера.       Глупо. И недостойно.       Бакуго замечает это и прекращает, снова зарываясь в себя и злясь на весь этот мир.       По классу ходит шёпот, что они поссорились, кто-то бросает сочувствующие взгляды, о чем-то говорит с Киришимой… И хоть бы один придурок подошёл к Бакуго и узнал, каково ему.       Не подходят. Боятся. Да и наплевать. Не нужно. Единственным, кто получал ответ на вопрос о делах — был Киришима. Киришима.       Киришимакиришимакиришима.       Или, как Бакуго называл его дружески и наедине: «Эй». Только не так, как будто хочет у него что-то узнать, а будто обрывает его имя на первом же слоге.       Он считал себя таким особенным, когда Киришима попросил его называть по имени. Даже мерзко сейчас становится.       — Извините, можно войти? — кричит это красноголовое счастье, опоздав на урок. Бакуго усмехается — он всегда опаздывает, если его не разбудить пинком. Значит, не только Бакуго что-то потерял от этого внезапного обрыва.       В памяти всплывает это отвратительное слово. И снова бьёт, но уже не по лицу и не под дых, теперь оно давит на всё тело, заставляет вжаться в стул и отвернуть лицо к окну.       «Извини».       Не важно. Какая, впрочем, разница. Разбежались и разбежались. Ну, не получилось получить взаимность, и что с того?       Что с того Бакуго понимает, когда осознаёт, что остался в полном одиночестве.       И на вопрос, мельтешащий в мыслях всё чаще, ответа он уже не знает.       «Почему всё так закончилось?»