"Ханахаки"
**** Школа долго гудит о случае с несчастной Малфой. Её особо не уважали, но обстоятельства смерти были чересчур пугающие, отчего все были как на иголках. - Гарри! Ты же слышал, что случилось с Драко? Она мертва! - почти каждый в тот день, зная об их вражде, считал своим долгом рассказать ему об этом. - Да, я слышал об этом. - неторопливо проговорил он, не впервые за день отвечающий на подобные вопросы и хорошенько уставший от них На самом деле очкарик не просто слышал, но и видел её труп в снегу. Его ощущения сложно описать: он не испытывал сильной жалости к ней, сожаления, всё ещё считая её заносчивой стервой, но он не злорадствовал над смертью ненавистного врага и не был ею напуган, как большая часть школы, уже распустившая полуправдивые слухи и легенды. **** Вирус развился меньше чем за месяц, и она всё чаще понимала, что слабеет, угасает. Цветы травят её беспощадно. Они щекочут горло, стараются выйти, и это, наверно, одно из самых неприятных ощущений, что она испытывала. И ведь они могут начать выходить когда угодно, сглатывать это возможно придётся посреди урока или во время разговора. Приходится ссылаться на ангину, лучшего объяснения она пока не придумала. **** Болезнь прогрессировала стремительно. Согласно справочнику - даже слишком. Тогда её видели всё реже и реже: вроде она была на уроке, вроде её видели, вроде где-то она шла, но это не точно. И кто же знал, что единственный человек, которому она смогла открыть секрет, будет Плакса Миртл? Драко было уже всё равно, разболтает ли она всё первому, случайно зашедшему в туалет, или нет, тем более, она не думала, что ей вообще всерьёз поверят. В тот момент ей был необходим тот, кому можно рассказать о своём недуге, и более от него не требовалось. Тем более она уже почти смирилась с тем, что вот-вот умрёт самым мерзким образом. Надежда в ней угасла. Угасла и она, прижавшись к холодной стене туалета и пряча цветы по закуткам, стараясь не запачкать форму. Она думала о том, чтобы наплевать на правила и приличие и просто броситься в слезах на Гарри. Но он бы ничего не понял и высмеял за странности. Он же идиот. **** Однажды она снова почувствовала, как её горло разрывается от комка проклятых лепестков. Стоило ей только закрыть рот, как вдруг появляется Гарри, он-то отлично умеет появляться там, где его никто не ждёт, разве что в гостиной Слизерина его ещё не видели,"Чёртов Поттер! Чёртов Гарри Поттер!..." "Он даже не догадается об этом! Никогда не догадается, этот проклятый недоумок, о том, что тот делает!" "...Ему наплевать, пока его носят на руках его же друзья-недоумки!" "Радуйся, Гарри Поттер! Радуйся, пока ещё есть силы, святая сиротка!" "Ты же этого желал, да? Ты же этого честно хотел!"
В те дни она не переставала думать о его глазах и ненавидеть их всем своим любящим его сердцем. **** - Гарри, что ты думаешь об этом всём? - Мм, я даже не знаю. Это странное событие, тем более... - паузы между словами были длинные, но затем темп стал живее, - интересно, как такое случилось именно с ней? Собеседники как-то задумчиво помолчали, думая каждый о своём, пока первый не разорвал тишину: - Знаешь, её смерть выглядит действительно очень ужасающе. Даже ханжа вроде неё не заслуживает такой смерти, - это было сказано утверждающе, хоть и с грустью, не смотря на нескромную неприязнь к погибшей. Гарри, тяжело вздохнув, лениво пожал плечами в ответ, не зная, что и говорить. Он ещё помнил, как нашёл её окоченевший труп и бежал звать остальных. Жуткая была картина. **** В глубине души она понимала, что вообще не способна говорить Поттеру что-то кроме оскорблений. В Драко была гордость, и она не могла пошатнуть своё же самолюбие, унижаясь. Точнее, она безусловно могла бы это сказать, она даже представила, как говорит это, смотря в пол и краснея, но девушка сильно боялась. Он откажет ей. Она перестала верить. Даже если набраться сил и высказаться ему, он скажет, что такому жалкому жлобу, как она, так и надо, а потом долго ещё будет читать мораль о том, как надо себя вести и что такое "хорошо" и "плохо". Уже не было страшно, что её опозорят или "отец узнает об этом". Было просто больно. Холодно и колко. Она рыдала в самых безлюдных уголках Хогвартса. А плакать она начала каждый день по нескольку раз. Каждый день она засыпала на мокрой подушке и с раскрасневшим, как проклятый Гриффиндорский герб, лицом. Как ей это ненавистно. Эти цветы, эти слёзы, эта горечь во рту, эта головная боль, ... этот святой Поттер. **** Снова и снова откашливая лепестки (а иногда целые цветы и зелёные листочки, что было особо болезненно), она понимала, как неминуема её смерть и как она против неё бессильна. Бессилие - наверное, одно из самых пренеприятных ощущений, особенно во время истинного необузданного гнева. Какие для неё были варианты? Признаться очкарику? Да даже если он смилуется над ней и посочувствует, что уже для неё маловероятно, болезнь не остановится. Он не любит её. И никогда не будет любить. В лучшем и утопично-невероятном варианте он подружится с ней, хотя ей к чёрту не нужно, чтобы её жалели, а в худшем же он постарается сделать последние её дни максимально противными, но ему и напрягаться особо не придётся, ибо хуже сделать тот уже не сможет, надо же. Дальше будет только хуже и без него и эта правда пугала её. Она смирилась, но в животе порхали бабочки при таких мыслях. Не будь бы это мешающее жить ханахаки, а другая смертельная болезнь, она бы провела последние дни максимально продуктивно. Делала бы то, чего ранее боялась (за что её точно бы исключили), составила бы подробное и трагичное завещание на двадцать восемь листов, возможно, даже отправилась бы в абсолютно спонтанное путешествие... В её голове промелькнула мысль, что ей захотелось бы иметь любую другую страшную болезнь, только бы не эту заразу, от которой и жить не хочется, и погибать крайне мерзко. Подумала бы она хотя бы раз в жизни, ранее, о таком? Конечно же, нет. Пока она пыталась распланировать дальнейшую коротенькую, как фитиль маленькой свечки, жизнь, она поняла, что ей совершенно ничего не хочется совершать. Единственным невыполнимым желанием Драко было перестать любить очкарика и лишиться чёртовых цветов внутри. Жить нормально и быть собой. Вот бы её просто пробудили ото сна и всех этих кошмаров... Слёзы навернулись опять. **** Цветы должны были вот-вот уничтожить её, и она понимала это. Тогда цветы мешали говорить, и с каждым сказанным словом, звуком, всхлипом сами по себе вылетали противные лепестки с каплями крови, заполняя больное горло. Хотелось кричать, позвать помочь кого-то, кто облегчил муки. Мерзко, мерзко, мерзко же как! Сложно описать её в те дни. Она стала как привидение: неряшливые волосы (что неестественно для самой сущности Драко), бесконечная кровь на одежде, впалые щёки, кожа трупного оттенка, глаза с неестественно узким зрачком, трясущиеся руки, готовые поймать и упрятать новые лепестки. **** В тот день, когда метель затихла, воссияло ослепляющее солнце на тёмно-синем безоблачном небе, всё казалось свежим, новым. Деревья были чёрными, как уголь, ветки словно тысяча тёмных рук, старающихся занять всё больше места и стремящиеся к небесам. Чувствовалось, что через месяц будет та же погода, а в воздухе будет аромат имбирного печенья, хвои, воска свечей. Причин для плохого настроения почти не существует, и Гарри полагал также. Приближение Рождества и каникул давало о себе знать. Дышалось спокойно и легко, шаги становились бодрыми и лёгкими, несмотря на приличные сугробы. От этого становилось радостно. Гарри зашёл как-то далековато от школы, и стоило ему устало развернуться, вздохнув, как тот увидел, как нечто лежало недалеко от него, заметённое недавним снегом... **** Она незаметно бежала к выходу из школы. Пускать на улицу запретили, ибо на таком аномальном морозе возможно продержаться только если ты пингвин, морж, белый медведь или же просто русский. Коридоры были пусты, окна трясло, свечи всё так же ровно горели, её туфли тревожно цокали. Сердце её колотилось в ушах, бежать было до невозможности сложно, так что через минуту лёгкого бега началась одышка, конечно же не без цветов. Кажется, в тот момент она впервые позволяла себе полнейшее безрассудство на почве отчаяния, она не знает, зачем бежит туда, где сейчас опаснее всего. Она распахивает тяжёлую дверь и её сразу же окатывает поток сквозняка, но даже он не привёл Драко в здравомыслящее состояние. Её ножка смело провалилась в сугроб, а за ней и вторая. В ушах застыл буйный свист, напоминающий чей-то завывающий голос. Метель развевала её запутанные волосы и одежды, снежинки беспощадно иглами били по щекам, отчего пришлось тщетно прикрыть лицо полусогнутой рукой. Идти по снегу было тяжело, особенно когда ветер жестоко проникал через одежду, выжигал беспристрастным холодом кожу и выгрызал её кости. Единственное, что упрощало ей путь, это то, что, цветов, однако, было меньше, а какие-то жалкие лепестки сразу же подхватывал и бодро уносил Борей. Волосы лезли в лицо и были везде. Ранее их держал ободок, но он совсем недавно пропал. О, Драко окончательно сошла с ума. На что она надеется? Во что эта дура пытается поверить и к чему тянется? Конец всё равно был близок и неизбежен. Она оглянулась, спустя какое-то время. Туман поглотил привычные стены школы, и Драко была чуть ли не одна, стоящая по колено в рыхлом снегу, посреди синей пустоты, продуваемая ветром. Абсолютно одна в мире, осенённая снегом и льдом. Она уже тряслась, как молодая тонкая берёзка, от лютого мороза, зуб не попадал на зуб, тело постигало серьёзное обморожение, и она постаралась ускорить шаг, будто она что-то найдет, если продолжит шагать. **** В Хогвартсе всем стало непривычно без Драко, наверно тем, что уровень хулиганств и запугиваний среди студентов резко уменьшился. Не всем же слизеринцам быть мерзавцами и задирами, в конце-то концов."Вскрытие тела подтвердило версию о редком случае вируса ханахаки." "В лёгких погибшей мисс Малфой найдены загадочные цветы." "Календула лекарственная медленно убивала жертву изнутри"
Примерно так гласил каждый заголовок газет, бросающийся в глаза. Кстати, интерес к ханахаки резко возрос в школе. Ту самую пожелтевшую от старости и потрёпанную книжку, что когда-то тревожно открыла Малфой и над которой проливались её скупые слёзы, теперь успела просмотреть чуть ли не вся школа и, ранее позабытое за ненадобностью, слово "ханахаки" было на слуху. **** Сокурсники, общавшиеся с ней, стали замечать её отстранённость и пасмурность. Видели и слышали её реже и реже, белобрысая всегда была где-то на последней парте, одна, где-то за другим краем стола, одна, где-то гуляла, тоже в одиночестве. Однако никто не пытался выяснить причину и поговорить. Они просто неловко приняли эту странность, иногда обсуждая её, но говорить было особо не о чем. Предметом сплетен и обсуждений ей было не суждено стать, но, собственно, даже если бы некто настойчиво спрашивал её или даже если бы некто искренне, с согревающим жаром, предлагал помощь, то Драко лишь бы мрачно огрызалась и откровенно хамила заступнику или заступнице в ответ. Она просто не умела иначе, с детства не могла по-другому и понимала бессмысленность любой помощи от кого-либо. Помочь мог только тот, от кого помощи нельзя было ждать, кто заполонил, затуманил её бедную голову, поглотил её, сам того не замечая, и чей образ не мог выйти из мыслей и убивал. Вся мрачность, горечь, уныние собрались косматой чернеющей тучей над её выцветавшей, тускнеющей душой, вырывающейся наружу, крича и будто терзая ядовитыми когтями тело, разрезая бледную плоть. **** Тем солнечным утром ребята вдали, похожие на первокурсников, играли в искрящемся снегу. Слышались радостные крики и визги. Кто-то, играя с другими, плюхнулся в снег, громко хохоча. **** Драко, плача замёршими слезами, упала в снег, хрипло дыша. Со спины она почувствовала мороз. Затем, когда он непроницаемой пеленой окутал её, она привыкла к нему. Он был как горькое, мерзкое, но действенное обезболивающие, отсрочивающие болезненную смерть. Она уже не была ни рада, ни печальна этому, она просто желала просуществовать, не думая об этом. Как иронично, что не очень-то и любящая сдаваться и терпеть проигрыши Драко сейчас обречена проиграть эту партию. Более того, она желала проиграть, желала погибнуть. Ибо воли жить не было, жить для неё было действительно напрасно, да, безусловно внутри что-то боролось, поскольку она, сама Драко Малфой, была из тех, кто высоко ценит победы, любой ценой стремится к ним и не сложит руки без боя, но, увы, не более. То ли унынием, то ли смирением, она, сохраняя своё сдержанное благородство, была готова умирать. То ли от обморожения, то ли от цветов… Интересно, могла ли она представить себя такой паршивый и трагический конец пути? Образ Гарри не выходил из её мыслей даже тогда. Она за это короткое время запомнила почти все его черты, наблюдая за ним издалека: тёмные волосы, нос с лёгкой горбинкой, яркие зеленоватые глаза, дурацкие очки, аккуратный, будто нарисованный, незаметный шрам, худые руки... Её больному разуму казалось, что он обязательно должен быть где-то рядом, обязательно должен был быть недалеко, она была уверенна, ей казалось это неопровержимой аксиомой. Милый и такой ненавистный Гарри, слышит ли тот её кашель? Она протянула слабеющую бледную руку перед собой, когда она уже ничего не видела, кроме бесконечной тьмы. Она тянулась до мнимого, несуществующего света до последнего вздоха. Кто-то должен был услышать её, хоть кто-нибудь! Хоть кто-нибудь! Хоть кто-то! Слёзы всё ещё беззвучно лились из сомкнутых глаз, застывая ледышками на щеках. Горькая календула ложилась рядом, а потом улетала с ветром. Сердце застучало в ушах сильнее, гоняя юную кровь, а затем, снижая темпы, надолго успокоилось. В горле защекотало, сильнее прежнего, в груди закололо и болезненно протыкало насквозь, ноги слабели, Одна секунда и её надеющаяся рука, под лёгкий стон, упала в хрустящий снег. Снежный ветер засвистел с новой, лютой силой. Темнело.