Квартирант

Квартира, в которой проживала Ника, располагалась на пятом этаже – высоко по меркам квартальной застройки и ничтожно низко в масштабе микрорайона, – выходя окнами во внутренний двор. Дома она бывала нечасто: место это было скорее для галочки, нежели для жилья. И квартиру она имела лишь потому, что любой женщине в её возрасте полагается жить отдельно. Засим квартира её была обставлена скудно: кое-как завалена вещами, пылью и хламом – да и в целом выглядела не очень-то гостеприимно, несмотря на радушие своей хозяйки. Ника внешне была на неё похожа: вечно нечёсаная, в мятой одежде, чумазая иногда. Она не ненавидела свою квартиру – просто не чувствовала себя как дома. Ника работала в исследовательской лаборатории: ей было положено следить за подопытными, фиксировать изменения в их поведении и вести журнал. На её кресле гордо покоился плед, а на столе возвышалась кружка. В лаборатории она жила: ела, спала, носилась от клетки к клетке. «Белка в колесе», – шутя говорили про неё коллеги. Нику в шею гнали домой, едва близились выходные, и тогда блок снова наполнялся суетой. Соседи с опаской выползали на лестничную клетку, делились беспокойством, когда за стенкой смолкало, и, затаив дыхание, ждали. Это затишье перед бурей пугало их больше всего на свете. В возрасте Ники жить одной было уже как-то не комильфо. И тогда в их блоке появилась Леночка, гражданка Елена Викторовна. Они познакомились, когда Ленка едва въезжала. В тот день Ника возвращалась с работы в девять часов пополуночи. Она волочила ноги по ступенькам, растирая мешки под глазами, и широко зевала, когда приметила незнакомую фигуру, сжимающую в одной руке цветочный горшок. Фигура оказалась новой соседкой. Она мило улыбалась и не могла подобрать нужный ключ, стараясь не уронить увесистый горшок. Тогда Ника попросила связку, на глаз прикинула, что бы могло подойти к замку, и ловко открыла перед ошарашенной соседкой дверь. Ленка была в восторге. – Заходите на чай! – сердечно пригласила она, когда они прощались. – Как только я обустроюсь. Она заняла пустующую квартиру напротив, и за месяц из пыльных комнат, в которых прошёл ремонт, вышел устойчивый запах краски, появились занавески, ковры, картины! За четыре неполных недели новой соседке удалось сделать то, чего Ника не могла добиться два с половиной года. Это завораживало. В гостях у Ленки действительно было как дома. Нике нравилось сидеть у неё на кухне, с интересом разглядывать узор на тюле, греть длинные пальцы об исходящую паром чашку и уплетать шарлотку. В этом чувствовался вкус детства, безмятежность, немножко наивности и ни грамма одиночества. И пускай Ленка, как и Ника, жила одна, это совершенно не бросалось никому в глаза. В её квартирке пребывала жизнь. И чёрт его знает, что забыла она на пороге квартиры, в которую жизнь не заглядывала с тех самых пор, как Леночка поселилась в блоке, но когда Ника выглянула наружу в мятом халате, заспанная и лохматая, странное чувство обуяло грудь. – Вероника Александровна, – смущённо улыбаясь, промолвила Леночка, стискивая повязанный фартук в пальцах. – Здравствуйте. В ответ Ника приветливо зевнула, махнув ей рукой и приглашая внутрь. Отовсюду сочилось утреннее молчание, усыпляя ещё не проснувшиеся мысли и наполняя каждый кусочек плоти умиротворённой негой. Леночка глубоко вздохнула, собираясь с силами, словно перед прыжком, и ринулась вперёд, делая шаг в затхлую комнатушку и наполняя её льющимся из белого коридора светом. – Мне нужна помощь! – жарко выпалила она, сжимая кулачки, и в светлых глазах заплясали искры. Словно молния поразила Нику в момент, когда личико Ленки появилось напротив, источая отчаянную мольбу. Это был крик о помощи, такой яростный и жестокий, что она ни за что на свете не нашла бы в себе сил пройти мимо и оставить Ленку совсем одну. Эти глаза, хранящие в себе сотни светодиодов, трогательная заслонка ресниц, трепетный изгиб мягких губ – вот они, злодеи, это всё их вина. Не будь их – не будь Леночки, такой проклятуще тёплой и родной – ни за что бы Ника не сидела на полу, катая кувыркающийся комок по кругу. Комок шевелился, лукаво тычась влажным носом в пятку, и осточертело лез на руки. Как-то этот комок, правда, звали, но Ника не помнила, как всегда. Имена надолго не задерживались в её голове. Ника запоминала глазами, поправляя большие линзы, словно камерный объектив. Она щурилась, сосредотачиваясь на смешно подёргивающемся носу, и рассеивала внимание, смотря за шевелящимися усами. То были не усы, а усищи! И когда комок начинал ластиться, тонкие лески, торчащие из мохнатых щёк, щекотали руки. Комок ложился на пледе, скинутом с постели, а затем приходил к Нике. Она ерошила короткую шёрстку и позволяла комку утыкаться лапами ей в живот. Комок будил её, тычась мокрым носом куда-то в ухо, и они шли на кухню за сливками. Ника любила назвать его квартирантом. Так её пребывание в четырёх стенах становилось менее тоскливым. А затем прибегала Леночка. Несла блюдца и банты, а за ней следовал запах выпечки и цветов. Их квартирант жил на две квартиры, как бы делая чужую жилплощадь домом. И в одинокие ночи поперёк кровати Ника никогда не испытывала тоски. А утром, вооружившись единственной кружкой, стучала в дверь напротив.