smoking

Под песни Тэхёна круто курить. Сынхун никогда не признается, потому что слушать рок танцору хип-хопа онли ну как-то не очень, не поймут. Потому что слушать блюз, пропитанный в песнях насквозь, такое себе для их компании, для их поп-группы. Потому что слушать музыку своего бывшего участника странно вообще, потому что это не то, совершенно другое, отличающиеся от того, что было раньше. С Сынхуном два года столько происходит, не снаружи, нет, внутри. Хотя блондинистые волосы тоже можно считать за перемены, но это только потому что у Тэхёна были такие, когда они прощались. Да и все на стилиста свалить можно, а не на внутренний хаос. И Ли не так повезло, как Мино: если тому не нравится, как он выглядит — худеет, красит волосы, а недавно даже брови умудрился высветлить и губу в салоне проколоть. С Мино тоже происходит какая-то непонятная херня, только по нему видно: он то не пьет вообще, рисует у себя в студии и отрывается в новых треках, то уходит в серьезные запои, возвращаясь домой под утро на еле держащих ногах. За везение это вряд ли можно считать, но Сынхун так не может. Курит в тихую, пока менеджер не видит. Пока никто не видит. Под музыку, которая и не нравилась ему никогда. Он и сейчас не признает гитару и барабаны, но сигареты улетают только под соус клаб, только под голос Тэхёна. И, это, наверное все-таки не очень хорошо. Но голос у Нама всегда мощный был, а Сынхуну никогда не нравились безобразные завывания под конец треков, созвучные с криками мартовских котов. Никогда. Но сейчас, стоя у открытого окна, нога сама дергается в такт, голова едва заметно покачивается, а губы беззвучно повторяют уже заученный текст. Сигарета третья по счету, но Ли никак не накурится с учетом того, что песня на повторе. Совсем не медовый голос. Он не течет и совсем не сладок. Голос Тэхёна добирается куда-то в глубь, остро и болезненно протыкая сердце, заставляя его кровоточить. И пальцы рук дрожат из-за него, а не из-за холода и сигарет. Ноет что-то противно внутри, а на видео все тот же Тэхён. С той же улыбкой до ушей, с той же странной одеждой и теми же грустными глазами. Для Сынхуна будто ничего не поменялось совсем, он, кажется, отстал от нынешнего времени, застрял в 2016. Но за последнее время группа Нама почти прописалась в иммортал сонг, и это единственное, что отрезвляет, что заставляет сгибаться пополам, вонзаться короткими ногтями в колени и держать слезы при себе. Сынхун никогда не думал, что будет так. Так одиноко, темно, без единого просвета, так горько с запахом сигарет, что он и не курил никогда. Так больно. Реальность путается, кажется, с ночными грезами, внезапно давя на грудь всей своей тяжестью. Сынхун никогда не думал, что без Тэхена будет так сложно, хотя признаться, с самого начала считал его обузой с частыми перепадами настроения. Ли кажется, что они меняются местами. Скорее, сделали это уже давно. Потому что терпеть что-либо невозможно, потому что пепел падает на подоконник и слышен хлопок входной двери. Запах не выветрится до утра, а четвертую только зажженную сигарету выкидывать в окно жалко. Сынхун щелкает замком двери в комнату, как не делал никогда раньше, и вспоминает, что из колонок орет песня с того самого шоу. Усмехается, потому что за секунду все пропадает, смывается к чертям, скрывается за белой пеленой слез, которыми тут же давится. Сынхун скатывается вниз, держа в руках пепельницу и бьется головой о стену. За дверью шаги, а у него холод и гитарные аккорды, сигарета в руках и пачка на подоконнике полупустая. Он плачет, странно так понимая, что не может больше. Ничего не может. И не хочет, наверное, тоже. Вытирает лицо, хотя без толку, опухло все, и слезы текут градом, не переставая. Тэхён голосом душу раздирает, не зная этого. Скребет по сердцу, выбивая всхлипы из Сынхуна. Если бы у Ли был выбор, он бы вернулся назад и ни за что бы не принял Тэхена, избил бы и заставил уйти, напоследок выплюнув из себя фразу "ёще поблагодаришь". Сынхун врет самому себе, вдалбливая какую-то чушь. Чтобы спокойней было, ага, как же. Чтобы ночью загоняться несуществующими вещами, чтобы страдать бессонницей и мучиться еще больше. В дверь стучат настойчиво и громко. И Ли озаряет мысль, что если бы у него был выбор, то он не стал бы гнать на Тэхёна — потому что уже делал это, потому что где теперь Тэхён, а где он? Он бы ушел до начала всего этого, позорно сбежал, даже если бы с Намом сложилось точно так же, как сейчас, даже если бы тот так же страдал. Потому что Сынхун не хочет страдать за кого-то, не хочет страдать за себя и из-за себя. Не хочет. Сынхун тушит бычок о пепельницу и прячет ее повыше на полку за всякое барахло. Выключает музыку, отчего становится совсем не по себе, и вытирает лицо, прокашливается и мычит в дверь, боясь открыть ее. Боясь увидеть там кого-то. Кого-то, кого не хочет видеть вообще. — Все в порядке? — у Чжину голос обеспокоенный, это же старший хён, ему положено. — Ты никогда раньше не закрывался. И... Сынхун скатывается по двери вниз. А душа даже куда-то ниже, через все этажи, прямо под землю, сквозь и в космос. Ли смеется и шепчет про себя — "эй, а лифтом воспользоваться никак?". — Сынхун? — снова голос Чжину (а кого же еще?). Такой отличающийся от голоса Тэхёна. Такой мягкий, нежный, от которого не больно совсем, от которого хочется укутаться в одеяло и смотреть какую-нибудь мелодраму с чашкой чая в руках. Никак не с сигаретой, нет. Чжину вообще всегда такой улыбчивый, готовый делить радость со всем живым и не. Чжину, как покладистый кот, а Сынхун — его отвратительный хозяин, что постоянно чего-то требует. Чего-то невозможного. Понятия, наверное. Сынхун открывает рот и не может ответить. Не может. Не хочет. Впервые шлет все на три буквы и упирается лбом в колени. Не знает он, ничего не знает. Ни того, что с ним, ни почему это с ним. Не знает, откуда эти вопросы взялись и, мать вашу, где искать на них ответы. Уж точно не у себя в голове — дело гиблое. Сынхун не знает, а хочет ли? Он одевается поспешно, щелкает замком и не смотрит на Чжину. Боясь увидеть безразличие. Боясь не увидеть безразличие. — Ты куда так поздно? Что происходит? И еще куча вопросов, таких недостойных ответа. Своих полно. Сынхун выходит и теряется, потому что порывы эти раздражают, потому что — зачем вообще? Двор большой, людей нет и так тихо, словно все человечество вымерло, заставляя Ли страдать в гордом одиночестве до конца своих дней. Темно и холодно. Сынхун кажется себе таким маленьким в этом огромном мире, таким бесполезным и недостойным жизни. Ноги ведут куда-то, и уже неважно куда. Сынхуну плевать, лишь бы дойти до места, где не увидит никто, и покурить. Река Хан течет быстрым потоком, напоминая почему-то Тэхёна, которого в мыслях Ли уже предостаточно, уже через край. Он отчетливо видит в воде, как младший язвит на все его упреки, как огрызается, как бесится и как в его глазах проявляются злые блики за все обидные слова, когда-то сказанные Сынхуном. Только Нам уже не такой. Уже совсем другой. И сколько бы Сынхун не пытался обмануть себя, Тэхёна рядом нет и не будет. Сынхун прикуривает и не важно, что кто-то увидит. Река Хан красивая, и вода холодная точно. Ли выкидывает бычок прямо в поток, и думает, что загрязняет окружающую среду, значит как-то на нее влияет таким жалким способом. Значит может из-за него погибнет вся планета ( из-за него и таких как он), а если это работает, то есть и другая сторона. Совершенно другая, противоположная? Сынхун бредет домой, все еще не зная, что будет делать. Хотя в одном он уверен точно —стоит извиниться перед Чжину, а потом, может, по недавнему плану: выслушать лекцию, укутаться в одеяло и с чашкой чая смотреть мелодраму, уходя из реального мира. Чжину же старший, он беспокоится, точно сядет рядом молча, лишь бы присутствовать, быть немного, но ближе, даже если не в сынхуновой голове. У Чжину же всегда страх в глазах за Сынхуна, он же волнуется, и даже если не понимает, то принимает. И объятия у него теплые, а губы влажные от всяких гигиеничек с разными вкусами. Ли уверен, Чжину простит за этот порыв, и даже если он не река Хан, не Нам Тэхён, не тот, от чьего голоса дрожат пальцы рук, с ним уютно, с ним по-домашнему, тепло и все же не хочется отпускать. И хотя Ким Чжину совершенно не заслуживает такого обращения и наглого использования, он все еще покладистый кот непутевого хозяина, брежущим (не) своим (не) котом. Сынхун возвращается домой и с порога обнимает Чжину, запах которого совершенно отличается от запаха Тэхёна (да как Ли помнит его? а помнит ли или это все шутка воображения?). Чжину не такой, как Тэхён, он не уйдет, не бросит, плакать не заставит. С Чжину тепло, но курить под песни Тэхёна все еще круто.