And now the six merry murderers of the Cook County Jail In their rendition of "The Cell Block Tango"
Он и не подозревал, что в таких откровенно непретенциозных заведениях могут давать подобные представления. Изменённую тему «Жизнерадостных убийц» из «Чикаго» Марио узнаёт с первых слов, и, кажется, виски замутил его разум достаточно, чтобы заставить его неотрывно следить за происходящим на сцене. За тем, как один за другим появляются около двух хромированным блеском сверкающих в полумраке шестов шестеро молодых людей в более… мужских вариациях тех откровенных костюмов, что носили девушки оригинального фильма, и не может не признать, что организаторы весьма постарались, рассчитывая на неплохую прибыль. Что ж, Марио готов отстегнуть пару евро уже сейчас, но дождаться танца видится ему идеей более заманчивой.Pop six squish uh uh Cicero Lipschitz
Их лица — молодые, красивые, искусно подчёркнутые на первый взгляд незаметным гримом — выхватывает по одиночке из опустившейся на сцену тьмы луч бледного софита, будто в тюремной камере вспыхивают поочерёдно зажатые между их губ сигареты, подожжённые поднесённой спичкой с серным сизым дымом, и Марио клясться готов, что чувствует едкий запах. «Лиз», «Энни», «Джун», «Катарина», «Мона»… они проносятся мимо, и Манджукич не стремится зацепиться за их образы — слишком мимолётно, слишком безнадёжно однообразно, слишком похоже и стандартно. Но «Велма»… парень, что исполняет её роль в этом водевиле, чем-то цепляет взгляд — не то ладно скроенной спортивной фигурой, не то блестящей от масла даже на вид шелковистой бронзой загара тронутой кожей, под которой перекатываются плавно крепкие мышцы, не портящие общей эстетичности картины, не то лукавым взглядом светлых, кажется, зелёных (Марио не может сказать точнее — слишком далеко) глаз из-под густых ресниц, не то тем, что он смотрит на него в ответ.He had it coming He had it coming He only had himself to blame If you'd have been there If you'd have seen it I bet you would have done the same!
Они не поют, нет, не сбивают необходимое дыхание — то, что бесстыдник под пятым номером крадёт у Манджукича так очаровательно-нагло, что он не может возразить — двигаются слаженным механизмом по сцене, цепляясь друг за друга руками и выгибаясь соблазнительно, напоказ выставляя литые лоснящиеся тела. Скользят рядом, слишком близко, не касаясь тел других танцоров, исполняя будто каждый свой танец, что в смешении с другими образует единое завораживающее зрелище. Но не более завораживающее, чем юркий алый язык «Велмы», что облизывает пухлые губы пошлым движением, втягивая нижнюю губу в рот, цепляя её за верхние зубы. Марио думает, что прожил достаточно, чтобы не вестись на подобные чересчур откровенные провокации, Марио думал так, пока не увидел этого парня.You know how people have these little habits that get you down. Like Bernie. Bernie, he liked to chew gum. No, not chew. Pop. So, I came home this one day and I’m really irritated, and I’m looking for a little bit of sympathy and there's Bernie lyin' on the couch, drinkin' a beer and chewin'. No, not chewin'. Poppin'! So, I said to him, I said, Bernie, you pop that gum one more time... And he did. So I took the shotgun off the wall and I fired two warning shots... into his head.
Речитатив мелодичнее, чем в оригинале, позволяет двигаться плавнее, открываться больше, быть… откровеннее. Как жаль, что ему всё равно. На этого парня, что изгибается змеёй вокруг шеста, он так хорош, это верно, он знает, как преподнести себя десяткам впившемся в него взглядами посетителей… Но всё ещё недостаточно хорош по сравнению с тем, кто всё ещё стоит в тени. Марио знает — его время ещё не пришло и ждёт терпеливо, неотрывно следя за его персональным убийцей. О, Манджукич вовсе не против позволить ему убить себя, но не прежде, чем он выпьет его до дна. Не прежде…He had it coming He had it coming He only had himself to blame If you'd have been there If you'd have seen it I bet you would have done the same!
Грянувший синергией музыки и света припев не позволяет ему вдохнуть, Марио захлёбывается и тонет в собственных чувствах, смазанное алкоголем восприятие горчит на нервных окончаниях перегоревшей проводкой, не давая расслабиться ни на мгновение, не давая ни глотка здравомыслия. Он уверен — в этих светлых глазах живёт сущее безумие, в них плещутся демоны, которых парень охотно выпускает на сцене, и все эти демоны миллиардами своими пылающими взглядами впиваются только в него, теперь сомнений нет. На него не просто смотрят, за него не цепляются случайно, как за одного из прочих гостей. Он изгибается так только для него, соблазняет безбожно только его, вне всяких сомнений. Марио может ошибаться, но танцор, чьи губы так маняще приоткрыты в слишком обманчивом невинном жесте, не позволяет ему и мысли подобной допустить.I met Ezekiel Young from Salt Lake City about two years ago. And he told me he was single... You know, some guys just can't hold their arsenic.
Манджукич пропускает мимо танец мужской версии Энн, как и песню — слишком пошло, безвкусно пошло: обнажённое тонкое, на его вкус чересчур тонкое, тело, минимум ткани в наряде, одни только обтягивающие зад короткие плавки и прикрывающая грудь сетка, движения угловатые, будто бы таковыми и задуманные, но Марио видит чужую неловкость. Возможно, он просто всё ещё слишком трезв.He had it coming He had it coming He took a flower in it’s prime And then he used it And he abused it It was a murder But not a crime!
Последний стакан виски Марио смакует медленно, терпким вкусом прокатывает по языку, давая прочувствовать всю дешевизну напитка. Он вспоминает с тонким огорчением свой обширный бар дома, тот, что он слишком привык опустошать в болезненном одиночестве. Манджу смотрел бы на этого парня, перекатывая между пальцами не этот дрянной стакан, нет, один из своих бокалов, в которых непременно был бы выдержанный алкоголь, дороже, чем половина бутылок за стойкой этого заведения. Тот, что достоин этого молодого человека и искусства, демонстрируемого этим телом. Марио хочет слишком многого, но, кажется, его оппонент в их надуманной дуэли полными желания взглядами вовсе не против разделить эти мечты на двоих.Now, I'm standing in the kitchen carvin' up the chicken for dinner, minding my own business, and in storms my husband Wilbur, in a jealous rage… And then he ran into my knife. He ran into my knife ten times!
У «Джун» кожа под стать оригиналу: тёмная, лоснится топлёным горьким шоколадом в свете софитов; парень движется отрывисто, в его движениях намного больше от танго в первозданном его варианте, намного больше страсти и ярости, мышцы на его сильных длинных руках бугрятся под охватывающими бицепсы тканевыми повязками. Ему достаётся много внимания зала, Марио слышит вокруг себя сплошной гул свиста и полупьяных выкриков — танцы заводят толпу, распаляют, разогревают, но Манджукич знает, что распыляться на них не стоит — есть тот, кто будет стоить его выдержки.Mit keresek én itt? Azt mondják, a híres lakóm lefogta a férjem, én meg lecsaptam a fejét. De nem igaz. Én ártatlan vagyok. Nem tudom, miért mondja Uncle Sam, hogy én tettem. Próbáltam a rendõrségen megmagyarázni, de nem értették meg.
Стоит отдать должное организаторам — танцоров они подобрали похожих на актрис фильма, и тот юноша, что исполняет роль Катарины, такой же тонкий и нежный, гибкий, будто ветвь ивы, и его слишком молодое тело скрыто светлыми тканями куда больше, нежели у прочих, оставляя, тем не менее, место фантазии, что не скупится на развратные изображения. Только Марио видит под веками в прекрасно-пошлых картинах другого героя.My sister, Veronica and I did this double act and my husband, Charlie, used to travel round with us. Now, for the last number in our act, we did these 20 acrobatic tricks on a row. So, this one night before the show we’re down at the hotel Cicero. The three of us, boozin’ havin' a few laughs and we ran out of ice. So I go out to get some. I come back, open the door and there's Veronica and Charlie doing number seventeen – the spread eagle. Well, I was in such a state of shock… I completely blacked out. I can't remember a thing! It wasn't until later, when I was washing the blood off my hands… I’d even knew, they were dead!
Марио задерживает дыхание неосознанно, неотрывно следя за плавно скользнувшим к шесту парнем, чью смуглую кожу, в нескольких местах украшенную углём татуировок, целует мягкий белёсо-электрический свет софита, тенями обрисовывая рельефы шикарного тренированного тела, пока танцор шагает по-кошачьи плавно, обыгрывает плавными текучими движениями вокруг шеста, изгибается так соблазнительно и так легко, будто игнорируя законы гравитации вовсе. Манджукич не может отвести взгляда от полностью поглощённого своим танцем неизвестного человека, обласкивая глазами, не имея возможности коснуться руками по-настоящему. Он готов клясться чем угодно — такого страстного танго не получилось бы и у Кэтрин*, так чувственно без слов передавать свою историю не смог бы никто, кроме него. Человек перед ним, перед целым залом людей — воплощение похоти и желания.They had it coming They had it coming They had it coming all along I didn't do it But if I'd done it I bet you’d tell me that I was wrong
Парень обвивает телом пилон, и Марио не может не думать, каково это потрясающее гибкое тело в постели, парень разводит ноги, замерев в шпагате, и Марио даже молитвами не сможет изгнать из своего разума мысли о том, как эти прекрасные сильные бёдра крепко обхватывают его пояс, открываясь также, как он открывается в танце, парень откидывает голову, развратно распахивая очерченный влажными от укусов алыми пухлыми губами рот, и Марио до зуда под кожей желает увидеть эти губы растянутыми вокруг своего возбуждённого члена, пока этот юноша будет, давясь слезами и рвотным рефлексом, продолжать двигать головой между его ног, проникновенно глядя своими невозможными огромными глазами ему в глаза. Как сейчас.They had it coming They had it coming They had it coming all along I didn't do it But if I'd done it I bet you’d tell me That I was wrong?
Манджукич надсадно стонет сквозь зубы, неудобно ёрзая на стуле — собственный вставший член упирается в грубую ткань штанов, причиняя немало неприятных ощущений. Он мельком оглядывается по сторонам, но окружающим его людям плевать — они слишком увлечены собственным возбуждением и продолжающимся танцем, и Марио, кинув на стойку с трудом найденные купюры, отсчитывая нужную сумму за выпитый виски, кажется, давая больше, чем нужно, но ему плевать. Он встаёт, прикрывая полами тёмного пиджака стояк, и проталкивается сквозь толпу людей к уходящему в скрытые от простых посетителей коридоры выходу со сцены. В его разуме набатом бьётся мелодия непрекращающегося танго, объятая сладким туманом подправленным алкогольным дурманом желания физиологического и душевного — Марио не помнит, чтобы хоть кто-то одним только видом своим вызывал в нём такие чувства… Этот человек выжигает его изнутри, не оставляя ничего от него самого и будто подчиняя всю его личность единственному стремлению — овладеть этим прекрасным телом. Овладеть этим юношей.***
— Пропустите его, он со мной, — Марио стоит перед охраной внутренних помещений бара, прожигая взглядом появившегося с той стороны двери танцора, с трудом заставляя себя фиксировать в памяти мелкие детали, чтобы не сорваться прямо здесь. Тяжело вздымающаяся неширокая, но крепкая юношеская грудь, скрытая частично влажным белым полотенцем… — Не положено, мистер Дибала, — парень гнёт бровь манерно, обжигая отказавшего секьюрити презрительным взглядом. Пронзительная зелень ярких выразительных глаз, густой ворох длинных угольных ресниц… — Я сказал, он со мной. Кажется, владелец клуба прямым текстом сказал вам выполнять любое моё требование, — мужчины колеблются, но он, похоже, готов давить до конца, отстаивая своё. Цепкие пальцы, черные кольца татуировки на предплечье, тонкое запястье с маленькой острой косточкой, увитые напряжёнными линиями вен руки, что хватают его и втягивают во внутренние помещения… — Пауло Дибала, — он вталкивает их в чертовски узкую гримёрку, переделанную, вероятно, из какого-то подсобного помещения, но вопросы местного интерьера — последнее, что сейчас заботит кого-то из них. Ярко очерченные тонкие длинные ключицы, на которых Марио тут же оставляет несколько влажных жарких поцелуев, прижав своим телом к заставленному баночками грима столу… — Марио Манджукич, — Пауло запрыгивает на стол сам, бесцеремонно сдвинув задницей всё ненужное. Сильные ноги, обтянутые чёрной кожей штанов, что Дибала бесстыдно закидывает на его талию, мощные бёдра, обнимающие крепко и прижимающие его плотно, не давая сдвинуться или отстраниться. Широкие ладони Марио скользят жадно вдоль напрягающегося от щекотных прикосновений тренированного пресса, пальцы оглаживают вязь чернил на рёбрах, скользя вдоль аккуратных дуг к спине. Одна его рука замирает на лопатке, надавливая, впаивая Пауло грудью в его грудь, а вторая вплетается в волосы, заставляя склонить голову покорно, подставляя тонкие блестящие губы под поцелуи. Сладость бальзама на его губах, смешанная с тонким послевкусием перед танцем выпитого тёплого, но не обжигающего какао, капли воды, которую он пил после, восстанавливая баланс, нотки мятной жвачки на кончике языка, которым он бесстыдно скользит вглубь чужого рта, завлекая, дразня… — Тебе понравился мой танец, Марио? — Пауло шепчет искусителем, острыми белоснежными зубами цепляет мочку его уха, оттягивая, прикусывая сильнее, пока Манджукич сминает пальцами упругие ягодицы Дибалы, стягивая эластичные штаны и отбрасывая их. — Понравился? Я хотел танцевать его для тебя… Хриплый голос, наглое бесстыдное кокетство бесконечно соблазнительных интонаций, то, как он произносит на выдохе его имя, первые ещё тихие стоны, что вырываются из его груди, когда Марио потирается о уже стоящий член Пауло своим пахом. Контраст обнажённой бархатистой кофейной кожи и грубой одежды… — Тебе хоть восемнадцать-то есть? — насмешничает Манджукич, плюя на ответ и затыкая слишком притягательный жаркий рот поцелуем, сразу проникая языком глубже, откровенно вылизывая. Пауло крепче стискивает хватку бёдер на его поясе, отвечая не менее жадно, вгрызаясь зубами в нижнюю губу Марио и тут же вытягивая из появившейся ранки кровь. Идеальное тело, разложенное покорно на столе, закинутые на плечи стройные гладкие голени, на которых он торопится оставить россыпи агрессивных поцелуев, выдерживая с трудом негласное табу на следы, перевитый венками аккуратный член, прижимающийся обнажённой алой головкой к животу, сжимающееся от давления колечко мышц, такое тугое и неподатливое, будто девственное… — Мне двадцать пять, вообще-то… Возьми вазелин в той зелёной банке… — выстанывает Пауло, едва Марио отрывается от него и замирает, прикидывая, что же делать с ним дальше. — Шевелись! Холодная вязкая субстанция на коже ощущается странно, Манджу быстро растирает пальцы, согревая, разминая, ведёт ими вдоль всей промежности Пауло, оставляя влажный след. Одна его рука слишком невесомо гладит его член, больше распаляя и возбуждая, чем давая расслабиться, другой же он постепенно растягивает Дибалу — даже один указательный палец он сжимает в себе так тесно, что Марио едва не стонет, только представляя это тело, распятое под своим, заполненное его членом… — На тебе слишком много одежды! — капризно сообщает Пауло, вдруг приосанившись на столе и резво протянув руки к его рубахе. Он быстро избавляет Манджукича от пиджака и рубашки, жадно приникая ладонями к его телу. — Лучше, уже лучше… Но, может, мы лучше займёмся делом?.. Марио рычит невольно — мальчишка слишком непокорный, слишком дерзкий, он играет слишком явно, будто проверяя очерченные случайным любовником границы дозволенного. Манджу опрокидывает его обратно, вгоняя уже два пальца, разводя их на манер ножниц. — Тебе стоит стонать тише, если ты не хочешь, чтобы твои коллеги к нам присоединились, — Пауло и правда стонет слишком громко, мелодично, и в его стонах Марио слышится проклятое танго, в ритме которого задыхается, заходясь от страсти, его сердце. Дибала разводит ноги шире, скидывая их с плеч Манджукича, демонстрирует охотно прекрасную растяжку, подтверждая теорию Марио о том, сколько прекрасных развратных вещей можно сотворить в постели с этим гибким тонким телом, если только его обладатель позволит. Марио сделает всё, чтобы он позволил… - А, может, я хочу, чтобы они присоединились? – пальцы внутри него задевают простату, и Пауло выгибается в спине так, что его острые лопатки едва касаются гладкого холодного дерева, будто взлетает по-настоящему, отрастив крылья, что взметали его над сценой. – И они мне… Oh, meu Deus… Они мне… Бляяяять… Не коллеги… Он насаживается на пальцы, подаваясь бёдрами вперёд или пытаясь это делать из-за ограниченности пространства и неудобной позы, задыхается под тяжестью подтянутого тела Марио, но не протестует ни единому его действию, встречая каждое так охотно, будто оно может стать последним. Манджу двигает внутри него уже тремя пальцами, и его терпение уже на исходе, он тихо рычит, вгрызаясь грубыми поцелуями в податливо распахнутые губы, практически насилуя его рот, пока ещё хватает к чертям сбитого дыхания. — Похуй вообще… Не могу больше, — он подкрепляет слова действием, отвешивая свободной рукой звонкий шлепок по округлой ягодице, и, быстро смазав себя, входит в подготовленное тело, сам не сдерживая стонов от разом обрушившихся ощущений. Пауло узкий, такой горячий, будто изнутри сгорает от собственной страсти, безумно жадный: до чувств, ощущений, прикосновений. Он стремится быть одновременно везде, заместить собой для Марио весь окружающий мир, вытеснить его своими стонами и сладкими надсадными хрипами, оставить для него только ощущения сжимающихся слишком туго мышц, что наслаждение становится острым едва не до боли, заставить думать только о нём, смотреть только на него, дышать только им. Пауло — дьявол во плоти, не может в человеке быть столько похоти и яростной чувственности, не может человек быть настолько идеальным… Марио вбивается в него грубыми отрывистыми движениями без всякой осторожности и нежности, входит резко, на всю длину, практически насаживая Пауло на себя с какой-то немыслимой амплитудой и темпом. В его движениях сплошной хаос желания, он не знает, что сделать сейчас, мечется между несовместимыми действиями — кусает опухшие от поцелуев губы, языком ведёт вдоль напряжённых жгутов жил по шее, обводя острый дёргающийся кадык, к отчаянно вздымающейся груди, лёгкие под тонкой кожей которой не в силах перегнать столько воздуха задыхаются, лишая спасительного кислорода и кружа голову сильнее. — Марио… — Дибала вновь стонет, крепче сжимая его в себе, когда он сжимает одной рукой истекающий смазкой пульсирующий член, потирая большим пальцем головку, а пальцами второй сжимая чувствительный сосок. Этих ощущений слишком много для одного Пауло, слишком много для одного Марио, они сводят с ума, лишают рассудка, заставляя безумно бросаться друг другу навстречу, не жалея о сбитом дыхании и за покрытой влажными следами поцелуев грудиной задыхающемся сердце, отбивающемся слишком отчаянно, чтобы поверить, что оно способно протянуть ещё хоть сколько-нибудь долго. — Пожалуйста, Марио! — Дибала не разбирает сам, что выдыхает в порыве этого слишком сладкого сумасшествия, путает языки, дыша то родным испанским, то солнечным Турином подаренным итальянским, то вовсе чужим английским с забавным налётом южного акцента. — Я не могу… не могу больше… Марио склоняется ниже, меняя угол проникновения, зажимая болезненно напряжённый член Пауло между их горячими, скользкими от пота телами, нежно касается губами тонкой кожи под резкой линией челюсти, а потом, не сдержавшись, вцепляется голодно зубами, оставляя яростно пламенеющее пятно засоса, подталкивая Пауло к оргазму и срываясь вслед за ним… Дибала выравнивает дыхание профессионально споро, лёжа по-прежнему распятым под телом Марио с ногами на его пояснице и ладонями на его плечах, ничуть не протестуя против приятной тяжести. Он оглаживает подрагивающие от напряжения крепкие мышцы, изредка цепляя пальцами ямки ключиц или основание шеи. — Насколько наивно будет надеяться после такого на свидание? — как-то слишком беспечно и игриво интересуется Пауло, болтая в воздухе щиколоткой и будто не нарочно отвешивая Марио лёгкий пинок под зад. — Насколько наивно будет приглашать тебя после такого на свидание? — в тон интересуется Манджукич, возвращая проказу очередным звучным шлепком по ягодице и лёгким поцелуем.***
Пауло провожает его к запасному выходу, выводит какими-то странными обходными путями, будто и вправду опасаясь, что их могли услышать. Они долго целуются перед дверью, и Дибала успевает впихнуть в ладонь Марио бумажку с торопливо написанным именем и номером телефона. Быть может, они оба рискнут побыть наивными? Быть может, они оба не побояться сблизиться? Быть может, они… Определённо, захотят повторить. Манджукич смотрит на импровизированную визитку только дома, расположившись перед ноутбуком, и вбивает в поисковик неровным скачущим почерком выведенное Пауло Бруно Дибала.***
— Не объяснишь, что победитель международного чемпионата по… как эта хрень называется?.. забыл в захолустном баре? — Не хрень, а pole dance. И, может, я искал тебя! — Чтобы сходить со мной на свидание, тебе тоже надо где-то станцевать? — В твоей спальне, разве что.