________________________
Я вижу ее только тогда, когда ее уволакивают прочь. Брыкаясь, визжа, паникуя и борясь против охранников. Это другая Китнисс, нежели к которой я привык. Нежели которую я видел прежде. Но она в отчаянии, одинока и напугана, и я знаю, что она зовет Гейла. Он лишь отворачивается, не позволяя себе видеть это. Я понимаю, почему он не хочет. Он убил ее сестру, и прямо сейчас своими иступленными глазами она умоляет убить ее тоже, но он не может. Я знаю об их обещании: они скорее умрут, чем подвергнутся пыткам. Я поклялся себе в том же. Но в этот момент могу сказать, что никто из них не сделал бы этого. Они слишком заботятся друг о друге. И, возможно, она мне небезразлична. Возможно, часть меня тянет туда, потому что мои ноги движутся прежде, чем мозг обрабатывает это, а потом меня меня останавливает Хеймитч и велит оставаться на месте. Я могу только тупо кивнуть, поскольку я даже не знаю, что делать. По правде говоря, я хочу пойти за ней, утешить и поддержать в этих сырых стенах тюрьмы. Это одна часть меня. Другая же озадачена, совершенно сбита с толку. Потому что не могу понять, почему часть меня так сильно беспокоиться о ней, когда вся ложь, заложенная в моей голове, настолько реальна, что иногда все еще погружаюсь прямо в нее. Или не иногда. Большую часть времени. Хеймитч заканчивает тем, что уходит, а я остаюсь стоять там. Мое замешательство заставляет меня двигаться медленнее остальных. Но когда я смотрю на то расстояние, откуда она ушла, на жемчужину, зажатая в руке, что выпала из ее кармана, я знаю, что на этот раз побеждает моя озадаченная часть.________________________
Я вижу ее лишь мельком из окна, когда они с Хеймитчем садятся в поезд, который отвезет их обратно в наш Дистрикт. Я не вижу ее в течение нескольких недель. Я прошу о встрече, хотя и не знал, что буду делать, когда буду там. Хеймитч отказал мне, сказал, что ее должны держать в заключении. Доктор Аврелий тоже отказал мне, сказал, что я не готов. Он прав — я не готов. И знаю, что еще не готов. Но озадаченная часть меня желает увидеть ее, хочет встретиться с ней. Не для ответов на мои запутанные воспоминания, а просто чтобы быть там. Если бы мне позволили увидеть ее, не думаю, что мы бы поговорили. Не думаю, что захотел бы говорить. Есть моменты из поезда, которые я помню и что не были искажены. Они только мои. И я знаю, что мы оба теряли бдительность в те ночи. Я обнимал ее, и она прижималась ко мне, словно мы были единственными людьми, кто помогал друг другу в полумраке. Так что я знаю, что часть меня хотела подтвердить те ночи. Посмотреть, были ли они правдой, чувствовали ли они то же самое. Узнать, что разум не шутил со мной, не создавал иллюзий и не кормил меня ложью, как остальные так называемые воспоминания. Это был ад сам по себе. Поэтому, когда начинались мои занятия, я был открыт. Я хотел знать о тех ночах. Я много думал о них. Чем больше я думал об этом, тем больше это должно было быть правдой. Потому что это должно было что-то значить, если оно просто не исчезло, если оно вернулось еще чаще в моих снах — в те редкие ночи, когда мне снились сны — и я, наконец, смог разобраться в том, что было реальным, а что — отравленным. Но я все еще не был уверен. Чувствовал, что никогда не смогу быть уверенным. И я не просил разрешения вернуться в 12-тый. Я ненавидел пребывать в Капитолии. Это только хуже подпитывало мой ад, иногда больше, а иногда меньше. Но та часть меня, которая медленно поправлялась, чувствовала страх. Я боялся уехать, хотя хотел сбежать отсюда как можно быстрее. Страшно столкнуться с местом, оставленным в пепелище. Мой дом в пепле. И, наконец, страшно увидеть девушку, которая была у меня в голове, как птица, поющая исцеляющую песню. Или, по крайней мере, проложит путь к чему-то, что было похоже на восстановление. Но шли месяцы, а она еще была там. А я был здесь. Оба выгорели, но остались.________________________
Я рисую, когда он входит. Обычно он не посещает днем, но сегодня пришел. Приветствую его, опуская кисть, ожидая, что это будет долгий разговор, если в настоящий момент мои сеансы были перенесены на ранние и поздние сроки без моего ведома. Я думал, что у меня все хорошо. Мои приступы безусловно ослабли. Мы обнаружили несколько вещей, которые больше всего вызывают их, и молния — самая худшая из них. Она сильно напоминает мне пытки Джоанны. Они заставляли меня слушать, как она рыдала, вопила и умоляла рядом с моей тюремной камерой. Слезы текли вниз, когда я слышал ее страдания, все время прикованный цепью, чтобы мог оставаться только на месте и не двигаться, прислонившись головой к плитке. Как вдруг моей кожи прикоснулась теплая кровь. Все это было нарочно. Он делал это, чтобы пытать меня, а не ее. Но вода все еще текла, и ее протесты становились все громче, когда я слышал, как они тащат ее к чему бы то ни было. Они никогда не позволяли мне увидеть, что это было, но достаточно было услышать. И это было только начало. Это всегда было начало большего. До того, как начались мои собственные пытки. Он протягивает мне чистый лист бумаги и ручку. Я беру безо всяких вопросов, а потом просто смотрю на свои ладони, не понимая, что он от меня хочет. Я предполагаю, что стоит нарисовать, что в любом случае я бы сделал, но он сразу же обрезает эту идею, говоря мне другое: — Я хочу, чтобы ты написал ей, Пит. Не думаю, что я правильно его расслышал. — Китнисс? — я практически выдыхаю вопрос. — Да. Я все еще сбит с толку, когда он идет обратно к двери. Я все еще смотрю ему вслед, когда он оборачивается и кивает на то, что держу в руках. — Просто пиши. Как только он уходит, я вытаскиваю стул, чтобы сесть. Мне нужно время, чтобы начать. Возможно, час, чтобы избавиться от потерянных мыслей, а затем несколько минут, чтобы начать, потому что моя рука дрожит во всех смыслах слова. Не могу не задаться вопросом, что если это некого рода тест. Тест, чтобы увидеть, в самом ли деле мне лучше, или я сломаюсь в чем-то столь же ничтожном как написание письма. Он не должен вызвать приступ. Это лишь письмо. Но письмо для нее. И, может быть, уже есть первые слова, потому что скоро страница заполнится.________________________
Он поручает мне писать новые письма каждые две недели. После первого письма, большая часть остальных — короткие. Я не совсем уверен, что он отправляет их, но надеюсь, что это так. В то же время есть некое облегчение, если он не отправляет. Не знаю, что сделаю, если она ответит, но я все равно продолжаю писать. Дорогая Китнисс, Я беспокоюсь за тебя. Прошло уже несколько месяцев. Доктор Аврелий сказал мне, что ты не отвечала на его звонки. Это единственное, что рассказал он мне о тебе. Мы добились определенных успехов. Теперь мы знаем еще пару вещей, которые вызывают приступы. Он любит называть их «приступами». Лично мне не нравится, как он называет их. Впрочем они приходят и уходят, так что, думаю, это слово подходит. Сегодня у меня было воспоминание. Сноу не мог исказить его, и я думаю, это потому что ты тогда вышла из поезда, когда они оповестили, что придется остановиться, чтобы заправиться. Ты рассердилась на Эффи. Оно и ясно. Полагаю, что припоминаю, как тоже был немного раздражен, но в то же время я еще ни с кем не сталкивался, кто бы был настолько увлечен планированием, как она. Так или иначе я последовал за тобой. Ты сказала мне свой любимый цвет. Я знаю, что мы уже говорили об этом прежде, но сегодня снова вспомнил. Понимаю, как же я был счастлив, когда ты поделилась со мной этим кусочком информации. И я подумал, что напоминание об этом заставит тебя выйти наружу. Сейчас лето, в конце концов. Твой цвет повсюду.С уважением, Пит
________________________
Дорогая Китнисс, Полагаю, что все эти письма, скорее всего, скапливаются в почтовом ящике, и надеюсь, что ты в порядке. Как Хеймитч? Я ничего от него не слышал. Бьюсь об заклад, что он в стельку пьян. Плутарх приходил навещать. Он видел мои картины. Но я отказался показывать их. До сих пор он счастлив и жизнерадостен, словно ему безразлично. На ум пришло твое пение. Знаешь, на самом деле я не слышал, как ты поешь с тех пор, как мы были детьми. Я понимаю, что тогда ты спела целую песню. Теперь мне хочется услышать твой голос.С уважением, Пит
________________________
Дорогая Китнисс, Мне приснился кошмар о тебе. Надеюсь, ты цела.С уважением, Пит
________________________
Дорогая Китнисс, • Ты ненавидишь кофе. • Ты любишь клубнику. • Вы с Прим заглядывали в пекарню, чтобы посмотреть на пирожные в витрине. • Ты любишь лето, но весну еще больше из-за дождя, несмотря на то, как раздосадывает и раздражает, когда все сыро и в тумане. • Когда наступает осень, ты замедляешь шаг, чтобы полюбоваться листьями. • Твой любимый цвет зеленый (я еще хотел и это учесть) • Несмотря на то, что тебе очень нравились сырные булочки, тебе также нравилось все, что я пек с корицей. • Во время Тура Победителей ты любила подолгу смотреть в окно, чтобы увидеть луну и звезды, и убедиться, что это действительно наше небо, а не то, что на арене. • Однажды, когда мы еще учились в школе, ты остановилась у двери музыкального класса, но лишь замешкалась там. Ты не зашла внутрь. Я бы хотел поблагодарить за воспоминания. Спасибо тебе.С уважением, Пит
________________________
Дорогая Китнисс, Я возвращаюсь домой.До скорой встречи, Пит
________________________
Я вижу ее лишь на мгновение. Но все хорошо. Ни одно из моих писем не было открыто. И это тоже хорошо. Потому что сейчас я здесь. Теперь я здесь.