Тема: «Предматчевая пресс-конференция 26.11.18. Виктор Гончаренко и Иван Обляков».
Хотелось не то что отказаться, а просто в окно выйти. Ну почему все так сложилось? Он все же взял себя в руки и переслал сообщение Ване. Тот прочитал его в течение дня, но ничего не ответил, ведь явка обязательная. Тем более, еще и предматчевая тренировка после. Он точно будет на ВЭБ Арене.***
Когда Виктор уже подъезжал к месту проведения пресс-конференции, ему пришло смс от Вани: «Я буду ждать Вас около Вашего кабинета». Тренер, заезжая на парковку, прочитал его, но оставил без ответа. Ваня переминался с ноги на ногу, заламывая пальцы на руках, смотря то в потолок, то по сторонам. Гончаренко все нет и нет, и он начинает больше переживать. Его первая в жизни пресс-конференция. Когда Виктор прислал Облякову это письмо, мальчик просто выпал на пару часов из реальности, а после лишь нервно засмеялся, совершенно не зная, что ему делать. За эти пару дней Ваня также смирился с тем, что ему до Виктора как до луны пешком, что просто надо забыть. Он внушил себе, что найдет еще кого-то, и тогда сердце так скулить и болью отдавать не будет. Но попытки самовнушения рушатся, как только голос, до боли знакомый, скользит по ушам. И Ваня снова смущается. Он поднимает на Виктора Михайловича глаза, и опять предательски тонут сердце и душа, а мозг воссоздает в памяти момент отказа. Плакать хочется. — Привет, задержался немного, — бросает в сторону Облякова тренер и спешно открывает кабинет, затем бегло смотрит на часы. Еще есть немного времени. — Читал примерные вопросы? Ответы на них? — З-здравствуйте, да! Но я ужасно нервничаю, — Ваня в кабинет заходит и дверь закрывает, — Виктор. — Это и неудивительно, в первый раз же. Но поменьше суеты, все получится. Тебе не обязательно отвечать слово в слово, как было представлено в письме. Говори так, как можешь и как будет проще. Даже если будешь заикаться — ничего страшного, — Гончаренко достает нужные бумаги, кладёт их на стол и берет стикер. Что-то написав на нем, Виктор приклеивает записку к углу стола и оставляет документы рядом. Ваня не старается понять эту систему: он погрузился в мысли и в эту поддержку от тренера. — Хорошо, Виктор Михайлович. Я постараюсь не подвести, — и Обляков сжимает руки в кулаки с легкой улыбкой.***
Через полчаса они уже заходят в кабинет; Ваню кидает и в жар и в холод. Он не боялся аудитории… По крайней мере, он так думал раньше. Ваня бегает же на поле, среди, временами, очень огромной толпы, когда число болельщиков переваливает за 50 тысяч. Сейчас же тут не больше двадцати человек с камерами; все они смотрят на него, улыбаясь. Ваня идет за Виктором и садится рядом, незаметно выдыхает, пока придвигает микрофон к себе и включает его. Страх, как туча, висит над мальчиком и грозится обрушиться на него ливнем. Чтобы не нервничать, он сцепляет руки и снова выдыхает. Вопросов оказалось немного, и, как говорится, у страха глаза велики. С первыми вопросами про лангетку вся нервозность ушла. Хотя это, скорее всего, спасибо Виктору и его шуткам, озвученным им, пока журналисты думали, что спросить. Ване и правда не страшно. На лице появляется улыбка. Вскоре вопросы заканчиваются, и, переспросив у Виктора, все или нет, Обляков получил утвердительный кивок головой. Всё. Мальчик спешно уходит, но, пока закрывает дверь, бросает взгляд на Виктора. Тот уже отвечает на очередной глупый вопрос журналистов.***
Предматчевая тренировка в родных стенах проходит спокойно. Ваня перекидывается парой слов с Чаловым, с Костей и с Марио. Игорь от них слишком далеко и занимается индивидуально. Ребята больше не затрагивают в беседе тему отношений, но от глаз Облякова эти их грустные взгляды не скрываются. — Да хватит вам уже, все хорошо будет! — ободрительно восклицает Обляков, но те не верят ему и видят, как после этой фразы улыбка сходит с лица Вани. Даже самовнушение не помогает: мир окончательно застыл на тренере. — Буду счастлив когда-нибудь. Видимо, еще время не пришло, — убеждает себя он и продолжает бежать быстрее, чтобы уйти с головой в тренировку.***
Ближе к вечеру, ребят наконец-то отпускают. Ваня, зайдя в раздевалку, понимает, что он молодец: целый день, после той конференции, он не поднимал на Виктора глаза. И так действительно становилось легче, не так больно. Он, быстро переодевшись, вылетает из здания. Ваня зачем-то снова идет на то место, где Виктор его, еще больного, подобрал. Столько воспоминаний с той болезни хороших осталось… Да и потом, до момента, пока он не влюбился. А сейчас так плохо, так ранит вся эта ситуация… Еще немного постояв, Ваня, поправляя спортивную сумку, идет дальше к остановке.***
Новый день приносит с собой снегопад, да такой сильный, что пробки уже с раннего утра страшные. Вечером, ребята едут к стадиону, хотя хочется просто дойти до него пешком. — Да мы никогда из нее не выберемся, — тянет Фернандес и к Игорю льнет, хочет зарыться в его шею, а тот слабо выдавливает улыбку: сам ужасно не любит пробки. Ваня, наблюдая за ними, тихо смеется, а после смотрит налево. Там — сладкая парочка из Феди и Кости. Они спят друг на друге. Ваня включает камеру и исподтишка делает снимок, шлет его Игорю; тот через мгновение поворачивается на парочку, а следом на ребят смотрит и Марио со своей солнечной улыбкой. С горем пополам, но до стадиона они добрались. Тепло здания — как бальзам на душу, и Ваня, как воробей, вздрагивает, снимает шапку и расстегивает куртку. Он заходит в раздевалку, где Виктор уже что-то активно обсуждает с тренерами, с помощниками. Важный матч как-никак. Когда все уже заканчивают переодеваться, Гончаренко рассказывает тактику, рисует схему, все тщательно объясняет, а затем гонит их на стадион. Ребята гуляют. Ваня решает, что ему проще одному походить: так и мысли в порядок придут, и глаз этих с жалостью смотрящих нет. Ничего о тренере не напоминает. И так хотелось бы верить в это, но музыка в плейлисте какая-то грустная, еще и снег падает хлопьями, навевая романтику и тоску одновременно. Воспоминания окутывают Облякова, и он оборачивается, словно чувствуя, что надо посмотреть назад. Там стоит Виктор, пряча руки в карманах куртки и наблюдая за Ваней. В снегопаде Ванечка, словно герой сказки, словно какой-то редкий зверек. Будто Виктору нельзя к нему: шаг сделает — спугнет. Поэтому Гончаренко просто наблюдает, смотрит чуть нежнее, чем обычно. В груди щемит это странное чувство к нему, а в голове — эти навязчивые слова Игоря: «Он не ребенок», «Какой ты рядом с Обляковым» и, самое главное, как смертельный удар, «В объятьях другого человека». Игорь действительно хуйни не скажет. Он хоть и моложе Виктора, но будто бы в жизни раз в десять больше повидал. И Виктор опускает взгляд с Вани на газон. Кажется, он не хочет видеть и даже представлять этого мальчика в чужих руках. Может, настало время пойти на риск и попробовать стать счастливым?***
Последние минуты до игры. По стадиону разносятся слова поддержки, болельщики кричат «вперед, к победе!», и ребята выходят из раздевалки. Пути назад нет. Стандартный гимн Лиги. Свисток. Игра началась. Первый тайм начинается легко, но через пару минут Ваня понимает, что совершил дурость, выйдя на поле в одной футболке. Хотя бы мозгов хватило перчатки надеть. Он носится по полю, как пуля, и опять забывает, что игроки Виктории сегодня будут злыми, что с одним очком и морем проигрышей далеко не уедешь… И жесткая игра не заставляет себя ждать. Опять газон перед глазами, а не под ногами; Ваня, как назло, опять падает на сломанную руку и матерится от боли, стрельнувшей в кисти. Мальчишка поднимается и продолжает играть. Нельзя сегодня ошибаться, нельзя даже тянуть время. Открытие счета ЦСКА происходит с пенальти, заработанного для команды Щенниковым. Это не может не радовать. Красивый счет 1:0 отображается на экране. Матч идет дальше, и Ваня решает перехватить мяч в подкате, не найдя лучшего решения. Но, к несчастью, все идет не по плану, и он попадает в ногу соперника, тем самым заработав желтую карточку. Где-то в середине тайма Ваня получает мяч, и адреналин захлестывает его. Резкий удар ногой, — и мяч летит прямо в руки вратарю Виктории. Обидно, но Облякову смешно: это был момент, шикарный момент, который даже ему понравился. Ближе к концу тайма, команда соперника заработала пенальти для себя, и вот тут-то стало страшно. Нет, все верят в Игоря, но кто знает, хватит ли ему времени понять, куда соперник будет бить. Свисток. Небыстрый разбег игрока, и Акинфеев видит, понимает, куда надо падать. Он ловит мяч. Все фанаты орут от восторга, а сами игроки ЦСКА обнимают Игоря. Его точный прыжок спасает игру. Под конец тайма Обляков чувствует боль в ноге и начинает прихрамывать, разглаживать мышцы, чтобы те хоть немного отошли. Он бегает, и в итоге все проходит. Свисток судьи. Конец первого тайма. В раздевалке стоит гомон. Все пока довольны игрой, но тренер — нет. Этот парад желтых карт, жесткая игра… Он почти каждому высказал все, что думал. Подойдя к Ване, Виктор сначала замешкался, но после тоже дал ему втык. Обляков прекрасно все понимает. Личное — за стадионом, внутри — только футбол. Даже если вы друзья, братья, сватья, нельзя смешивать отношения и работу. Все должно быть разделено. Второй тайм. Свисток. Игра началась. В этот раз все стало как-то иначе. Словно после крика тренера они все разом опустили руки. Травмы, желтые карты и два гола. Ваня еще больше злится, расстраивается и, наверное, окончательно саморазрушается, когда он вроде и видит пас, хорошо отданный Влашичем, но, замешкавшись, не бьет по мячу, и тот просто катится дальше. И Облякову стыдно, ужасно стыдно, как никогда раньше. Это не игра сегодня, а какой-то бред, который, он не понимает почему, творится именно с ним. Неужели на Ваню так давит произошедшее с тренером? Все так не вовремя… Хочется проснуться и понять, что это — просто сон, что все можно исправить. Но нет. К сожалению, нет. Вскоре происходят замены. Обляков не удивлен, он бы себя посадил еще после первого незабитого. Быстро уходя с поля, он слабо ударяет ладонями по ладоням Кости, как бы передавая эстафету. Он не находит сил смотреть в глаза другу, так же, как и в глаза тренеру. Ваня лишь дает эту слабую «пять» и укутывается в плед, садится, начиная пить воду. Ему смертельно хочется уйти отсюда. Как Обляков еще не сломался, он сам не понимает, но весь этот день — сплошная ошибка, которую нельзя исправить.ЦСКА — Виктория, 1:2.
***
Ваня заходит в раздевалку очень подавленным. События матча — желтые карты, сплошные падения, нереализация голов, проигрыш, — плюс отказ тренера в чувствах… А ведь так выиграть хотелось, стать счастливым… Но все неподъемным грузом ложится Ване на плечи, и он еле сдерживает горькие слезы. Уже и правда хочется плакать при всех от бессилия, но как-то надо терпеть до дома, как-то надо терпеть крик тренера сейчас. Виктор заходит к ребятам. Он не знает, что сказать. Гнев и обида, словно вулкан, разгораются внутри, и надо найти момент, найти возможность выхода эмоций. Но парни слишком убиты этим матчем. Такой хороший первый тайм, и что же случилось во втором? Он осматривает ребят и, проходя, пожимает всем руки. — Вы все молодцы, — лишь говорит Гончаренко негромко и решает уйти из раздевалки. Ему самому хочется отдохнуть, он еще успеет им мозги вставить на место, разобрать все ошибки досконально и оттачивать, оттачивать до идеальности технику игры ребят. Зайдя в кабинет, Виктор садится за стол и накрывает голову руками. Ему тяжело вспоминать, что сейчас было на поле. Обляков что, так плохо играл из-за него? Что с этим мальчиком? На поле нельзя позволять посторонним эмоциям брать верх, нельзя быть таким слабым, играть вполсилы. Да, винить его одного тоже нельзя, там и другие хороши. И в плохом, и в хорошем смысле. Просто не повезло, просто не смогли, не выжали из себя все силы до конца. Но один момент наконец прерывает все футбольные мысли: Ваня ни разу не посмотрел в его сторону. Виктор закрывает руками лицо и устало выдыхает. Он ощущает в горле легкую боль, открывает ящик, достает Стрепсилс и начинает рассасывать эту таблетку. Хотя бы меньше проблем. Но разве это проблема? Он поднимается с места, берёт свою сумку, ключи и выходит из помещения. Тренер как-то быстро идет в сторону парковки. Автобус уже готов к отправке, и ребята крутятся около него, но нет еще троих. Виктор узнает от помощника, что те задерживаются, и решает ждать. Десять минут, двадцать… На сороковой, он уже хватает телефон и звонит Игорю. Тот сразу берет трубку, маскируя боль поражения под пуленепробиваемой серьезностью. — Алло. — Ты не знаешь, Обляков еще в раздевалке? Какая-то неестественная тишина держится в трубке минуту, и Виктору кажется, что Акинфеев вообще отключил звонок. Гончаренко смотрит на экран. — Игорь? Тот отзывается кашлем. — Да, Вить, завтра мы будем вовремя, — уверенно отвечает Игорь, и Гончаренко сначала вообще не понимает, причем тут это, но шевелит мозгами. Гениально. Он услышал это замаскированное «да». Игорь вверяет ему Ваню и не лжет, что тот уже ушел. — Спасибо, — лишь говорит тренер и скидывает звонок. — Сейчас Игорь с Марио придет, и уезжайте. Я на такси доеду, — обращается он к все тому же помощнику и направляется в сторону стадиона.***
Опустив голову и плечи, мальчик ощущает себя как никогда хреново. Так разбито, так утомленно. В голове мысль. Смешная, назойливая. «Сдохнуть бы», но вот на воплощение этой мысли у него не хватит смелости. Жить надо, надо дальше как-то бороться с этой горечью. — Вань, мы пошли, — уже в пустом помещении отзывается Игорь и смотрит на Облякова, а тот даже головой не ведет. После душа как пришел, так и сидит, не поднимая взгляда. — Не убивайся так, это не последняя игра, — на ломаном русском с дичайшим акцентом говорит Марио, и это тоже не дает ребенку толчка для того, чтобы прийти в себя. Ребята, зная, что сюда идет Виктор, решают уйти. Теперь, возможно, только он сможет достучаться до него. На выходе они как раз встречают Гончаренко. Он в автомате что-то купил, но за рукой не видно. Заметив ребят, он благодарит их за игру, прощается и идет дальше по коридору. Тишина. Только стук небольших каблуков разносится по помещению. Виктор заходит в раздевалку, видит Ваню и выдыхает. «Совсем померк». — Ваня, послушай. Я же говорил, что есть как победы, так и поражения. И если каждый раз все нести через себя настолько сильно, как ты это делаешь, из тебя победителя не выйдет, — тренер садится рядом и смотрит на Облякова, а тот сидит, будто зависший, даже не моргает. — Ваня, поехали домой, нечего тут сидеть, — и мальчишка встает на автопилоте, берёт сумку и молча уходит. Виктор, не теряя времени, идет следом и вызывает такси, вбивая свой адрес.***
Автомобиль везет их небыстро. Из-за сегодняшнего снегопада образовалась пробка, и они долго плетутся по ней к дому. Ваня за полтора часа так и не сказал ни слова, даже не пошевелился. Он сам не понимает, зачем согласился ехать вместе с тренером. В памяти еще свежи воспоминания от игры, у Облякова мелькают перед глазами эти два момента, когда он мог реализовать гол. Мог, да только неясно, почему все запорол. Подачи с угловых шли не так, как должны были. Словно все против парня… Еще и этот отказал. Уже прошло достаточно времени, чтобы просто забыть, забить на все это и дальше существовать, но какого-то черта рана на сердце продолжает кровоточить, причинять страшную боль, подпитанную проигрышем. Ване хочется дернуть ручку двери и вывалиться на дорогу. Он даже сам себя не узнает, ему так плохо ни разу не было, это все ново и странно. От суматошных мыслей ненадолго отвлекает голос тренера. — Идем, Вань, — говорит он, и Обляков краем глаза замечает, как тренер расплачивается и выходит из такси, но зачем? Куда они приехали?.. Через силу заставив себя выйти, он делает это и осматривается. Дом Виктора Михайловича. Тот уже идет к подъезду. Мальчик покорно идет следом, опустив голову, и ныряет в подъезд.***
Запах чая с бергамотом успокаивает. Виктор садится рядом и кладёт на стол небольшую пачку M&M's с арахисом, ближе придвигая её к парню. Ваня не верит глазам, вспоминая, как тренер ругал за шоколад. Тогда Обляков, все же пересилив себя, отдал шоколадку сотруднице стадиона. А сейчас что? Уже шоколад можно? Он глаза на чашку переводит и все еще молчит. В голову ничего путного не лезет. Ваня слово даже сказать боится, ему страшно вообще рот открыть, словно, произойди так, весь мир рухнет. И ведь рухнет, только не этот — в котором они живут, — а внутренний мир Вани Облякова, который сейчас действительно на грани катаклизма вселенских масштабов. — Ванечка, ну не надо так убиваться, — шепчет Виктор и осторожно начинает гладить его по волосам, а для парня это — спусковой крючок. Глаза сразу слезятся, и по щекам начинают течь дорожки слез, а голос предательски срывается. Ваня сразу закрывает лицо руками. Позор таким перед кем-то показываться. А перед тем, кого он любит — пусть и не взаимно, зато до одури и сбивающегося пульса, — тем более. Виктор растерян. Он не ожидал такой реакции. Гончаренко перемещает свою руку с волос на шею Вани и садится ближе, крепко обнимает мальчишку и успокаивающе гладит его, как котенка, пока не слышит этот голос, горький от слез. — Виктор, — Ваня словно молит о том, чтобы этот ад из объятий прекратился. Ему бы сейчас просто в постель, под несколько одеял, и всю ночь плакать, чтобы боль вышла… Но как отбиться, вырваться, когда так хорошо и одновременно плохо в сильных руках тренера?! Срыв отпускает Ваню не в скором времени, но Виктор чувствует, как Обляков хочет оттолкнуть его от себя, и обнимает Ваню крепче. Гончаренко нервничает: не только из-за того, что хочет сказать, но и из-за того, какой же был голос у Вани во время слез. Словно его мучают, пытают. Словно он отчаянно хочет спастись. — Ваня, — ему на ухо шепчет он и прикрывает глаза, поглаживая парня по его дрожащей спине, чтобы Обляков не отталкивал Виктора и больше не плакал, — Ванечка, — он чуть отстраняется и целует его в висок, а тот лишь думает: «Поддержка. Мне уже дали ответ ранее». Но Гончаренко не хочет останавливаться. Новый поцелуй приходится на щеку, и мальчик заметно напрягается, кладёт руки на плечи мужчины и отталкивает его снова — поддержка тренера далеко заходит, — опуская голову, чтобы он не видел заплаканное лицо. {Бета: ребят, настоятельно прошу включить тут песню Boy Epic — Tell me you love me. ПОЖАЛУЙСТА. Это очень круто} — Ванечка, прости меня. Ты мне нужен… — он лбом в лоб утыкается и ощущает, как Ваня замирает. — …как нормальный игрок, — продолжает за Виктора Обляков хриплым от слез голосом, убежденный, что додумал эту мысль тренера верно. — Не только. Вань, ты нужен мне, — снова повторяет Виктор уверенным, но тихим голосом и отпускает его, но берёт за здоровую руку и кладёт его пальцы на свое запястье, где ощущается пульс. А у Виктора сердце бьется пойманной птицей в клетке, и до Вани начинает медленно доходить. — Я… Вы… Что? Нужен… Но в-вы же сами… — заикается Обляков, и снова слезы градом обрушиваются из глаз. Ему не верится и больнее становится: а вдруг розыгрыш, а вдруг он снова не так понимает и сейчас оборвется этот последний нерв, который еще сдерживает его? Но Виктор не хочет быть попугаем. Раз слова не имеют силы, то, может, помогут действия? Лицо Вани — в теплых Викторовых руках, глаза смотрят в глаза, и этот темный ореховый разбавлен горечью и болью, словно виски, смешанный с темным красным вином: адова смесь, но влечет. Глаза Виктора переполнены беспокойством, каким-то страхом, ему несвойственным. Это море серо-голубого оттенка явно штормует. Губы к губам… Поцелуй выходит скомканным, больше похожим на пробу. Виктор не закрывает свои глаза, ищет ответ в глазах этого чудного ребенка и находит его в виде искорок и большего потока слез. В этих обессиленных руках Ванечки, схватившегося за плечи Гончаренко. И мужчина уже с уверенностью целует его. Целует так, как никогда и никого, даря эти чувства с полным осознанием того, что Ваня действительно мог бы быть уже в чьих-то других руках, чужих… Но руки Виктора — это то, что идеально ему подходит. Это то, что должно его трогать и ласкать. Он не заходит далеко сейчас, не делает поцелуй более взрослым, глубоким; такого простого им уже хватает, чтобы сердца бились в унисон, словно становясь одним целым. Ваня отстраняется и все еще не верит, не понимает, что происходит, ищет подвох. Он подносит руку к губам Виктора и пальцами дрожащими по ним ведет, а тот расплывается в мягкой улыбке и подушечки пальцев тоже мягко одаривает поцелуем, чем заставляет Ваню осознавать, менять эмоции со страха и недоверия на счастье.***
Ваня из ванной выходит, чувствует себя более живым, чем было. Даже непонятно, что так подпитывает его. Может, чай с бергамотом? Он по темным коридорам идет на какие-то звуки и видит в спальне, как Виктор что-то смотрит в ноутбуке. Мальчик не знает, куда себя деть в этот момент: пойти к нему или лучше быть снова порознь, поэтому он по памяти в гостиную заходит и на диван ложится. Вот тут-то усталость и стресс сразу берут свое, затягивая нещадно в мир снов. Но через пару минут яркий свет заставляет жмурить глаза и скрывать рукой люстру. — Ты чего тут лежишь? Я же в спальне, — говорит спокойно Виктор, подходит к мальчику, перехватывая его под локти, и помогает встать с дивана. — Я думал… Не знаю… Ну, что лучше не тревожить вас… — Ваня нервничает больше обычного, в словах совсем путается, а еще сонливость свое берет. У него ощущение, что и в положении стоя можно поспать, рядом все равно руки, которые будут крепко держать. Но он с собой борется. — Ой дурачок, не могу. Вань, пойдём, — и в голосе этом слышатся грубоватые нотки, но Ваню это не пугает: понимает мальчик, что сам своей дуростью и нерешительностью злит его. Виктор к кровати сонное чудо подводит и усаживает. Вскоре рядом с Ваней оказываются спортивные штаны и чистая футболка. — Переодевайся и ложись, — говорит Гончаренко, нежно проводит ладонью по щеке Вани и, обходя кровать, садится на свою половину, вытягивая ноги, снова что-то делая в ноутбуке. Ванечка клюет носом, но с горем пополам переодевается и, сев на кровать, просто наклоняется вниз и сидит, спит уже. Из-за этой неподвижности, тренер отрывается от работы и вскидывает брови, смотря на то, как мальчик сидит, согнувшись пополам. — Обляков, спать ложись, а не садись. А в ответ только мирное посапывание, и Гончаренко откровенно начинает смеяться. Он опять встает и укладывает Ваню; тот сразу ныряет с головой в одеяло и более не шевелится, замирая на боку. Рушить своеобразный купол-кокон мужчина не стал, лишь бросил взгляд на часы и понял, что да, спать уже точно пора. Выключив ноут, проверив квартиру на всякий случай — а то мало ли, где что работает, — он лег рядом с Ваней; тот, видимо ощутив присутствие Виктора, прямо во сне оплел его руками ногами, словно коала на дереве, и продолжил спать мирно. Виктор в очередной раз молился богу, правда, иному: «Господи, Игорь, спасибо, что ты доверился мне».***
Утро нового дня после игры приносит только какие-то болезненные ощущения в теле. Ещё, что-то тяжелое на ногах, которые и без того ноют. Ваня, прекратив ворчать в мыслях, открывает глаза и фокусирует взгляд. «Шея? А чья?» Он словно выпил много и вообще забыл всё, что было после свистка судьи об окончании матча. Ему больших усилий стоит хоть немного отстраниться, ведь чьи-то руки оплетают сильнее, не хотят отпускать, и вскоре голос — хриплый, сонный — шепчет: — Ванечка, доброе утро, — и у виска ощущается короткий поцелуй. Обляков весь заливается румянцем и вспоминает разом, что же было после игры. Теперь желания вырваться нет. Только если от смущения, но с этим он сразу борется и жмется к Виктору плотнее, запах его кожи вдыхает глубже, млеет, расслабляется. Гончаренко натягивает одеяло на их головы и чуть хрипит, мальчишку под себя подминает. Ваня лежит неподвижной струной около десяти минут и несмело, еще не понимая, на что имеет теперь право, рукой по спине тренера ведет, и тот опять мягко одаривает его поцелуем в висок. — Виктор Михайлович. Доброе утро.***
Ваня, наверное, заснул вскоре после сказанного. Теперь, открывая глаза, он видит, что рядом уже никого нет. До носа доходит приятнейший запах и желудок оценивает, урчит: кушать организм хочет. А сердце порхает птицей, душа становится этим бескрайним небом, и ощущение свободы наконец-то гуляет по телу. Ваня садится на кровати, вспоминает, как был тут раньше, как просыпался, когда болел. За окном виднеются снег на деревьях и местами серое, местами голубое небо. Возможно, погода еще разгуляется. — Ваня, — около уха. Мальчик вздрагивает всем телом, сразу поворачивает голову на источник звука и натыкается на эти глаза бескрайней синевы, а по телу словно 220 пустили. Ему еще страннее себя так ощущать, чувствовать, что его любят взаимно. А каково же Виктору себя держать? Лицо полно спокойствия, ведь кто-то же должен вселять уверенность и вести отношения первое время, пока другой привыкает. Ему несложно брать на себя данную роль. А может и сложно… Он сам не понимает. Но понимает одно: с Семаком даже в первые месяцы не было так хорошо на душе. Там всегда была какая-то суматоха, желание всему миру рассказать о том, что они вместе, куда-то рвануть подальше, забив на всё… А с Ваней не так. Он, проснувшись, видит этого ребенка, неуверенно приобнимающего его во сне, еще чуть хмурящегося, с глазами, немного опухшими от слез. Ему хочется больше обнимать Ванечку, больше целовать, сделать его каким-то изнеженным. Не хочется никуда улетать, ведь вот его дом, и тут историю писать надо, отсюда она должна идти и строиться, как дом: небыстро, но уверенно, чтобы фундамент делать, обкладывать стены, укреплять, украшать, вносить коррективы, а после — радоваться этому теплу, этой крепости, которая не развалится и не отдаст тебя лютым морозам или ветрам, пробирающим до костей. У Виктора нет желания орать на весь мир, что Ваня — его. Просто Ваня и есть этот мир, и если кричать, то мальчик просто оглохнет. У Виктора не было нормальных отношений: только чертов Семак со своими постельными свиданиями и записками утром типа «я улетел в Питер! До скорого», и так по кругу. Виктору тяжелее: он не силен в романтике, не знает, чего Ваня хочет и ожидает в принципе, а спрашивать — неприлично, ведь приятнее, когда угадывают и не ошибаются. Методом проб и ошибок. Но рано еще делать выводы, даже сутки не прошли с момента признания, и мысль такая в голову прокралась: «Вдруг передумает». Виктор останавливает свою руку, выводящую магические символы на спине Вани. Он уже смотрит на мальчика с тоской: не хотелось бы такое услышать, теперь-то. Если услышит, то точно закроет свое сердце, и без того разбитое. Футбол и прошлое забрали у него все нервы, всю силу, выпили всю кровь. Спокойствия хочется, должного отдыха. Хочется просто в чьих-то объятьях… Хотя нет, именно в Ваниных. Виктор решает уже вставать, делая это запредельно тихо, осторожно — не простит себе, если разбудит Облякова, — и бесшумно выходит из комнаты. Идет в ванную, приводит себя в порядок, надевает домашние штаны и идет на кухню. Он хочет сделать особенный завтрак и вроде бы столько всего умеет, но выходит только заезженный омлет с ветчиной, помидорами и зеленью. Он ставит блюдо под крышку и на самый малый огонь, чтобы не остыло и не сгорело, а сам идет будить свое чудо, направляется к спальне и видит, как Ваня уже сидит, в окно смотрит и улыбается.***
Запахи и вид омлета так радуют глаз, что Ваня даже охает и на стул садится. Следом присаживается Виктор и, ухмыльнувшись такой реакции, желает приятного аппетита. — И Вам, — добавляет Ваня, а Гончаренко чуть хмурится. Общение на «Вы» почему-то его не устраивает. Скорее, из-за того, что так в отношениях не принято. Но указывать на ошибки ему сейчас не хочется: пусть мальчик сам для себя решит, как удобнее сейчас, а позже они будут корректировать эти изъяны.***
Завтрак выдался вкусным. Ваня не в первый раз пробует что-то из-под рук мужчины. А потом Обляков вспоминает, как он сам готовит, и вмиг становится серьезным. Ваня и кулинария — не друзья. Только самое простое, и то выходит отвратительным, как ему кажется, хотя он уже готовил Виктору ранее. — Чего нос повесил? Не понравилось? — решает уточнить мужчина. — Нет, все очень вкусно. Я про вчера думаю, про матч, — решает не говорить правду Ваня и сводит тему к другой проблеме. — Я что-то совсем… Подвел… — Ваня, футбол — командная игра, так что хватит на себя вину брать. Да, были моменты неудачные, завтра все разбирать будем. А сегодня давай не о футболе, — Виктор убирает пустые тарелки со стола в раковину и включает по пути чайник, сам же посуду мыть принимается. Обляков только с грустью в пол смотрит, но потом — опять на Виктора, а тот слишком занят мытьем и не смотрит на Ваню. Только когда раковина пуста и все расставлено по своим местам, он, вытирая руки, смотрит на совсем поникшего парня и решает напомнить о том, что еще произошло вчера. — Вань, — он ставит стул напротив, аккуратно берет его руки в свои ладони, рассматривает их с мягкой улыбкой, смотрит в ореховые глаза, — откуда ты такой красивый в мою жизнь ворвался? — и вопрос странный, но так и надо. Эмоции на лице Облякова меняются с грусти на замешательство, а после — на смех и небольшой румянец на щеках. — Не знаю, с Луны свалился, наверное, — он глупости говорит, а Виктор его руку к губам своим подносит и мягко целует костяшки. — С Луны, говоришь? Теперь хотя бы понятно, почему руки такие прохладные, — и Гончаренко согревает их своим дыханием, но чайник, поставленный ранее, издает характерный звук, и Виктор тихо рычит на него, под удивление и смех Вани встает, наливает им чай. — Бергамотик, — по запаху узнает Ваня и облизывается, тянет ручки к чашке. — Ваня, брысь! Обожжешься, — откровенно грубо говорит Виктор, ведь правда переживает. И хорошо, что Обляков соображает, не обижается, послушно кладет руки на край стола и ждет, когда можно будет взять чашку. Та, как только коснулась стола, сразу же Ваней схвачена. Он тут же одергивает руки, горячо ведь, стенки чашки тонкие. — Да боже мой! Обляков! Я же предупредил, — психует Виктор, и тут, скорее, наиграно. Видимо, игра так очевидна, что Ваня только смеется, не боится по шее получить от любимого. А зря, Виктор может, но сейчас не хочет, только садится, закатывая глаза, и берет его руки в свои, мягко одаривая поцелуями обожжённые пальцы. А затем он начинает пить чай, параллельно доставая вчерашний M&M's из вазона. — Держи, надеюсь, ты это любишь, — подпирает щеку Виктор и смотрит на мальчика. Тот вкусняшке очень рад — по сияющим глазам понятно, — и у Гончаренко как камень с души. Да, Ваня — это и правда чудо. Это радость, которую он мог упустить навсегда.