Семья

Телефон зазвонил, и Гоблин сразу, не успев еще взглянуть на высветившийся номер, понял, что это она. Он ждал этого звонка, готовился к нему, загодя прокручивал в голове разные удачные фразы - и, конечно, теперь разом позабыл их все и выдал самое дурацкое, что только можно было выдать: - Ты как там? Накануне Фелиция похоронила мать. День выдался ясный. Кладбище все было залито светом, и голые деревья, которые неизбежно присутствуют в любом кладбищенском интерьере в качестве символа увядания и смерти, в этом свете выглядели не черными, а золотисто-коричневыми и полными спящей жизни. На желтой сухой траве, на надгробных камнях, на куче свежей земли - всюду блестел иней. Небо было прозрачным и синим, и в хрустальной глубине его висело маленькое ноябрьское солнце, очень яркое, но совершенно не греющее. Ему показалось тогда, что Фелиция похожа на это солнце - ослепительно красивая и обжигающе холодная. Один за другим гости, собравшиеся на последний прием в честь миссис Харди, подходили, чтобы выразить соболезнования - и всех их ждал отсутствующий взгляд, сухое рукопожатие и сухие слова благодарности. Когда Гоблин, дождавшись своей очереди, понес какую-то чушь о том, что он соболезнует, на его долю досталось все то же самое: скользнувший по нему и ушедший в сторону взгляд, твердая рука, затянутая в черную перчатку, и набор ответных затертых банальностей. Лучше бы она плакала. Плакала, рыдала, билась в истерике, напилась, слетела с катушек и потеряла лицо. Все что угодно было бы лучше, чем этот непроницаемый ледяной фасад. Он подумал тогда, что пройдет немного времени, ее отпустит, она позвонит - и уже не оттолкнет его, когда он предложит помощь и поддержку. И вот она позвонила, и сказала: “Нормально” - и, судя по холоду, которым веяло из трубки, ее даже самую малость не отпустило. Повисла тишина. Гоблин лихорадочно подыскивал следующую фразу. “Мне очень жаль” было со всех сторон удачным вариантом, но - увы! - он уже использовал эту безупречную реплику накануне. С другой стороны, “Детка, знай, что ты всегда можешь поплакать на моем крепком мужском плече” - полностью соответствовало действительности, но, как он подозревал, могло вызвать у Фелиции совершенно не те чувства. Наверняка между этими двумя полярными вариантами существовала еще тысяча промежуточных, но он, застигнутый врасплох, не мог придумать ни одного. Пауза затянулась, и он уже решился уже впасть в грех самоповтора и рассказать еще раз, как ему жаль. Но тут Фелиция первая нарушила молчание. - Нам нужно кое-что обсудить, - сказала она. - Не по телефону. Ты можешь приехать? “Благослови тебя господь”, - подумал он с облегчением, а вслух сказал: - Конечно. Куда приехать, к тебе? - Нет, я сейчас у мамы. Когда тебя ждать? - Уже выезжаю, - сказал Гоблин и услышал в трубке гудки. И немедленно выехал. В последний раз он был в особняке Харди недели полторы назад. Тогда Фелиция позвонила и без предисловий сказала: - Мама хочет с тобой поговорить. Приезжай к пяти часам. Болезнь протекала стремительно. Когда исход стал ясен, миссис Харди пожелала оставшееся ей время провести в домашнем уюте, а не на больничной койке, и развернула филиал больницы у себя в спальне. Фелиции не было дома - тогда, полторы недели назад. Напыщенный дворецкий встретил Гоблина в дверях и вверил заботам немедленно вызванной горничной. Горничная сдала его с рук на руки суровой экономке, та призвала на помощь еще какого-то мужика - возможно, секретаря - потом в дело вступила сиделка, и наконец перед Гоблином отворили тяжелую дверь, и он вошел в спальню. Миссис Харди полулежала на подушках, до пояса укрытая теплым пледом. Волосы у нее были уложены, под распахнутым воротом стеганого халата видна строгая белая блузка. Если бы не стойка с приборами, от которых тянулись куда-то под плед резиновые трубки, можно было бы подумать, что она просто прилегла на минутку в разгар рабочего дня, чтобы затем с новыми силами взяться за дела. Она была очень красива - той красотой, которая не увядает с годами. Не состарила ее и болезнь. Напротив, парадоксальным образом страдания и усталость стерли приметы возраста, и Гоблин замер в дверях: на мгновение ему показалось, что белое лицо на белой подушке - лицо Фелиции. Он потряс головой, чтобы прогнать наваждение. - Мистер Маккендал, - произнесла миссис Харди. - Рада, что нашли время заглянуть. Очень мило с вашей стороны. Язык у нее слегка заплетался - должно быть, следствие опиатов, которыми ее накачивали. Но взгляд, которым она смерила Гоблина с головы до ног, был таким же пронзительным, как и всегда. И таким же, как и всегда, враждебным. - Добрый день, - начал он. - Миссис Харди, я рад засвидетельствовать вам свое... - Достаточно, - прервала она. - Я знаю, что вы умеете производить на людей ложное впечатление. Сейчас можете не утруждаться. Мое о вас мнение уже сложилось и не будет пересмотрено. - Хорошо, - сказал он покорно. - Извините. Ну да, он никогда ей не нравился. И вызвала она его сегодня именно для того, чтобы напомнить еще раз об этом и о том, где его место - как можно дальше от ее дочери. Все это было ясно заранее, и он так же заранее решил не обижаться. - Вы мне не нравитесь. - Она словно прочитала его мысли. - И эта ваша... деятельность - она мне тоже совершенно не нравится. Гоблин покаянно кивнул. Сейчас скажет что-нибудь про Фелицию. - Все эти грязные делишки просто отвратительны. Если бы я могла ей запретить, Фелиция и близко не имела бы ко всему этому отношения... Гоблин кивнул еще покаянней. А теперь будет про то, чтобы он уматывал из жизни Фелиции куда глаза глядят. - ... Но она выбрала для себя именно такое хобби - и запретить ей я не могла. Гоблин по инерции кивнул еще раз и только потом осознал, что что-то пошло не по сценарию. - Ого, - вырвалось у него. - Что это вы огокаете? - немедленно спросила миссис Харди. - Я не знал, что вы знаете, - признался Гоблин. - В смысле, чем занимается Фелиция. Миссис Харди презрительно фыркнула. То был резкий, пронзительный звук. Однажды Гоблину уже доводилась его слышать - когда он впервые оказался в этом доме, попал на званый ужин и имел неосторожность атаковать омара не той вилкой. Миссис Харди углядела его преступление с другого конца стола, и ее презрительное фырканье прорезало оживленную застольную беседу, словно нож масло. - Я что, по-вашему, дура? - спросила миссис Харди сварливо. Гоблин почувствовал - как и тогда, на званом ужине, под взглядами двадцати с лишним именитых гостей - что у него стремительно и страшно краснеют уши. - Нет, - ответил он. - Я просто... А Фелиция знает, что вы знаете? Миссис Харди пожала плечами. - Если и знает, ей хватает ума этого не показывать. У вас есть еще какие-то вопросы, которые надо немедленно прояснить, или я могу продолжать? - Извините, - пробормотал он. - Продолжайте, пожалуйста. От его ушей уже можно было прикуривать. Все-таки миссис Харди сильно на него действовала. - Так вот, - промолвила она невозмутимо. - Мне не нравится, чем занимается Фелиция, но повлиять на это я не могу. Вы мне тоже не нравитесь, но выбирать, к сожалению, не из чего. У меня не осталось времени, мистер Маккендал. Полагаю, мы с вами больше не увидимся. - Миссис Харди... - начал он. - Постарайтесь, пожалуйста, сдержать ваши чувства по этому поводу, а я постараюсь сдержать мои. Я умираю, мистер Маккендал. И я хочу, чтобы вы мне пообещали: что бы ни случилось, вы всегда будете рядом с моей дочерью. Всегда будете на ее стороне. Гоблин прикусил язык, чтобы повторно не брякнуть: “Ого!” - Ваше слово, конечно, стоит немногого, - продолжала миссис Харди. - Но, может быть, то, что вы даете его над моим смертным одром, заставит вас отнестись к этому серьезнее. Итак? Гоблин выдержал глубокую, проникнутую драматичностью момента паузу, и ответил: - Нет. - Что “нет”? - Нет - в смысле, я не буду вам этого обещать. Она уставилась на него в явном замешательстве. Впервые за все время их знакомства ему наконец удалось застать ее врасплох. Это была мелочный повод для радости, но он не мог отказать себе в удовольствии. - Почему не будете? - спросила она требовательно. Наслаждаясь ее растерянностью, он склонился над кроватью, взял ее безвольно лежащую поверх одеяла руку и поцеловал. - Потому что, - объяснил он, - я буду рядом с вашей дочерью независимо от того, хотите вы этого или нет. Секунду она меряла его испепеляющим взглядом. Затем губы ее чуть заметно изогнулись в улыбке. Гоблин не поверил глазам: впервые миссис Харди улыбалась ему искренне. - Очень хорошо, - произнесла она и отняла у него руку. - Это я и хотела услышать. Прощайте, мистер Маккендал. Всех благ. ... Чтобы добраться до поместья Харди, нужно было проехать тридцать пять миль по шоссе, затем восемь с небольшим миль по однополосной дороге через лес, и в конце, миновав кованные ворота, еще полмили по подъездной дорожке, змеящейся сквозь ухоженный парк. Гоблин последовательно преодолел все этапы пути под нестихающим дождем. Стук капель по крыше и шуршание дворников, смахивающих воду с ветрового стекла, навевали тоску. Ворота поместья стояли распахнутыми. На памяти Гоблина такое случилось впервые: обычно ворота были на замке, в будке рядом сидел бдительный охранник, и, если миссис Харди не ждала вас заранее, вам приходилось довольно много времени провести в ожидании, пока будка и дом придут к единому решению, пускать вас или нет. Гоблину, по крайней мере, приходилось. Но теперь будка пустовала, и он въехал на территорию поместья беспрепятственно. Серое небо нависало низко, едва ли не цепляясь тучами за голые верхушки деревьев. Газон, изумрудно-зеленый и ухоженный в теплое время года, теперь был желто-серым и раскисшим, со стоящими тут и там дождевыми лужами, и чужеродными пятнами выглядели на этом упадническом фоне аккуратно подстриженные кусты самшита. Гоблин припарковался у главного входа и вылез из машины. Дождь наяривал по-прежнему. Было около шести, уже начало смеркаться. Стены дома призрачно белели в сером предвечернем свете. Гоблин поднялся на крыльцо и потянулся к кнопке звонка, но в этот миг дверь отворилась. - Привет, - сказала Фелиция. Должно быть, она увидела из окна, как он паркуется. - Привет, - сказал он. - А где слуги? Фелиция посторонилась, пропуская его внутрь. - Я их отпустила, - ответила она. - Слуги сегодня не понадобятся. Верхний свет в холле был выключен. Горели только настенные лампы, дававшие больше теней, чем света. Холл поразил Гоблина темнотой и пустотой. В прежние его визиты здесь всегда было светло, паркет блестел в свете ламп, а в воздухе висел гул голосов - у миссис Харди постоянно гостили какие-нибудь выдающиеся личности. Интересно, будет ли Фелиция устраивать здесь приемы? На ней было слегка помятое черное платье - кажется, то же, что и вчера. Лицо осунувшееся и бледное, под глазами залегли тени. Похоже, ночью она не ложилась. Тишина повисла между ними, с каждой секундой набирая вес и становясь все более невыносимой. - Дождь пошел, - сообщил Гоблин в отчаянии. - Да, я видела, - сказала Фелиция. В ее голосе звучало облегчение, словно своей дурацкой репликой он в самом деле сломал какую-то незримую преграду, вставшую между ними. - Спасибо, что приехал. Пойдем, я должна тебе показать кое-что. Она решительно развернулась и зашагала через холл. Гоблин побрел следом. Честно говоря, все это время он полагал, что “нужно кое-что обсудить” - это просто предлог, чтобы он приехал и привез свое крепкое мужское плечо. Теперь, когда выяснилось, что это не так, он вдруг подумал, что, может быть, речь идет о завещании, которое, он знал, еще не оглашали. Возможно, миссис Харди оказалось мало его устных заверений, и она решила подсунуть ему дополнительный стимул. Посулить несметные сокровища, если он женится на Фелиции, или еще что-нибудь в этом роде. От этой мысли он загрустил. Они миновали один коридор, поднялись на три ступеньки, прошли насквозь какую-то гостиную, спустились на пять ступенек, пересекли еще несколько комнат и оказался в портретной галерее. Гоблин уже забредал сюда в былые времена, и галерея всякий раз производила на него сильное впечатление. В нишах на стенах висели портреты - штук двадцать - и каждый портрет хранил в вечности образ светловолосой женщины с красивым и властным лицом. Ближе всех ко входу была миссис Харди в вечернем платье и с бриллиантовым ожерельем на высокой груди. За ней следовала еще одна миссис Харди - или, по крайней мере, почти точная ее копия - в платье более старомодного фасона. Потом - миссис Харди в локонах. Затем миссис Харди с короткой стрижкой и в платье в стиле ревущих 20-ых. За ней начинался длинный ряд кринолинов и фижм. Два момента неизменно поражали Гоблина в этой галерее. Первое - невероятное сходство представленных здесь миссис Харди. Второе - ни единого свидетельства существовавшего когда-либо мистера Харди. Однажды он поделился этим наблюдением с Панкером. Панкер в ответ внезапно явил глубокие познания в области энтомологии. “Ничего удивительного, чувак, - сказал он. - Спорю на что хочешь, в галереях у паучих и самок богомола тоже не висят портреты главы семейства. Ты бы там поосторожнее.” Обычно Гоблин проходил галерею насквозь - в дальнем конце ее, возле миссис Харди в платье с огромным елизаветинским воротником, была дверь, ведущая в столовую. Но на этот раз они не дошли до елизаветинского воротника. Фелиция остановилась примерно посередине, сунула руку за спину чопорной и строгой миссис Харди - современницы королевы Виктории - и что-то повернула. Послышался тихий щелчок, и викторианская миссис Харди беззвучно повернулась на петлях и открыла миру ведущий в темноту узкий коридор. - Ух ты! - сказал заинтригованный Гоблин. - Потайной ход. - Типа того. Фелиция щелкнула выключателем, и в коридоре зажегся свет. Стало видно, что коридор простирается футов на тридцать, а затем поворачивает. - Иди до конца, - распорядилась Фелиция. - Я подойду через минуту. Гоблин послушно ступил в узкий проход. Мысль о самках богомола, посетившая его ранее, никуда не ушла, а, напротив, укрепилась в мозгу и пустила корни. В глубине души он ждал, что потайная дверь у него за спиной сейчас с тихим щелчком встанет на место и он узнает много нового о брачных ритуалах семейства Харди. За поворотом оказался ещё один отрезок коридора футов двадцать длиной, заканчивающийся дверью. Дверь была не заперта, и Гоблин вошёл. Он оказался в большой комнате, разделенной надвое решеткой от пола до потолка. Половина, на которой стоял Гоблин, была пуста. Половина за решеткой - обставлена как гостиная или кабинет. Здесь были письменный стол и стул, книжные шкафы и кресло, напольная лампа и ковер на полу. За полуоткрытой дверью в дальней стене виднелась вторая комната, поменьше, с неубранной постелью. Окон в комнате не было. Кресло было развернуто к решетке спинкой, и Гоблин заметил, что в нем сидит человек, только когда этот человек поднялся на ноги и оглянулся. - Здрасьте, - сказал Гоблин в растерянности. Незнакомец аккуратно сложил газету, которую читал, бросил в кресло. Приблизился к решетке. Ему было лет шестьдесят. Полный, с гладко выбритыми красными щеками. Полуседые волосы, отпущенные длиннее положенного, курчавились за ушами и словно сползали с лысеющей макушки. И Гоблин был уверен, что знает его. Он совершенно точно уже видел этого человека, когда-то очень давно - но не мог вспомнить, когда и где. - Добрый вечер, - произнес незнакомец радушно. Похоже, его совсем не смущало, что он вынужден смотреть на гостя через решетку, словно дикий зверь. - Как там погода? - Дождь идет, - ответил Гоблин автоматически. Он ничего не понимал. - Дождь, - повторил незнакомец мечтательно. - Дождь - это хорошо... А скоро, наверное, и снег пойдет, а? Как вы думаете? Он склонил голову набок, заговорщицки улыбнулся - и тут Гоблин его наконец узнал. Именно так - заговорщицки, доверительно - он улыбался на камеру пятнадцать с лишним лет назад. Он улыбался, и миллионы телезрителей, прильнувших к экранам, не могли поверить, что этот обаятельный сорокалетний мужчина в самом деле совершил все то, в чем его обвиняли. - Слушайте, - начал Гоблин осторожно. - Вы, пожалуйста, не обижайтесь. Но вы очень похожи на Мэтью Рейнольдса... Человек за решеткой просиял. - Ха! - воскликнул он. - В яблочко, дружище! Предположу: вы видели репортажи обо мне по телевизору? Вряд ли мы могли быть знакомы лично - вы слишком молоды. - Вряд ли, - эхом откликнулся Гоблин. Все происходящее отдавало сюрреализмом. Хотелось ущипнуть себя и проснуться наконец. Мэтью Рейнольдс рассматривал его с искренним и дружелюбным любопытством. - А вы, - нарушил он наконец паузу, - вы, надо думать, молодой человек Фелиции, а? - А вы-то ей кто? - рявкнул Гоблин. Рейнольдс искренне изумился. Даже от решетки отпрянул. - Она вам не объяснила?! Я ее папа! - А, - сказал Гоблин. С его стороны решетки не было никакой мебели, и сейчас он остро пожалел об этом: ему срочно нужен был стул, чтобы немного посидеть, тупо глядя перед собой. Рейнольдс вдруг расцвел нежной улыбкой. - Привет, милая, - проговорил он. - Отлично выглядишь. Гоблин повернулся. Фелиция стояла в дверях, прямая как палка, с белым лицом и сжатыми в нитку губами. В руках у нее было ружье. - А мы, в общем, уже познакомились, - продолжал Рейнольдс. - Только твой ухажер еще не успел сказать, как его зовут. Фелиция не посмотрела в его сторону. Она смотрела на Гоблина. - У них с мамой были странные отношения, - сказала она. Голос ее звучал невыразительно и глухо. Таким голосом она вчера на кладбище благодарила собравшихся. - Они их не оформляли, даже не жили никогда вместе. У нас была своя жизнь у него - своя. Я никогда не была у него дома. Почти ничего не знала о том, как и чем он живет - только какие-то смешные истории, которые он рассказывал. Но он часто приезжал - или мы куда-то ездили вместе. Он проводил с нами очень много времени. Всегда был рядом, когда я в нем нуждалась. У меня было хорошее детство. А потом - мне было четырнадцать - его поймали. Краем глаза Гоблин видел, как Рейнольдс виновато развел руками - мол, что же делать, не повезло. - Подожди, - сказал Гоблин. - Как так получается? Рейнольдс же убивал много лет, прежде чем его нашли... - Да, - ответила Фелиция. - Двенадцать лет. Мне было три, когда он начал. Двенадцать лет он убивал - и одновременно был прекрасным отцом. - Спасибо, милая, - вставил Рейнольдс, и снова Фелиция никак не отреагировала на его реплику. - Не знаю, - продолжала она, - как так получилось, что нас не затянули в следствие. Может быть, полиция так и не раскопала их связь с мамой. Или, что вероятнее, раскопала, но мамины деньги все решили. В общем, нас никто не вызывал для дачи показаний. Ну, это не имеет значения, мы все равно не смогли бы сообщить ничего полезного. Она с усилием сглотнула. - Мы, конечно, сначала не могли поверить. Думали, что случилась какая-то ужасная ошибка... - Ну да, - перебил ее Гоблин, который тоже не мог поверить. - Может, там действительно была ошибка следствия? Или твоего отца выбрали крайним и... Фелиция помотала головой. - Следствие длилось почти год. У мамы были контакты нужных людей, и она была полностью в курсе происходящего. Потом, когда у меня появилась возможность, я тоже просмотрела материалы дела. Там нет возможностей для ошибки или подставы. Он во всем признался. Он указал все места захоронений. Он записывал некоторые убийства на видео, и эти пленки нашли. Я их просмотрела. - Мне жаль, милая, что тебе пришлось все это вынести, - сообщил Рейнольдс. В его голосе звучала искренняя озабоченность. Фелиция запрокинула голову и несколько секунд стояла так, закрыв глаза. Затем продолжила: - На суде его должны были приговорить к высшей мере, потому что он был полностью вменяем. Но мама заплатила судебным психиатрам. Его признали неадекватным и поместили в тюремную психушку. - Там было скучно, - посетовал Рейнольдс. - Несколько лет он там просидел. Потом вдруг попытался сбежать, искалечил санитара. Его перевели на более строгий режим, начали колоть транквилизаторы. Он стал ухудшаться, ясно было, что через некоторое время при таком лечении он превратится в овощ. И мама... мама не выдержала. Не знаю, как она это провернула. Но официально его объявили умершим, а она забрала его сюда. - Элен всегда была доброй и справедливой, - вставил Рейнольдс. - Мама его любила, - теперь Фелиция говорила совсем тихо. - Любила и еще, думаю, чувствовала себя виноватой - перед его жертвами и перед ним тоже. Потому что все происходило рядом с ней, в течение многих лет. Весь ужас был на расстоянии вытянутой руки, а она не разглядела. Не остановила. Думаю, это из-за чувства вины она так и не смогла от него избавиться. - Я очень люблю твою маму, - сообщил Рейнольдс. Голос его дрогнул. - Всегда любил. Никогда не думал, что переживу ее. Снова Фелиция на несколько секунд замерла, закрыв глаза, а когда заговорила снова, голос ее зазвучал тверже: - Я ничего об этом не знала. Я все это время думала, что он умер в психушке. Но когда мама узнала, что больна, она привела меня сюда. Мы тогда очень сильно поругались. Я хотела, чтобы он умер. Все это было совершенно неправильно. Мы никогда еще так не ссорились. Но мама сказала, что пока она жива, она решает, как все должно быть. А когда она умрет - тогда решать буду я. Все наконец встало на свои места. - Я понял, - сказал Гоблин. - Дай мне ружье и подожди снаружи. Я приду через минуту. Впервые в этот вечер на лице Фелиции проступило нормальное человеческое чувство, и это было удивление. - Да нет же, - ответила она раздраженно, - ничего ты не понял. Это наше семейное дело, не для посторонних. Я сама все сделаю. - Ух, - промолвил Рейнольдс в глубокой тишине, повисшей после этой фразы. - Моя девочка бывает иногда резковата, а? Не то слово, подумал Гоблин. Он понимал, что сейчас не время и не место, чтобы обижаться на нее - но все равео было чертовски обидно. - Ну раз это семейное дело, - процедил он, - а я посторонний, то на кой черт ты меня позвала тогда? Некоторое время Фелиция смотрела куда-то в сторону. Потом взглянула ему прямо в глаза. - Потому что, - сказала она, - я не могу одна. Я хотела сделать это вчера, после похорон, но я не смогла. Я представила, как останусь здесь одна, и не смогла. Просто побудь здесь со мной, ладно? Мне нужно, чтобы ты был здесь. - Я здесь, - сказал Гоблин. Фелиция кивнула. Затем подняла ружье и шагнула вперед. Гоблин встал с ней рядом, плечом к плечу. Дуло ружья просунулось между прутьев решетки и уперлось Рейнольдсу в лоб. Рейнольдс на секунду скосил на него глаза. Затем взглянул вдоль дула на Фелицию. Его дыхание участилось, к щекам прилила кровь. - Все хорошо, милая, - сказал он. - Не грусти, все хорошо. Ты все сделаешь как надо. Фелиция глубоко вздохнула. Гоблин слышал, как у нее стучат зубы. - Будь рядом, - повторила она невнятно. Ее палец обнял спусковой крючок. - Я рядом, - ответил Гоблин. И не отвернулся, когда она нажала на спуск. Потом он забрал у нее ружье. Взял за руку и увел - сначала потайным коридором, затем обычным. В гостиной он усадил ее на диван. Нашел в буфете бутылку виски и наполнил два стакана. - Я в порядке, - сообщила Фелиция с дивана. - Вот и молодец, - сказал Гоблин. - Давай-ка пей. Она выпила виски залпом - зубы выбили дробь о край стакана - и задышала широко открытым ртом. Никакой закуски Гоблин в буфете не нашел, поэтому за неимением лучшего протянул ей второй стакан. Фелиция выпила и его, уже медленнее, и Гоблин немедленно наполнил стаканы снова. Он надеялся, что под действием спиртного ее дьявольский самоконтроль, ее ледяной панцирь затрещит по швам, и она сможет наконец дать волю своему горю. В общем, так и вышло. Фелиция так и не заплакала - на что Гоблин, собственно, рассчитывал - но, пригубив четвертую порцию виски, она вдруг икнула и сообщила: - Однажды мы ездили в Диснейленд... Они ездили в Диснейленд. Они запускали змея. Ходили на рыбалку. Катались на велосипеде. Караулили Санта Клауса. Делали еще тысячу дел, которые могут вместе делать папа и его любимая дочка. Фелицию вдруг буквально прорвало детскими воспоминаниями. Она говорила и говорила, торопилась и давилась словами, язык у нее заплетался. Гоблин еще никогда не видел ее такой пьяной. Она говорила, а он слушал, и подливал ей еще, когда ее стакан пустел, и думал только об одном: все ее воспоминания были об отце. Все об отце, и ничего - о матери. Что скажете на это, миссис Харди? Как вам там сидится на небе? Бутылка закончилась. Гоблин раскупорил вторую, и та опустела почти на треть, прежде чем Фелиция вздохнула и нетвердым голосом поведала, что очень устала. Она свернулась на диване в клубок, подтянув колени к подбородку, Гоблин накрыл ее своей курткой, и она почти сразу вырубилась. Больше всего ему хотелось сейчас прикончить вторую бутылку, растянуться на ковре возле дивана и тоже заснуть. Но сперва нужно было все закончить, и Гоблин, тяжело вздохнув, побрел на улицу. Уже совсем стемнело. Дождь прекратился. Без куртки на улице было зябко. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара, который клубился в свете фонарей. Фонари по углам дома и вдоль подъездной дорожки с наступлением темноты зажглись автоматически, и это было большой удачей: Гоблину сейчас нужно было освещение. Рольставни на входе в гараж были подняты: должно быть Фелиция, паркуясь здесь после похорон, оставила их открытыми. И это тоже было кстати. Гоблин включил в гараже свет и прошел к дальней стене, вдоль которой тянулись стеллажи с инструментами. Здесь он быстро нашел все, что нужно: ящик с болтами, гайками и прочей железной мелочью, увесистый ломик, чугунные тиски и моток шпагата. Скинув тиски, шпагат и ломик в ящик, Гоблин, кряхтя, оттащил все это добро к своей машине. В силу специфики профессии в багажнике у него всегда лежал на всякий случай кусок брезента. Случай настал, и Гоблин вместе с брезентом отправился в тайную комнату. Центральная секция решетки, подвешенная на петлях и образующая некое подобие двери, была заперта на замок. Наверное, у Фелиции был ключ, но Гоблин решил ее не беспокоить и разбил замок прикладом ружья. Расстелил брезент на полу возле двери, где было почище, подвернул рукава свитера, чтобы не запачкаться, и аккуратно переложил Рейнольдса на брезент. Это, конечно, был только первый шаг в обширном комплексе мер по уничтожению улик, но все остальное могло подождать до утра. Ружье он бросил поверх трупа. Завернул края брезента, чтобы ничего не капало, и поднял шуршащий сверток на руки. В узком потайном ходу он чуть было не застрял со своей ношей, но кое-как сумел выбраться в картинную галерею. Дальше дело пошло веселее, остальные помещения в особняки Харди были достаточно просторны, чтобы таскать по ним трупы. На улице Гоблин опустил сверток возле багажника своей машины. Развернул брезент и вытащил ружье. Высыпал Рейнольдсу на грудь железный лом из ящика, пристроил сверху ломик и тиски. Снова свел края брезента внахлест и хорошенько обвязал весь сверток шпагатом. Укомплектованный железом и чугуном, Рейнольдс потяжелел килограммов на тридцать. Гоблин с натугой поднял его на руки и запихал в багажник. Сверху закинул ружье. Сел за руль и тронулся в путь. Выехав из поместья Харди, он двинулся по однополосной дороге на запад, прочь от Монстер-сити. Здесь, конечно, никаких фонарей уже не было. Стоило ему отдалиться от кованых ворот, как асфальт закончился, сменившись разбитой грунтовой дорогой. Гоблин вел машину медленно и осторожно, объезжая ямы и рытвины — он никуда не спешил, а застрять посреди леса с трупом в багажнике было бы глупо. Когда машина переползала очередной ухаб, в багажнике раздавался заунывный лязг. Через некоторое время это начало раздражать, и Гоблин включил радио. Так он ехал минут двадцать или двадцать пять. Несколько раз останавливался, выходил из машины и прислушивался. В вышине шумел ветер, ветви деревьев со скрипом и стонами тёрлись друг о друга - а ещё где-то слева шумела вода, и чем дальше он ехал, тем ближе становился этот звук. Когда шум воды послышался совсем рядом, Гоблин вылез из машины, достал из багажника ружье и, подсвечивая себе фонариком в телефоне, полез в кусты слева от дороги. Несколько минут он продирался сквозь подлесок и наконец выбрался на край обрыва. Внизу Монстер-ривер с плеском катила тяжелые черные волны. Гоблин размахнулся и зашвырнул ружье подальше от берега. Вернулся в машину и поехал дальше. Наконец, еще минут через семь, дорога впереди резко вильнула влево, и свет фар выхватил из темноты широкий деревянный мост через Монстер-ривер. Гоблин развернулся на узком пятачке, запарковав машину багажником ко входу на мост, и вылез из салона. С трудом выгрузил из багажника труп — у него сложилось впечатление, что за минувшие полчаса Рейнольдс еще прибавил в весе — и волоком потащил на мост. Изначально он думал пропихнуть труп под ограждением моста, но оказалось, что перила сделаны из натянутой на раму ячеистой сетки и между ними и мостом не оставается достаточно большого зазора. Тогда Гоблин поставил Рейнольдса вертикально, облокотил грудью на перила моста. Потом обхватил за ноги и резко дернул вверх. Рейнольдс перевалился через перила и с громким плеском исчез во тьме. - Туда вам и дорога, - сказал Гоблин. Он устал и запыхался. Хотелось курить, и он рассеянно похлопал себя по карманам джинсов, после чего вспомнил, что сигареты остались в куртке, а курткой он накрыл спящую Фелицию. Потом он посмотрел назад и увидел поднимающееся над лесом зарево. Он гнал по разбитой грунтовке и молился, чтобы подвеска как-нибудь дотянула до нормального асфальта. Машина проваливалась в колдобины и, ревя, как раненый зверь, с натугой выбиралась обратно, один раз бампер со скрежетом задел за землю и, кажется, отвалился - и Гоблин кусал губы, потому что нельзя было разогнаться сильнее: он бы просто угробил машину и застрял посреди леса. Наконец под шинами зашуршал благословенный асфальт, и тут уж Гоблин газанул как следует. Дом он увидел еще издалека - в других обстоятельствах разглядеть в темноте торчащую над деревьями островерхую крышу было бы непросто, но сейчас ее венчали языки пламени. Гоблин с трудом вписался в последний поворот подъездной дорожки и ударил по тормозам. Выскочил из машины и кинулся к крыльцу. Входная дверь с вылетевший от жара стеклом ходила туда-сюда в потоках горячего воздуха, и видно было, что за ней, в холле, бушует огонь. Гоблин был уже в нескольких шагах от крыльца, когда дом вдруг застонал, просел, и крыша его с грохотом обвалилась. Огонь на мгновение словно притих, втянулся внутрь, а затем ударил во все стороны. Крыльцо занялось. Гоблин отшатнулся, кожу у него на лице стянуло от жара. Он разевал рот, пытаясь сделать вдох, но воздуха не было, в горле был один только пепел. А потом Фелиция позади него сказала: - А ты быстро вернулся. И тогда он вспомнил, как дышать, и с наслаждением втянул в себя прекрасный, горячий, пропитанный дымом воздух. Он никогда ещё не пробовал такого вкусного воздуха. Фелиция стояла, облокотившись на капот его машины, и курила. Его куртка по-прежнему была у нее на плечах, и он подошел, достал из кармана куртки сигареты и наконец-то закурил. - Я ездил топить труп, - сказал он с укором.- Знал бы, что ты подожжешь дом, не стал бы возиться. - Это было спонтанное решение, - пояснила Фелиция. Никакой вины в ее голосе Гоблин не услышал. - Я подумала, что хорошо будет покончить со всем разом. А я подумал, что ты осталась там, мог бы сказать Гоблин, но не сказал. Они помолчали. Дом пылал, черный дым, пронизанный оранжевым светом, стелился по земле. - Пусть горит, - проговорила Фелиция нараспев. - Пусть все сгорит к чертовой матери. Все чертово родовое гнездо. - Ты завтра об этом пожалеешь, - сказал Гоблин. - Когда протрезвеешь. Это же память. У тебя ничего не останется. Фелиция помотала головой. - Слишком много памяти, которую тащили из поколения в поколение, - ответила она. - Слишком много грустных историй. Женщинам Харди никогда не везло с мужчинами. Незачем это беречь. Накопилось слишком много скелетов, пора освободить шкаф. Гоблин не ответил. Фелиция помолчала, затем продолжила: - Может, ещё кое-что пора наконец поменять, а? Что скажешь? В ее светлых глазах плясали отблески пламени. Она была очень близко, Гоблин чувствовал ее запах — духи, бензин и виски. - Нет, - сказал он с сожалением. - Я так не могу. Ты слишком пьяная. Это будет не по-настоящему. Фелиция склонила голову набок, обдумывая его ответ. - Тогда, - решила она, - подождем, пока я протрезвею. - Идёт. Внутри оранжевого кокона, в который превратился дом, что-то затрещало, лопнуло, над огнем и дымом взлетел яркий сноп искр. Гоблин докурил сигарету, отбросил ее щелчком в сторону пожара и спросил: - Здесь будем ждать? Или отвезти тебя куда-нибудь? - Отвези, - согласилась Фелиция. - Куда-нибудь, где есть кровать. На подъездную дорожку Гоблин выруливал осторожно и нежно. Под днищем что-то скрипело, но в целом машина слушалась нормально. Огромный костер напоследок высек вспышку в боковом зеркале и скрылся за плотным строем сосен. - Думаю, твоя мама сейчас в ярости, - сказал Гоблин со вздохом. - Она просила, чтобы я за тобой приглядывал. - Это она так сказала? - спросила Фелиция сонно. - Да. Но я в тот момент не думал, что речь идет о поджоге. - Можешь утром дать мне аспирин, - сказала Фелиция. - Думаю, мама имела в виду именно это.