В свете лунной тени

— Здравствуй, дитя! Я дарю ей улыбку — самую нежную из тех, что в силах подобрать. Лунный свет окутывает ее маленькую, почти игрушечную фигурку, а сердце мое замирает, как и всегда. К этому никогда не привыкнуть. К счастью, в ее глазах — лишь бесконечное восхищение. — У-у-у-ух ты! — и больше ничего. И это дает надежду. Сердце делает удар, продолжая свой вечный ритм. Заставив поежиться под черной, как слепая ночь, мантией. Здесь всегда холодно — и это еще одна вещь, к которой никогда не привыкнуть. Впрочем, она не чувствует этого холода, утонув в сиянии глаз. Так здорово! Не время думать о себе. Время делать то, что должно — какую бы печаль это должное в себе не несло: — Дитя! — и ни один мускул не выдаст того, что внутри. — Время пришло, пришли за тобой и мы. Ты ведь любишь играть? Подмигивание. Широченная улыбка в ответ и полный радости кивок. — Тогда… — загадочная пауза, а затем резко. — …прыгай! И пегасенок прыгает, взмывая в небо. Ей никогда не хватало этих крыльев, чтобы выйти в полет — но теперь будет иначе. Лунный серп устремляется вперед. Рукоятка звездного металла дрожит в напряженных копытах, но движение неотвратимо. Как и всегда. Тонкая призрачная нить обрывается. Пегасенок уходит в свой первый полет. Первый — и последний. Заливистый смех — она не верит своему счастью. Она хочет быстрее найти подруг, чтобы рассказать им. Наконец, получилось! Наконец… Плохое, очень плохое слово. Внезапно устав, жеребенок опускается вниз. Зевает, сворачивается клубочком на заботливо подставленных копытах. Я прижимаю ее к груди, укутывая мантией. Она фыркает во сне, забавно дернув носиком. Это все слеза, сдержать которую я не смогла. Жаль, что я так и не решилась ей рассказать, что будет дальше. Как и всегда. Хорошо, что она сама не догадалась. Закрыв глаза, в тишине ступаю на лунную дорожку и иду. Я ухожу, сжимая ее нежнее всего на свете. Стараясь не думать ни о чем. Оставив темному проулку ее маленькое, почти игрушечное тело.