***
В этот раз хотя бы рейс не перенесли! Сев в самолет, Обляков привычно ощутил чувство страха перед полетом; но место рядом в этот раз было пустым. Он даже не знал, где сейчас сидел Виктор. Но Ваня понял лишь одно — лететь он будет один, и справляться со страхом надо тоже как-то одному. Когда самолет уже взлетел, набрал высоту, лег на курс и разрешили отстегнуть ремни, Обляков заметил мелкую дрожь в своем теле, в руках, поэтому не с первого раза расстегнул ремень, чертыхаясь на него. — Да чего же ты так боишься? — голос с усмешкой раздался над головой Вани, и он сразу поднял голову вверх, смотря на Виктора. — Вы сзади были? — как-то растерянно спросил он и, получив в ответ кивок, чуть покраснел. Ему в душе хотелось просто выпрыгнуть из самолета, ведь когда они взлетали, Ваня, прижавшись к зашторенному окну, шептал: «Виктор рядом, успокойся, он рядом». — А Вы же ничего не слышали? — добавляет парень тихо и смотрит, как тренер садится рядом, кладя руки себе на колени. — Только клацанье твоих зубов, — смеется он и замечает, что Ваня краснеет еще больше. — Успокойся, Обляков, я же шучу, — большая ладонь треплет волосы Вани, и это приятно. Хочется такое подольше ощущать, но, к сожалению, этому не бывать. — Хочешь, я тебя обрадую? Только на весь салон не ори, — добавляет Гончаренко и садится вполоборота, внимательно смотря в глаза Вани, в которых детского интереса сразу целый вагон. — Давайте, — любопытство Облякова границ не знает, и он садится поближе. — Хоть у тебя все еще гипс, но завтра ты в старте, — замешательство, переходящие в восторг, чуть-ли не разнеслось по салону самолета криком, но вышло только мычание и руки, вскинутые вверх: Гончаренко тихо смеется, закрывая Ване рот ладонью. А тот бы и поцеловал с радостью эту ладонь, да вот только Ваню не так поймут. — Спасибо Вам! — шепотом, но прыгая немного на месте и суетясь, он заставляет Виктора беспрерывно улыбаться и любоваться им. «Любоваться, чёрт», — тренер сразу одергивает себя и, чуть прокашлявшись, садится, как нормальный человек. Изменения не ускользают от глаз Облякова. Он почему-то сразу думает на себя, на свое поведение. Ваня в голове матерится, злится, однако в мгновение берет себя в руки и просто улыбается, спокойно уставившись на перебинтованную руку. — Правда спасибо.***
В Грозный команда прилетает вечером и сразу идет к автобусу. Ребята садятся кто куда. Виктор оказывается впереди, Ваня же сел почти в конце; перед ним был Игорь с Марио. Бразильское солнце, утомленное перелетом, дремало на плече Акинфеева, а тот зарывался носом в его кудряшки и изредка прикрывал глаза. Чуть дальше сидел Федя, но, на удивление, не с Костей. Тот вообще был в начале автобуса, судя по тому, куда так часто смотрит Чалов. — Поссорились, — на выдохе, еле слышно говорит Ваня и слышит, как Игорь тихо бормочет: «Угу». — Ты же знаешь, что они вместе? Федя рассказывал? — тихо спрашивает Игорь, уже смотря на Облякова, и Ваня только как-то растерянно опускает глаза, понимая, что он совсем отдалился от ребят. — Не знал, но сегодня сам догадался, — неуверенно говорит он, все еще не поднимая взгляд, но в этот миг ощущает ладонь Игоря на своей голове. Хочется увернуться, неприятно так… Ведь это не та ладонь, которую хочется чувствовать, к которой хочется жаться. Акинфеев — не дурак. Он видит, что мальчишке неприятно, сам убирает кисть и вздыхает. Он ощущал себя каким-то двойным агентом, но словно работающим на себя: Игорь строит догадки и только сливает информацию Марио, ведь знает, что тот точно не проболтается и даст хороший совет. Обляков выдыхает, расслабляется, когда рука больше не трогает его. Он виновато смотрит на Игоря, а тот спокойно изучает его лицо, что-то подмечая в голове, придумывая новое действие. — Ты влюбился, — тянет спокойно, вида не подает, что даже знает в кого. Догадаться несложно, но, тем не менее, только Игорь знает это, а остальные лишь строят догадки, кто же тот или та, так меняющий и утаскивающий Ваню в миры вечных раздумий. — Думаешь? — с тоской спрашивает Обляков и ныряет в свои ладони, ведь уверенный взгляд Игоря уже служит ответом. — По тебе видно, но, видимо, я такой один внимательный. Никто еще не понял даже, в кого. — Стой… А ты понял? — Ваня панически жмет голову к плечам и нервно рукав, будь он неладен, теребит. — Догадываюсь, но озвучивать не буду. Рассказывать никому ничего — тоже. Только тебе решать, кому и что сказать, сделать, — двусмысленные фразы заставляют думать, загонять себя еще больше. Обляков и правда сам себе яму роет: рано или поздно все вскроется, а если он будет загнан в угол… Что будет тогда? А вдруг Виктору подобное не нужно, вдруг еще и выгонят из клуба, что же будет тогда? На весах — чувства к человеку, который от тебя далеко, как солнце, и карьера, которая уже лежит хорошим фундаментом. Однако стоит ли все рушить, рассказывая ему о чувствах? Смотря на Облякова, Акинфеев понял, что где-то совершил ошибку, что-то сказал, видимо, не так. Ну не такой реакции он ожидал, не этого страха и сомнения во взгляде, не нервов, которые мальчишка даже не пытается скрыть. Игорь лишь мысленно ударяет себя по лбу и хочет даже Марио разбудить, все рассказать, только вот он видит: какой-то огонёк в глазах Вани, почти погасший, есть, и, стоит подкинуть веточек, он разгорится ярким пламенем. — Все хорошо будет, Вань. Мы — семья и поддержим тебя. Только не отдаляйся… — Акинфеев не узнает, какой была реакция на эти слова, ведь он отвернулся, так как автобус сделал остановку и двери открылись. — Пошли, ребят! — громко крикнул тренер, выходя на улицу. Ваня как-то нервно вешает сумку на плечо и чуть ли не выбегает из автобуса. Ему просто катастрофически нужен кислород и свежие мысли. — Все хорошо? — уже привычный вопрос от тренера. Гончаренко замечает какие-то изменения в Ване, но тот, обернувшись, быстро кивает, натягивая улыбку. Затем он берет свой чемодан и, догнав Чалова, хватает его за шкирку, чуть оттаскивая Федю дальше от ребят, пока те выходят. — Ты заселишься со мной. И никаких отказов! Нам есть о чем поговорить, — он крепко держит друга за кисть, и тот, совсем разбитый, кивает, а затем указывает на ребят, ведь те уже направились в гостиницу.***
Привычное «два человека на один номер». Взяв ключи, Ваня тянет за собой вялого Федю. Того тянет в сон и в депрессию, но он борется. Это видно по его чуть кривящемуся лицу, словно он отгоняет дурные мысли. Номер выполнен в темных оттенках, но привычно рассматривать его он будет утром. Сейчас же надо наладить общение с другом и понять, что же произошло. Он сажает Федю на кровать, и тот сразу ложится. — Ты чего, раздевайся давай! — Обляков, кажется, забыл даже о своей проблеме в любовных делах: он был слишком активным. — В смысле? Я не хочу голым быть! — Чалов с подозрением косится на друга, оживает немного, но после хохота Вани до него доходит: он еще в уличной одежде. Так вот о чем речь была… Конечно, он начинает раздеваться, и Ваня делает то же самое.***
Заказанные в номер чай и фрукты — это все, что попадет в организм друзей, ведь желания есть нет, но и совсем голодным быть не вариант. — Федь, сначала прости, что я так отгородился, — начинает Обляков, но Чалов мотает головой, перебивая: — Это… Ты меня тоже прости. Я из-за Кости сам забыл, что у меня друзья есть… Как-то из-за него мир стал ограниченным, словно, если я подпущу еще кого-то, то его потеряю. Ты же понял, что мы с ним… Ну… — Федя чуть заикается, и рука Вани начинает гладить его по спине, успокаивая. — В общем, мы с ним начали встречаться. Тебе не противно, что я такой вот? — он опускает взгляд в пол и молчит, а Ваня только вздыхает. — Чал, я сам такой же, — признаётся он и понимает, что это было легко. Однако легко было для друга, а что будет с другим человеком? — Что? — Федя вскидывает голову и ищет в глазах Облякова подвох, но находит в них только грусть. — Кто это? Не Костя же?! — Чалов заметно нервничает. — Нет. Я не могу сказать, кто это. Прости, мне даже в голове это признать трудно. Но сейчас не обо мне… Что у вас произошло? — Недопонимание. Он хочет держать отношения внутри команды в открытую, считай, как Игорь и Марио. Но я… — он снова трет шею. И смущен, и печален. — Я не могу так, как они. Понимаешь, я боюсь осуждения. Хоть и знаю, что этого не будет, но вот не могу из головы выкинуть. Это как клещ: мысль сидит и пьет кровь! — Федя заметно заводится от злости и чешет свою кисть, ища в этом успокоение. А Ваня открыл для себя новую тему для размышлений. Как он себе представляет это? Лучезарные и искрящиеся любовью отношения? Мол, «смотрите, мы пара!»? Нет, Виктор не такой. Он серьезный, не ребенок же. Пункт «ребенок» ранит, и это еще больше топит шансы Ванечки. — Ваня, я пойду к нему. Мне надо с ним поговорить. Сидя тут, мы ничего с ним не решим, — он сжимает ладонь в кулак. Его взгляд уже крайне уверенный. Что же Обляков пропустил, пока в мыслях летал? — Да, давай, поговори обязательно. Думаю, он поймет, — тараторит Ваня и улыбается. — Ты только никуда не уходи! Я приду, и ты все мне расскажешь! — Да ты вернись сначала, — беззлобно ухмыляется Обляков и отпускает друга, желая ему только лучшего и удачи.***
Через полчаса Ваня понял, что Федя точно не появится в ближайшее время, и решает прогуляться по территории гостиницы. Пока он спускался, то встретил Ефремова, который как раз и стал соседом Кости. Из недолгого разговора Ваня понял, что у тех явно все хорошо, и что бедному Ефремову еще целых два часа нельзя входить в комнату. Лишь посочувствовав, Обляков пошел на улицу, кутаясь в шапку и шарф. Морозец пронизывал тело, и было непонятно, как в таких условиях играть. Хотя… В первый раз что-ль? Походив около гостиницы, он сел на лавочку и поднял глаза к небу. Снова темный небесный холст усеян звездами, из которых можно даже увидеть созвездия: вот Большая Медведица, вот Лира, вот лицо тренера… — Стоп, что? — Ваня моргнул пару раз и увидел нависшего над ним Виктора, который явно был удивлен встрече. — Ну и чего мы не в кровати? — он обходит Облякова и садится рядом, попивая чай. — Ну… Не спится просто, да и время-то еще десять часов. А Вы почему не в кровати? — и неясно, имеет ли он право узнать это или нет. Ваня все делает на свой страх и риск, доводя себя до паранойи, что и на возможность дышать одним с тренером воздухом, наверное, табу. — Ужинал, а то я забыл, что пища нужна, — усмехнувшись, спокойно говорит Гончаренко и снова делает глоток горячего чая. — Ты, кстати, уже дрожишь. Не хватает, чтобы ты еще и заболел мне тут. А ну давай в здание бегом, — и он сразу включает свой тренерский голос, такой… Чуть грубоватый… Но из-за лёгкой улыбки Ваня понимает, что это сказано тренером без злости. — А Вы? — порывается он и осекает себя. — Вы не пойдете? — Да тоже пойду, не месяц май на улице, — Виктор допивает парой глотков согревающий чай и встает с лавки, направляясь к зданию; Ваня идет следом и немного улыбается, прячась в своем шарфе.***
Лифт делает остановку на этаже Виктора, и Ваня понимает, что расставаться вовсе не хочет; он смотрит на спину тренера и выходит за ним из лифта, но не уехавшая вверх кабина привлекает внимание Гончаренко, и он оборачивается, вопросительно посмотрев на Облякова, который сразу делает шаг назад и суетится. — Что-то сказать хочешь? — предполагает он и разворачивается всем телом в сторону Вани, не прекращая смотреть на него. — Я… А можно мне у Вас побыть, если Вы один… Чалов просто… — Что с Чаловым?! — как-то резко реагирует тренер, чем вводит в ступор Ваню. — Все хорошо! Просто он к Косте пошел, они фильм посмотреть договорились, и мне в одиночестве совсем будет тоскливо, — Ваня говорит последние слова на одном дыхании, смотря в пол, кусая губу. — Слава богу. Я уж подумал… А то матч завтра, и не хотелось бы плохих известий. Ладно, идем ко мне. Но максимум до двенадцати, а потом спать, ясно? — со строгостью снова говорит Виктор, как и на улице несколько минут назад. Но лицо у него серьезное, и непонятно, действительно тренер наставляет, или он все же шутит. Видимо, не шутит. — Хорошо, это меня устраивает, — Ваня, преодолев расстояние между ними в пару шагов, равняется с Гончаренко, смотря ему в глаза, но подмечает, что тренер будто бы ниже. — А какой у Вас рост? — 171, тебе зачем? — он открывает номер и пропускает Ваню вперед, а затем заходит следом, снимая вещи. — Интересно стало, — улыбается Обляков и поворачивается, вешая одежду. — 174, — лишь добавляет он и чуть смеется. — Вот как тебе мало для счастья надо, да, Вань? — Виктор усмехается, закатывает рукава своей кофты и идет в ванную, а сам думает о том, что этот ребенок — действительно чудо, что надо очень мало для того, чтобы увидеть его улыбку или услышать его смех. — Очень мало, тренер! — Ваня тоже моет руки и смотрит через зеркало на Виктора, со смехом закатившего глаза. — Небось горд до глубины души, — подкалывает тот и вытирает руки. — Вам, великанам, наверху там не холодно? — решает уточнить Гончаренко, в ответ на что слышит лишь еще больший смех Ванечки. За это время — в аэропорту, в автобусе, в самолете и много где еще — он ни разу не успел подумать о мальчике, и в какой-то момент Виктор даже решил, что все к Облякову прошло. А потом он вспомнил, что мозги были загружены тем, кого ставить в основу. Сейчас Ваня рядом и что-то без устали рассказывает, сидит в кресле, укутанный в плед, и напоминает воробушка, забавный такой. Виктору нравится эта живость в нем, его активные жесты, его смех, его взгляд, меняющийся так же быстро, как и темы разговора, что только успевай соображать. — Откуда в тебе столько энергии? — тренер решает перебить Ваню, и тот замолкает в замешательстве, но, сориентировавшись, видимо начинает думать. — Не знаю, я просто окрылен, — в конце концов поясняет он и думает, куда двигать разговор дальше. — Чем же? — Мыслями. Ну, к примеру, о том, что уже завтра буду в основе, что мы с Федей снова общаемся… И еще… — он опускает голову в пол, чуть поджимая губы. — Еще? — Виктор вскидывает бровь, замечая, что у того краснеют щеки. Ваня молчит — упрямо, долго — и тянет время. Признаться — страшно, а отмазку так быстро в голове не придумать: там только уверенность Чалова и Акинфеева. Две разные пары, но так сильно любят своих половинок и не боятся… Смелые. Он хочет так же, но сказать другу проще, чем тому, от кого ты, вероятно, получишь отказ. Но либо сейчас, либо никогда. — Дело в Вас, — шепчет Ваня и замечает, как его голос дрожит, становится гораздо ниже, тише. — В смысле? Вроде бы ничего не сделал… — Виктор задумался, вспоминая только момент в самолете. — Я… Мне сложно об-ъяснить… — начиная нервничать, Обляков решает сбежать. — Простите, я пойду, добрых снов! — Ваня срывается с места под удивлённый взгляд тренера и, схватив свои вещи, быстро уходит из номера.***
Виктор долго смотрит в коридор и встает, закрывая дверь. Он приваливается к ней плечом; уставившись куда-то в угол шкафа, тренер уходит в мысли, в попытках составить в голове картину того, из-за чего ушел Обляков, причем тут он сам и почему тот был таким красным.***
Ваня быстро влетел в номер, где уже сидел довольный Чалов. Федя взглянул на взъерошенного и паникующего друга. — Ваня, что случилось? — он откладывает телефон, подходит к Облякову и берет его за плечи, чтобы тот успокоился, а затем сажает Ваню на кровать. — Слушай, я с ума сойду, точнее, уже схожу! Почему так сложно сказать человеку «Вы мне нравитесь»? — до Облякова мгновенно доходит, что он вообще сейчас сморозил, и по взгляду Чалова Ваня понимает, что тот уже догадался, о ком идет речь: только к одному человеку он обращается на «Вы». Улыбка друга подозрительно спокойная. — Я тоже нервничал, хотя не до такого мандража, как у тебя. Слушай это же… Виктор, да? — осторожно спрашивает он и садится рядом. Ваня несмело кивает и Федя берет друга за запястья. — Ты боишься, что он откажет тебе? — Чалов смотрит с волнением, а Ваня молчит, как партизан. — Ты ничего не узнаешь, пока не расскажешь ему о своих чувствах. — Я только что… Был у него. Ну, хотел рассказать… Но не смог. Думал, умру со стыда… Федь! Понимаешь, мы далеки друг от друга. Я для него лишь ребенок, просто игрок на поле, и да, я боюсь получить отказ, — он совсем невесело смеется. — Проще молчать, чтобы лишней боли не было. — Ваня, это он тебе все говорил, или просто ты так думаешь? — Думаю так. — Тогда свое «думаю» убери куда подальше, и пока не спросишь, ничего знать наверняка не будешь, понимаешь? Тебе надо рассказать. Раз не сейчас, то завтра после игры. Слушай, давай заключим пари, — в глазах Феди — море азарта. — Пари? — Ваня не успевал за ходом мыслей друга и ухватился только за концовку. — Да! Если завтра выиграем, ты идешь и все рассказываешь ему. Если нет, то будем думать, что делать, и искать еще моменты! — в голове Чалова все было слишком хорошо и радостно, а вот Обляков разделить эту радость не мог. — Блин, нет, Федь я так не могу. А если меня реально попрут отсюда? Он скажет, что у меня совсем крыша поехала. Рушить карьеру ценой своих чувств? Да лучше страдать! — он как-то проскулил это и опустил плечи и голову, все еще сомневаясь. — Да кто тебя выгонит-то, ты хороший игрок и нужен нам! Тебя уж точно живым мы не отдадим, — смеется Чалов и протягивает руку для пари. — Но Федя! — Обляков вскидывает голову и хочет дальше упираться. — Нет, никаких «но»! Давай, я тоже трусил, тоже было страшно; и у Игоря с Марио, думаю, было все это не так лучисто, как в книгах пишут. Ты не узнаешь… — начинает повторять он, только Ваня сам продолжает фразу, уже находя ее действительно адекватной. — …Пока не расскажу. Ох, Федя, ну и делов мы натворим… — Обляков качает головой и с грустью улыбается, но верит сейчас в лучшее. — Счастье строим, дурачок, — уверяет друг. — А если что, еще Игоря подключим утром, чтобы он точно помог. С тренером-то он прям на «ты», и, может, они вообще лучшие друзья! Так что, ты в деле? — он тянет руку и уверенно смотрит на Ваню, словно уже знает будущее мальчика. Тот пару секунд теряется, мечется, однако все же сцепляет ладонь с ладонью друга, и Федя сразу разбивает спор.***
Ранний подъем — как смысл жизни, но сегодня не только день матча с теми, кто у себя в стенах еще ни разу не проиграл. Отчасти еще и судьба Ванечки решается. Он с самого подъема уже какой-то сам не свой: ходит подозрительно быстро, осматривается, как зверек полевой, мол, «нет ли поблизости коршуна?», и дальше торопится, когда все чисто. Но в автобус ему зайти не удается: чья-то рука так крепко вцепилась в плечо, что мальчишка еле удержался, зацепившись рукой за дверь. — И что ты натворил? — Ване даже не надо поворачиваться, чтобы понять, кто сзади. Этот голос он узнает из тысячи. Обляков несмело делает шаг назад, пропуская ребят внутрь, и смотрит на Виктора, хотя все же глаза сами опускаются, создавая мысли о том, что он, как дитё малое, нашкодничал. — Ничего, просто волнуюсь из-за матча и той статистики, что они дома не проигрывали, — лукавит Ваня и тихо цыкает, надеясь, что тренер поверит, и тот делает вид, что верит, отпуская его и вздыхая. — Давай об этом не думать, время ломать систему, — Виктор подбадривает Облякова, и они заходят в автобус.***
Как-то Ваня снова оказался на том же месте, что и вчера, когда они ехали в гостиницу: впереди — опять Игорь и Марио, а сзади — Костя и Федя. Судя по глазам ребят, все уже в курсе дела. — Это так по-твоему «мы Игоря подключим утром»? А про еще двоих сказать не мог! — шипит тихо Ваня, чтобы не привлечь внимание остальных, а ребята негромко смеются. — Да хватит тебе, они просто помогут в случае чего; может, умная мысль придет кому в голову… — Федя мягко одарил щеку Кости поцелуем и приобнял того, а Марио стал ластиться к Игорю, и Ваня захотел выть. — Ладно! Только давайте не давить на больное с двух сторон, а то я с ума сойду от зависти! — парни снова смеются, и Обляков даже сам улыбается. Наверное, он тоже имеет право на счастье.***
Автобус небыстро едет по улицам Грозного, чем дает больше времени на составление хоть кого-то разумного плана действия. Но почему-то у всех в голове одно: «просто скажи как есть»! Только Ване они не озвучивают эту мысль, ведь понимают, что шанс был, и он его потерял, убежав в панике. — Игорь, а ты можешь сегодня во время разминки с ним поговорить? — спрашивает Федя, смотря на Акинфеева. — Хотя бы просто узнать, увидеть намек какой-то, есть ли хоть капля чувств к Ване, — шепчет Чалов, и Игорь устало потирает лицо. — Попробую, но я думаю, что есть. Был момент один… — Игорь сразу вспомнил, как Гончаренко кинул в него молнию ревности, когда тот сидел у Вани в номере. — Но хорошо, я поговорю.***
Автобус подъехал к стадиону, и все стали выходить. Игорь решил, что сначала переоденется, все объяснит любимому и начнет действовать, чтобы все было неспеша. В раздевалке, он переоделся, после — коротко одарил щеку Марио поцелуем и объяснил, куда он сейчас пойдет. Поиски тренера не были долгими: он нашел того на входе, говорящим с тренером Ахмата. Увидев Игоря, они прекратили разговор. — Фух, ты меня спас, — сказал Виктор, шумно выдыхая, и свернул бумаги трубой, чтобы удобно было держать. — Чего-то хотел? — Да, пойдем газон глянем, — Гончаренко выгнул бровь, сразу подозревая неладное — слишком странное предложение, — но решил пойти за Игорем.***
Выйдя на стадион, они осмотрелись, и Акинфеев забрался на трибуны. — У меня к тебе разговор. Давай, чтобы без лишних ушей, тут поговорим? — Классная отмазка — газон. Ну, о чем говорить будем? — тренер поднялся следом и сел рядом, устремив взгляд вперед. — Как с Сергеем дела? — начал Игорь. — В смысле? Знать не знаю, где он и что он, и слава богу. Но у меня чувство, что это еще не то, о чем ты хочешь поговорить. — Верно. Я про Ваню хотел поговорить, — вздыхает Акинфеев и смотрит на чуть растерянного Виктора. — Что с ним? — тревога сразу прокралась в голос Гончаренко, и Игорь ухмыльнулся, заметив это. — Хорошо с ним все. Дело в другом. Я, конечно, ошибаться могу, но… — Акинфеев делает короткую паузу, — ты же к нему не просто тренерские чувства испытываешь, я прав? — Игорь не ищет в глазах тренера ответ, он хочет услышать его, поэтому снова осматривает стадион. — Наверное, Игорь, нам лучше закрыть тему и пойти в помещение, — сказал Гончаренко после недолгой тишины и поднялся с места, желая уйти, чтобы избежать разговора. — Ты убегаешь от чего сейчас? От моего вопроса, или от того, что ты понимаешь, что я правду говорю? Что тебя так пугает? — Игорь, границы не переходи. Ты и сам понимаешь, что даже если я что-то и чувствую, то это будет похоронено в любом случае, — Виктор не думал поворачиваться, он снова захотел пойти вниз. — Почему? Он совершеннолетний, Вить, — продолжал гнуть свое Игорь. — Акинфеев! То, что его паспорт говорит о том, что ему 20, ничего не значит, — он повысил голос. — Он еще ребенок! Ты вспомни, сколько мне лет, и просто представь нас вместе! Да я ему в отцы гожусь, причем в прямом смысле: по возрасту подходим. Я только жизнь ему сломаю. Вокруг полно людей его возраста, его круга и его интересов, а со мной что? Вечные ворчания и злость. — А ты отношения с Семаком не вспоминай. У вас было иначе все. Ты сам говорил, что любви ты с ним не познал, только секс и расстояние. А Ваня тут, с тобой, в одном городе… Чего уж, в одном клубе. Он очень активный и бойкий. Ты, не пробуя даже вступать в новые отношения, так и думаешь, что со всеми будет то же самое. И я так же думал, когда расставался, но Марио перевернул мой мир, глаза открыл, многое показал. Все иначе. И зная Ваню… Он тоже еще много чего сможет тебе показать, и твои 41 в паспорте сразу станут просто цифрой, как и его 20, — Игорь был немного раздражен этим разговором. Он думал, будет по-другому; но, может, теперь хотя бы у Виктора мозги будут работать не как у пессимиста, и этот разговор хоть к чему-то да приведет.***
Пока Игорь шел до раздевалки, он уже унял гнев, зашел спокойно и просто обнял Марио, и, не находя взглядом троицу, сел рядом. — И где они? — Пошли за какой-то вкусняшкой. Не знаю, я тебя решил ждать. Ты поговорил? Что он сказал? — Фернандес кладёт руку Игорю на колено и поглаживает нежно, словно ощущает, что тот был зол ранее. — Честно, я разочаровался в нем. Но, надеюсь, моя грубость вправит ему мозги.***
Виктор ощущает себя загнанным зверем. Словно и выхода из сложившейся ситуации нет. Акинфеев его очень удивил и даже вывел из себя, что сделать крайне сложно, но возможно.«Чего ты так боишься?»
Вопрос крутится в голове на репите, и Гончаренко не может ответить точно. Этот ответ, словно в морозном воздухе, летает. Протяни руку да поймай, — но поздно, мысль улетает вместе с писком наручных часов. Желания идти в раздевалку к парням нет, но тренер понимает, что надо, что нужно настроиться на игру. И, как он умеет, Виктор отключает себя полностью от всего, что не касается футбола, и идет в помещение.***
В раздевалке уже все переодетые, общаются, смеются. Виктор, заходя, взглядом ведет по помещению и троих не замечает. — Так, через 10 минут чтобы все были на стадионе. И он хочет выйти, вот только в дверях сталкивается с Ваней и его чуть напуганным, взволнованным взглядом, словно мальчик хочет сквозь землю уйти. Виктор замечает в руках парня шоколад и немного сдвигает брови к переносице. — Ты же понимаешь, что это вредно? — Но я же не в одно лицо это буду есть, — напрягается Ваня и виновато опускает голову, а Виктору хочется смягчить момент, обнять того, но он лишь смотрит на русую макушку с легкой улыбкой и без злости. Это замечают Костя и Федя, разрушив столь спокойную тишину кашлем. И вот опять лицо тренера стало серьезным, немного грубоватым. Он перевел взгляд на парней. — 10 минут, — и чтоб на поле были, — повторил Виктор для них и сам спешно ушел из раздевалки, оставляя ребят в полном восторге от этих эмоций, а Ваню — с порывом выкинуть шоколад. Ведь мужчина прав: он вреден. Но так не хочется этого делать… — Игорь! — восторженно запищал Федя и сел перед ним на пол. — Ты видел, а, нет, он же спиной был! Короче, это прям те эмоции, что надо, что он тебе сказал?! — Федя так сиял, что словно это он влюбился, а не Ваня. Акинфеев лишь вздохнул устало, но помотал головой. — Ничего интересного не сказал. Вань, слушай, — Игорь кинул серьезный взгляд на Облякова, еще стоявшего в дверях и смотревшего на шоколад, — я могу сказать одно: будет сложно, и это, к сожалению, горькая правда. Но, если твои чувства к нему серьезные, а не влюбленность, которая исчезнет через пару месяцев, то все будет хорошо, понимаешь? Ваня правда понимает и представляет, что разговор у двух мужчин вышел не очень дружный. Игоря словно задевал какой-то момент. — Да, я понял, спасибо за попытку. Тогда ждем конца игры и ставим все на выигрыш, — больше времени думать о чем-то нет. Все уже начали выходить из помещения, а троица все переодевалась, но ребята успели. На поле так же разминалась команда соперников. Они пожали друг другу руки. Началась подготовка к матчу.***
Стартовый свисток — ровно в 18:00, и игра началась. Первый тайм шел спокойно. Ваня в какой-то эйфории носился по полю, так что в один момент упустил из виду соперника, который его опрокинул. И хотелось бы упасть на левую руку, на здоровую, но судьба словно хочет проверить мальчишку на прочность, и вес приходится на правую, сломанную. Он чуть щурится и чертыхается: немного больно. Тут-то страшно становится, что не дай бог еще и в каком-то месте будет перелом. Обляков тогда вообще играть не будет. Поднявшись, он вытирает пот со лба и глазами ведет по сопернику, а после — по газону. Надо себя срочно в руки брать, а не истерить. Игра продолжается. Первый тайм заканчивается по нулям, и Ваня спешно уходит с поля в раздевалку, дрожит немного. Все-таки он был прав, что непонятно, как играть в таких условиях. Он подносит пальцы ко рту и греет их дыханием, вскоре видит, что Игорь руки Фернандеса растирает, согревает и целует едва заметно, Костя и Федей вообще спинами сидят ко всем, словно затеяли что-то, но, скорее, просто перерывом наслаждаются. Ваня, как воробушек, вздрагивает от волны холода, прошедшей по телу, и чихает, прикрыв ладонью рот. Когда он открывает глаза, то видит чашку с горячим чаем и перчатки. Он ведет взгляд вверх, удивленно смотрит на Виктора, и тот вздыхает. — Только заболей, Вань, — на скамейку посажу, и будешь там отдыхать до весны, понял? Чтобы так больше не выходил, давай, чай пей, — он отдает кружку в ледяные руки Облякова и кладет рядом перчатки, сам же уходит, начиная говорить с ребятами, чьей игрой он не особо доволен. Но в этот раз все тихо: он ни на кого не кричит. Ваня смотрит на спину мужчины; он чуть смущен, но делает глоток чая и ощущает, как оттаивает организм внутри. После — взгляд на перчатки. Те выглядят как-то больше, чем его рука, но грех жаловаться, зато тепло, и они от Виктора. Ему приятно получать эту заботу.***
Новый тайм начинается тоже спокойно; хоть Ахмат и играет жестко, будто бы дуэль какая-то, но ЦСКА не поддается, те сами им в руки дают шансы на угловые и стандарты. Один угловой пришелся очень даже кстати. Ваня ставит мяч и отходит дальше, видит светлую макушку Магнуссона, вспоминает, что от выигрыша сегодня зависит многое. Свисток. Точный удар, словно идеально рассчитанный, и мяч приходится в голову парня, который вовремя выскочил и направил его в ворота. Вратарь соперника даже не стал бороться за мяч, а только поднял руки, ничего не понимая. Фанатский сектор ЦСКА ликует. Первый гол. Открыть счет — это так важно, это прибавляет сил, и Ваня смеется, крепко обнимает ребят, а затем идет к центру и бросает взгляд на тренера. Тот еле заметно улыбается, тоже смотрит на Ваню. Он скорее даже горд им: такой шикарный вброс мяча, и 1:0 уже. Но еще играть и играть. Через некоторое время на поле происходят первые замены, и Ваня, уже видя, кто пойдет, переводит взгляд на Федю. Он прям как Марио стал: такой же, светится, как солнце, но этот свет дарит поток любви только Косте. И вот, наконец-то, после долгого отсутствия, Кучаев выбегает на поле. В дополнительное время происходит еще одна замена, которая, по идее, непонятно для чего. Но кто же знал, что она была такой нужной и спасительной. Через минуту счет становится 2:0, и это, наверное, самое лучшее, что могло сегодня случиться. Жамалетдинов, кажется, и сам не верит в это: вышел и забил; Ваня — уж точно. Теперь ему определенно нужно будет признаться Виктору. Даже матч намекнул, даря им оглушительный восторг и победу. Свисток судьи. Счет 2:0. Фанатский сектор ЦСКА ликует.***
Ваня заходит в раздевалку в числе последних и уже ловит на себе взгляд четырех пар глаз. Это очень странно, но он молча забирает вещи и идет в душевую, чтобы ничего пока не обсуждать. Потоки воды уносят усталость, хотя после такой победы она просто не ощущается, только отзывается болью в мышцах. Он приваливается к стенке кабинки и, слушая шум воды, гомон ребят на фоне, погружается в мысли. «И как мне ему сказать? Вот придумаю сейчас что-то, а все равно будет все иначе, опять заикаться начну. Может, на диктофон и подбросить к двери? Да блин! Что за бред в голове… Чеееерт… Спасите… И зачем я только согласился на спор! Игорь же говорил с ним утром, почему тогда такой был серьезный, даже раздраженный, что же произошло? Что он слышал?» Ваня вернулся в уже полупустую раздевалку. Его опять сверлили четыре пары глаз, и он выдохнул. — Да мне уже страшно из-за вас, чего вы смотрите и молчите, — он начал одеваться, складывая вещи в сумку. — Ты же помнишь? Мы выиграли, и… — говорит Кучаев, подперев рукой щеку. — …И я иду, да, я помню. Боюсь, правда, все еще не верится, что этот день настал, — парень взял сумку и перекинул ее через плечо. — Идем, ребят. Они снова сели все вместе, но перед этим Виктор поймал Ваню за рукав, так как тот смылся слишком быстро, и тренер даже не успел поздравить Облякова с победой. — Вань, стоять, чего опять стороной меня обходишь? — и Гончаренко крепко держит за руку, осторожно разворачивает к себе лицом и приобнимает Ваню. — С победой, ты идеальную передачу выполнил, — он отстранился и добавил, — рука как? Слишком много тебя там роняли на нее, не болит? Обляков только глазами хлопает и смотрит краем глаза на Игоря, проходящего мимо и чуть улыбающегося, словно в этой улыбке было одно «удачи». — Аммм, чуть болит, но я думаю… Думаю, что все пройдет! Не беспокойтесь, страшнее быть уже не может, — шутит Ваня и видит беспокойство в глазах Виктора. Тот представил, что, может быть, если опять перелом; но, хмыкнув, он отпустил парнишку. — Ладно, если что — к медикам сразу, а не как в тот раз, надо было тебе тогда по шее треснуть, — он начал злиться от воспоминаний. — Вы еще помните это… Все же нормально… — Вань, «нормально», потому что рука в надежных руках медиков была, а не твоей здоровой прикрыта, поэтому все нормально. Ладно, поехали, а то на самолет опоздаем.***
Автобус спешно мчится по улицам Грозного, будто бы не хочет терять время, чтобы все было запланировано у ребят, хотя что у них? Только отправить Ваню с Виктором как-то, а не в такси усадить. — Ну и как мы его туда посадим? — сонно спрашивает Марио и жмется к Игорю, ища тепло, а тот сразу прижимает его к себе и оборачивается на ребят. — Вань, скажи, что у тебя нет денег, и если он скажет, что оплатит, то отказывай всеми способами. А, нет! — Акинфеев снова отвернулся и громко на весь салон спросил: — Вить! А ты меня подбросишь с Марио?! — Да, без проблем! — послышалось спереди, и Акинфеев ухмыльнулся, поворачиваясь под непонимающий взгляд остальных. — Вань, а у тебя есть деньги на такси? — со смехом спрашивает он, и тот головой сразу крутит, мол нет. — Ну вот и все, а тебя мы просто подхватим, и все вместе поедем. Потом он подвезет тебя. Насколько я помню, мы где-то рядом живем все, — идеальность плана нравилась Игорю. — Ну ты даешь, Игорь, — шепчут Федя и Ваня, а он подмигивает и зевает. Ехать еще долго, можно и поспать. Ваня решает пока уйти в мир музыки; сегодня — чисто классика, чисто романтический и спокойный настрой. Нервы и так шалят уже, хочется и прыгать, и бегать, и на крышу автобуса залезть, лишь бы время потянуть. Но Обляков сдерживается и только нервно улыбается, когда встречается с Костиным или Фединым взглядом.***
В самолете он снова летел один и решил просто поспать. Сил чего-то бояться даже нет. Закрыв глаза и оставив музыку в наушниках, он погрузился в сон, слишком размытый, не особо понятный. Вроде и себя видит, и Виктора, но стоит, как зритель, вокруг — ребята, а в глазах у них — море осуждения. — С тренером спит, — шепотом. — Какой ужас! — отвращение в голосе. — Так, небось, и попал в основу, — усмешка и надменность. И голоса все громче и громче, а уже в комок какой-то сплелись, он с криком и стоном боли из-за затекшего тела, открывает глаза, дышит часто, тяжело. Он быстро снимает наушники, словно в них была проблема. Ваня фокусирует взгляд и видит сбоку движение. Он поворачивает голову и наталкивается на обеспокоенный взгляд Виктора… Уж слишком часто тренер одаривает его именно таким взглядом. — Вань, эй, — Виктор говорит мягко, сидит рядом с парнем, его руку в своей держит, поглаживает немного. — Что тебе такое приснилось? — Ничего, просто сон, — улыбается вымученно Ваня, вообще не хочет об этом говорить. И Гончаренко понимает, только кивает, но не уходит. Ваня тыльной стороной руки ведет по лбу и дышит спокойнее, осматривается, многие спят, в основном все в наушниках. — Я громко кричал? Раз Вы сюда пришли… — Обляков откидывается на спинку сидения и смотрит в потолок, приходя в себя. — Нет, просто услышал твою речь, совсем несвязную, и решил разбудить тебя, мы уже скоро прилетим. Как твоя рука? — он поглядывает на правую, на гипс. — Уже не болит. Я же говорил, пройдет, — Ваня немного улыбается тренеру и видит доброту в его взгляде, та — опять с примесью чего-то непонятного. Что-то плещется внутри души Гончаренко, но Ваня не так хорошо знает его. Вернее, не так лично, как хотелось бы.***
Самолет совершает посадку в Москве и, пройдя все необходимые процедуры в аэропорту, они наконец-то выходят из здания. Большинство ребят уже ныряют в такси, кто-то — только вызывает. Все прощаются, а Ваня стоит недалеко от Марио и смотрит на Федю с Костей. Те уезжают вместе. — Вань, ты на такси? — Игорь спрашивает так неожиданно, что, забывшись, Ваня кивает, после вмиг становится серьезным и резко крутит головой. — Я деньги забыл! Что мне делать… — он и сам категорически не помнит, что это план, уже даже поверил в то, что растерял по пути в Москву все, что мог, но смех Гончаренко наталкивает на правильные мысли, и он вспоминает, что в сумке все лежит мирно, в вещах закопано, чтобы точно не нашлось. — Виктор, может, и его подкинешь? Он недалеко от нас живет, — говорит Игорь, придерживая почти спящего Марио. — Хорошо. Вань, поедешь? — решает уточнить Гончаренко, видя как мальчик снова кивает и вздыхает с облегчением.***
Ваня сел в машину на переднее сидение, сзади устроилась бразильско-русская парочка. Виктор — за рулем. Он сразу пристегнулся, все в салоне последовали примеру мужчины, и вскоре они поехали. В машине тихо играли песни по радио, Марио мирно спал на плече Игоря, а тот, уткнувшись в его макушку, смотрел в окно. Ваня же писал сообщение Феде. Тот дотошно спрашивал: «Ну что?! Ну как?! Рассказал?!» И вереница вопросов тянулась бы вечно, но телефон вовремя сдох, и Обляков с победной ухмылкой убрал его в карман. Приехав к дому Игоря, Ваня вышел помочь ему. Будить Фернандеса тот отказался сразу, и, пока ему держали дверь, он осторожно понес Марио к подъезду, взяв его на руки. Окончательно проводив их, Обляков закрыл дверь сзади, и снова сел на переднее сидение. — Адрес? — Виктор уже сидел с включенным навигатором и, когда Ваня продиктовал его, вернул телефон на место. — 15 минут — и ты дома, — с улыбкой сказал он и выехал со двора. Ванечка понимает, что время утекает слишком быстро, что надо по приезду сказать или сейчас. А может, на чай пригласить? Но время уже четвертый час! Что делать, он просто не знал, ему сейчас было ужасно обидно, что телефон сел, что совет не у кого спросить. Нервозность парня замечает и Виктор. Он сворачивает, как показывает навигатор, и вот уже нужный дом. Тренер паркуется и глушит мотор. — С вас ноль рублей, — шутит Гончаренко и выключает свой телефон. Но вот Ваня не реагирует, вцепился в ручку двери и смотрит куда-то под ноги себе, губу кусает, кажется, до крови. — Вань? Тебе нехорошо? — строит догадки Виктор и хочет взять Облякова за руку, но тот одергивает ее. Гончаренко сразу немного хмурится. — Что такое? — У… У меня к Вам предложение. Не хотите у меня переночевать? Вам, наверное, далеко ехать… Да и время, и не спали, наверное, даже в самолете… Я переживать буду только, — тараторит Ваня, сбивается, но говорит то, что считает нужным. — Это как в тот раз, когда вы мне все миллион сообщений написали? Кстати да, я когда от тебя получил ответ, чуть в авто не влетел, — тяжело вздыхает тренер и трет лицо, а после замечает глаза мальчика, полные страха. — А я тебе не помешаю там? — меняет тему, уточняет, и Ваня ушам не верит, вытягивая лицо в удивлении. — Вы согласны?! — неожиданно резко бросает вопрос он, чем вгоняет Виктора в ступор. — Ой, нет! Не помешаете! — Ваня радуется, словно ребенок долгожданной игрушке, резко выскакивает на улицу и хочет орать от радости. Виктор следом покидает авто, забирает сумку мальчишки из багажника и взглядом цепляется за сумку Марио. — Блин, эти оболтусы у меня вещи забыли. Ну что мне с ними делать? Как мозги-то свои не потеряли еще, — ворчит Гончаренко, а Ваня смеется, забирая свою сумку. — Позвоните им завтра, сейчас уже спят все, — Обляков ощущает, как ему становится холодно, и он зарывается в свои вещи, руки тянет ко рту и греет их. Чтобы больше не задерживаться на морозце, Виктор закрывает машину и идет за мальчиком следом.***
Квартира Вани пахнет древесиной. Хозяин квартиры включает свет в прихожей, и та оказывается в достаточно сдержанных оттенках, немного даже бледных. — Чай или кофе? — мальчик заметно нервничает, словно он вообще не у себя дома. Виктор чуть улыбается, снимает обувь и куртку, сам все убирает, подходит близко к Ване, руку ему на плечо кладет и смеется. — Ты чего такой взвинченный даже дома? Давай, я тебе помогу, — он хочет разрядить обстановку и смотрит Ване в глаза, а тот выдыхает, беря себя в руки. И правда, как дурачок. — Хорошо, идем, — они вымыли руки и зашли на кухню. Виктор как-то иначе представлял себе квартиру Вани: более насыщенной, более живой. Нет, он не думает, что тут плохо, просто как-то тоскливо. Чашки с чаем грели руки, тишина вообще не мешала, но нужно начинать разговор, хотя страшно, а вдруг уйдет… Но «страшно» стало основой этих последних дней, и двигаться дальше обязательно надо. — Виктор Михайлович, — Ваня пальцами сжал чашку, смотря на свое отражение в чае, — Вы… — он стал нервничать больше и потирать шею, — Вы… — Что? — Виктор откидывается на спинку стула и смотрит на него внимательно. — Ну… — шепчет, — Вы… Очень хороший тренер, — выпаливает он и хочет дать себе смачный подзатыльник за это. — Да что ты, — смеется чуть Гончаренко и делает глоток чая, — спасибо. А ты игрок хороший, горжусь тобой. Ваня смотрит на мужчину, он смущен от его слов. Парень понимает, что снова не может начать, и решает ретироваться. — Я вам сейчас пойду кровать подготовлю, — и он уходит спешно к себе в комнату, тяжело выдыхая. Еще когда предлагал, сразу понял, что отдаст кровать мужчине, а сам на диван ляжет. Меняя постельное белье, он пропускает момент, когда в комнате уже не один. Замечает Виктора как-то поздно. — Напугали! — дергается не наигранно, правда перепугался, и выдыхает шумно, снова суетясь. — Кровать готова, сейчас полотенце и вещи достану, — договаривает спешно. Он не хочет задерживаться, и из-за спешки из руки летит все. Виктор лишь выдыхает, подходит близко, поднимает вещи с пола, чуть встряхивая их, и тут же хватает Ваню за руку, да так, что под пальцами пульс ощущается. Бешеный ритм. — Вань, что происходит? У тебя пульс учащенный, — Гончаренко опять волнуется. Ване стыдно уже за себя, и он вырваться хочет, но поздно. Вот и попался зверек полевой в когти опасного коршуна. Ванечка сглатывает и смотрит в пол. — Вань, расскажи, вдруг помочь могу, что такое? — Не могу сказать. Не могу, Виктор, вы не поймете, — и так отчаянно с собой борется, выть хочет, что сказать ничего не может, и к плечу Виктора припадает обессилено, жмурясь, а тот не отстраняется, обнимает этого ребенка и гладит его по голове, успокаивая. Проходит немного времени, и Ваня сам отрывается, не смотрит в глаза Гончаренко, протягивает ему полотенце и вещи, которые точно должны подойти. Но Виктор снова ловит руки Вани и поднимает его лицо за подбородок, заставляя смотреть на себя. Мальчик удивляется, хочет вырваться, но он не сильнее тренера. — Вань, рассказывай. Ты очень убито выглядишь, меня это беспокоит, — и Виктор смотрит серьезно, чуть хмуро. Ваня растерян и закусывает губу по-детски; в его глазах гуляет страх. — Ваня, говори. — Просто вы не поймете… — он мотает головой, но берет себя в руки. Что будет, то будет. Опустив голову, он снова жмется к плечу тренера, вдыхает уже забытый аромат этих цветов и жмурится сильнее, до белых звезд за веками. — Люблю вас, — шепчет он и вздрагивает всем теплом, ведь Виктор его от себя отстраняет и в глаза ему смотрит, не веря тому, что услышал. — Что?