Когда-то они ходили сюда с Одином, набирали воды и пили. Та по вкусу отличалась от асгардской. Сладость её оседала на губах, отчего язык невольно проходился по ним в надежде собрать последнюю капель. Она всегда утирала рот рукавом платья, заставляя Отца гневаться пуще прежнего. Он медленно подносил посох к кистям детских рук, аккуратно постукивая и качая головой. — Дурной тон, datter, избавь очи мои от взора сего. А та лишь кивала, послушно уводя руки за спину и виновато опуская взгляд к ногам.
— Я иду к тебе, min sønn, — совсем тихо прошипела царица пустоте, сводя брови к переносице. Боль проедала огромную дыру в тёмном сердце, отчего к горлу подступал ком. Богиня поспешно схватилась рукою за шею, одаривая ту хладностью длинных пальцев. С большей уверенностью её ладони коснулись пыльного выступа колодца. Словно на прощание себе из детства, Хель улыбнулась отражению, снова утопая в серебряном лесу. Над лесом уже сгущались сумерки, отчего общая картина становилась всё более смутно. Туман оседал, точно полз по земле и заглядывал на саму Хель. Одинсдоттир так давно не была в сокровенных местах своей обители, что многие обитатели чарующей мглы попросту боялись подать виду. Несчастные варги, что получили в прошлый раз, предпочли изгнание. Звери отказывались показывать свои мокрые носы, не желая узреть смерть соплеменников вновь. В голове Хель снова разворачивается картина, как драконий клык Хильды пронзает тела одним за другим. Как белая шерсть окрашивается багром и глаза волков закатываются в упокое. Мёртвые тела смиренно падали на землю, пока взгляд их продолжал бешено бегать по окружающим. Они натыкались на очи Хель, отчего зрачки их расширялись, как у безумных. Они не желали верить, что их загубила та, что ранее нарекла своими отпрысками. И хочет ли сама богиня того, иль нет, — она последняя, кого узрели варги пред смертью. Царица остановилась, вновь переводя дыхание. Ей было стыдно, что она сама привела к хранителям леса их верную погибель. Позволила людскому народу ступить на священные земли, оскверняя саму себя. Только сейчас она представила, как жалобно зовут своих детей Сколль и Хати, не зная, что те пали от рук смертных. Казалось, скулёж их преследует Хель отныне не только во снах, но и наяву. Иначе жалобные вопли во мгле никак не сыскали себе оправданий. Грань меж сознанием и реальностью стиралась быстрее прежнего, посему Богиня более не могла различить, откуда доносится вой. Хотела было упереться руками в очередное древо, но то словно растворилось прямо перед глазами, открывая взор к пустоши. Она была устлана тёмными цветами, точно пуховым одеялом. Хель опустилась на колени пред возвышающихся в округе каменных построек. Отец рассказывал, что ранее на этом самом месте возвышался дворец. Величавый, он карабкался по деревьям к небу, впиваясь острыми когтями в сумрак. Будучи юной она так хотела узреть замок воочию, прикоснуться к его холодным стенам и услышать их историю. Ходить по мёртвым коридорам, прислушиваясь к скрипучим полам и скрежету за стенами.***
— Far, а какой она была? — Кружась в танце, снова и снова твердила Хель. Наклонялась к алым цветам, вдыхала их аромат и заливалась звонким смехом. Восседая на бревне, Один сам заходился смехом, поглаживая седую бороду. Не взирая на все кошмары пережитого, его дочь продолжала радоваться жизни, не подозревая о своём истинном предназначении в этом мире. В моменты сердце старика овладевало жаром и ему хотелось избавить юную царицу от жестокой участи, спрятать под своими платьями ото мрака, что так смаковал в ночи её страданиями. — Прекрасной, дитя моё. Совсем как ты, — морщинистая кожа уступала белоснежной улыбке, стоило ей обернуться. Детские глаза, полные наивности, загорались неистовым огоньком, а девичий рот невольно раскрывался, молвя совсем тихо. Слова так и не сходили с губ, оставаясь в мыслях. — Я хочу взглянуть на неё, Отец, — шептала Хель себе под нос, опуская взор. Носы детских ступней сходились друг к другу, а сама она покачивалась из стороны в сторону. Он хмурился, почти рыча: — Отбрось забавы, Хела, ты царица. Негоже дочери моей вести себя, как простолюдина, — злосчастный посох снова касался хрупких позвонков, заставляя невинное детское тело прогнуться под его напором и выпрямиться. Богиня закрывала глаза, боясь той боли, что часто накрывала её за непослушание. Она не смеет сторониться отца, отчего терпеливо выжидает, как пыл того угаснет и посох его вернётся к нему. Выдержав паузу, Один совсем аккуратно постукивает дочь тростью по плечам и примыкает основанием к своим ногам. Грозная фигура Всеотца приподнимается от довольной усмешки, что позволяет Хеле открыть глаза и выдохнуть. — Она была той красоты, что во всех мирах не сыскать. Гордая и непокорная, что во тьме не побоялась бы дерзить. Волосы её заходились вьющимися локонами, опадая на плечи. Взглядом сурова, да характером сильна. Заинтересованная, подступала она ближе, позабыв о суровых наказаниях за то, что смела находиться слишком близко. Казалось, что сейчас Один закрывал на это глаза. Или же делал вид, что не взирает на сию проказу. Детские губы дрожали от любопытства, а маленькие руки примкнули к мужским коленям, осторожно опираясь, — У неё есть имя? — Ангрбода. Та, что породила Смерть.***
Хель по сей день оставалась в неведении, что же случилось с той, что породила её на свет. Она совсем искренне тосковала по родной матери, мечтая о том, что хотя бы та не отрекнётся от её объятий. Ей хотелось перебирать материнские волосы в ночи, когда разум, словно лезвием, пронзали жуткие кошмары. Он рассказывал, что замок сей принадлежал именно Ангрбоде. Во мраке она кружила в пустынных почевальнях. Чтила одиночество и покой. Всю свою осознанную жизнь Хель верила, что матерь пала страшной смертью, узрев свою дочь. Один твердил, что столь темна была душа маленькой Одинсдоттир, отчего не выдержала того женское сердце. И она верила. Ровно до того, как в их жизни появилась Фригг. Хела нахмурилась, облизав пересохшие губы. Фригг последняя героиня трагедии, о которой ей хотелось бы вспоминать. Выдохнув, она провела рукою по давно усопшим цветам. Те, словно пылью, посыпались в руках Смерти. Царица потёрла пальцы друг о друга, цветочный пепел казался таким приятным на ощупь, что расставаться с ним совсем не хотелось. Однако дуновения ветра тотчас унесли тот за собой. В своеобразном танце закружили они в воздухе, вперемешку с блеклыми листьями. Закрывая глаза, она позволила себе на одно лишь мгновение стать той, кем всегда мечтала. Свободной. Опустив плечи, аккуратно опускается спиною к мягкой траве, сжимая ту в своих ладонях и бережно перебирая. Впервые за последние тысячу лет Одинсдоттир чувствует себя живой. Природа отзывается на её желания совсем радушно, укрывая туманом, точно одеялом. Луна озаряет её белоснежный лик, любуясь красотой Богини. Природа единственная, кто не побоялся заглянуть в глаза смерти. Наверное, именно поэтому она так манит Хель за собой. Ей так нравилось сие единение, тело пронзало приятно чувство холодной земли и шелковистого одеяния травы, что так задорно щекотала спину царицы Нифльхейма. Громкое дыхание снисходило до обнажённой шеи Хелы дурманящим паром. Жар из вольчих ноздрей расплывался по ключице и плечам. Жуткая пасть разивалась, демонстрируя остроконечный язык. Зверь заливался слюной, позволяя отвратным каплям коснуться тела Одинсдоттир. От холодной капели прямиком над горлом, она широко распахнула глаза. Губы дрожали, как и всё тело. Ей хотелось спрятаться в ночи от дикости в глазах того, что стоял над нею, оголяя клыки. Зрачки Хель истошно забегали по морде хищника, обращая внимания на затуманенные очи. Казалось, что животное слепо и совсем ничего не видит. Беспроигрышная иллюзия для незнающих. Это мгновение длилось целую вечность. Хрупкие ветки, точно кости, ломались под весом чудовищ, что окружали её с обоих сторон. Все прежние мысли казались сейчас лишь забавой, учитывая происходящее. Наконец на лице богини разилась улыбка, более походящая на оскал. — Ох, min sønns barn, — прохрипела она, покачав головой. Будто не верила в то, что сие совсем реально. Уши варга настороженно встрепенулись и встали торчком, улавливая шёпот царицы. Пелена постепенно спадала с глаз, позволяя зрачкам проявиться во всей своей красе. Её рука медленно двигалась по траве, примыкая к талии. После, сгибаясь в локте, она подняла её к морде зверя. Женская ладонь осторожно примкнула к черной, точно тьма, шерсти, а в глазах невольно становились слёзы. Больше всего на свете Хель хотела прижать зверя к себе, сомкнуть в своих объятия и..попросить прощения за смерти братьев и сестёр. За то, что посмела показать свой мир иным. Они узрели прекрасное и чудовищное одновременно. — О, Сколль..что я сотворила, дитя, — облокачиваясь на локти и подбирая ноги, Хель всё-таки утягивает зверя поближе к себе. Варг послушно приближается к своей владыке, закрывая глаза. Она перебирает волчью шерсть, что сочится меж пальцев, точно вода или же кровь. Невольно вспоминает, как в крови захлёбывались другие. — Пророчество Отца, о, дети мои, всё именно так, — ещё тише произносит она прямо в загривок волка. Он, кажется, отвечает ей, хрипло поскуливая. Словно понимающе прощает содеянное.Отец твердил, что в конце останутся двое. Те, что будут бродить по миру, роя лапами землю и скалясь на иных. "Тот, чья шерсть окрашена тьмою небосвода, будет преследовать Соль, дабы проглотить. Тот, чья шерсть белее снегов Ётунхейма, погонится за Мани. Изо дня в день. Бесконечный круг."
Хель невольно отрекается от Сколля, наскоро осматриваясь. Сердце её тотчас утихает, стоило ей завидеть Хати, что смиренно восседал чуть поодаль и выжидал момента. Белоснежный волк прижимает уши к голове, понурив голову. Его шерсть клочьями свисает до самое земли, ибо тот так сильно прижался к траве. Сколль одним скачком отскакивает от Хелы, позволяя той встать. Благодаря тонким лапам силуэт волка кажется ещё грациознее, чем изображалось на картинках в тех книгах, что она читала Отцу и господам вечерами. Зверь покорно склоняет голову, пытаясь усмирить хвост, что наводит ветер позади. Опираясь в землю голыми руками, Богиня поднимается на ноги. За нею следуют и оба сына Фенрира, примыкая по обе руки. Вскидывают головами ладони, дабы те легли на холку варгов. Она наконец дома. В своих владениях. В местах, что по праву принадлежат ей. Воздух разрывает истошный рёв. Хель хмурится. С каждым шагом слушать его жалобный плач становиться всё тяжелее. Сколль и Хати напряжены не менее самой Смерти, отчего поджимают хвосты и заливаются хриплым воем в ответ.***
Они являлись ей в тёмных снах. Верные варги, что стоят по обе стороны. Хель долго не могла заснуть, представляя жуткую пасть и злые, исполненные яростью, глаза. Они каждую ночь настигали юную царицу и не давали снов. Она жила в настоящем кошмаре. На утро всё ложе её было залито горькими слезами от страха и непонимания. — Ты сильная, datter, тебе не нужна моя опека средь ночи, — сурово басил Один, стоило ей заикнуться о дурных снах. Она рассказывала ему о тех, кто являлся ей в видениях ночи. Всеотец лишь смеялся, хлопая дочь по спине. Лишь с возрастом она узрела в книгах Сколля и Хати. Тех, кто являлись в лунном свете чрез пространство грёз и молили о пощаде. Врывались в её сны, желали быть как можно ближе. Отец рассказал ей о варгах только спустя приличные пять сотен лет. — Зверь, что разрывает воздух в ночи и дышит в спину Смерти. Чудовище, что было рождено selve døden, — взмывал руки к потолкам залов, пальцем тыча во фрески, — коль варга удостоилась воочию повидать, — не сыскать покоя в жизни паче.***
На секунду Хель остановилась. До встречи с тем, кого так любила, оставалось немного немало пара шагов. Их разделяет невиданная грань, всего одна пустующая поляна. Она обернулась назад, вглядываясь в тот путь, что проделала. Все те заросли и воспоминания. Только сейчас взглянула на свои руки, что были изранены шипами диких роз в полях. Царица невольно прикусывает нижнюю губу, поднимая очи к высокой ветви. Чёрный ворон взирает на неё с высока, склонив голову. Она оставила всех один на один с чудовищным лесом, что кишит невероятной живностью. Наполненный духами мёртвых и неупокоенных. И все они здесь вновь исходя из её эгоистичных желаний. Одно решение значило совершенно всё. Судьбы многих, за чью жизнь она нареклась нести ответственность и судьба одного единственного. Того, кто во мраке ждёт её сладких речей. Варги сделали пару шагов вперёд, покорно ожидая саму Смерть, что, словно душа, металась меж мирами. Она набирает воздуха, прислушиваясь, как истерзанное когтями судьбы сердце ударяет в грудь. Оно само ведёт её к Фенриру, закованного в цепи. — Что же значимо для души моей, mor? — Отчаянно вопрошает она, запрокинув голову. Ветер обнимает её сзади, одаривая холодом. Он несёт по воздуху цветочную пыль, что совсем недавно Богиня держала в своих руках. Могучий поток ведёт их вглубь, к заточению. Сколль и Хати опускаются на землю, закрывая глаза. Выбор сделан. И, не взирая на правильность своих поступков, Хель наконец ступает в по-настоящему мёртвые земли. Фенрир. Каменные плиты, выложенные дорожкою, ведут прямиком к пристанищу зверя. Над сей местом небо ещё чернее. И совсем нет деревьев. Испепелённые ветви уже даже не хрустят под ногами. Стволы те почернели от сырости и отсутствия света. Это место окутано тьмой и мраком. Никаких шансов на жизнь, самая настоящая погибель. Варги не отважились ступить на земли своего великого отца, поджав уши. Хель уверенно ступает ближе ко дворцу, что словно зовёт её. Шепчет имя Смерти и готов показать всё, о чём некогда смел умалчивать Отец. Раскрыть все карты. Рёв уже совсем близко. Жуткий силуэт возвышается средь пустоши. Она совсем не боится его, делая шаг за шагом. Каблук звонко ударяет в каменную кладь, отчего глаза волка раскрываются и он внимает её своим очам, совсем не скалясь. Жуткий зверь, скованный в глейпнир, стоит и смотрит прямо ей в глаза. Её возлюбленное дитя. Плащ богини не развевается из-за полного отсутствия ветра, что попутно сопровождал всю дорогу. Он привёл её к сыну и более нет смысла гудеть средь крон могучих деревьев. Тот, ради кого она проделала весь путь, сейчас прямо напротив, склоняет голову, позволяя прикоснуться к макушке чёрной голове. Хельхеймская царица послушно тянет руку навстречу, примыкая ладонью ко лбу зверя. Шерсть его скомкана и запачкана. Из-за дождя она стала совсем грубой. Пальцы пронзают не самые приятные ощущения, но она совсем не торопиться убирать руку. Её голос продолжает дрожать, отпуская в воздух совсем тихие замечания. — Я пришла к тебе, min sønn. За тобой, — выдохнув последние слова, губы царицы касаются шерсти животного, одаряя того всей той нежностью, что хранилась с самого рождения.***
Она металась из стороны в сторону, не понимая происходящего. Всё, что строилось веками, рушилось в одночасье. Великая стремилась уберечь всё то, чем дорожила. — О, Один, сокрой же от тьмы дитя, не будь глупцом, — шипела она, ударяя кулаком в стол. Старик лишь хмурился, глядя на ту исподлобья. Один не желал дочь. Лишь пешка в руках короля. Она могла слишком много дать, чтобы отказываться от неё прямо сейчас. — Мне не нужна ты, Ангрбода, — сурово твердил тот, постукивая пальцами по подбородку, что только начинал обрастать бородой, — лишь дитя, что послужит Мраку.***
Он заглядывал ей в глаза, ища упокой. Фенрир, измученный страданиями, более не находил сил даже вздохнуть. Вой потребовал слишком много сил. Его бездыханное тело лежало у врат тьмы. На следах цепей плоть была стёрта в кровь. Оковы уже смыкались на костях и каждое движение вызывало у него лишь боль. — Что же они с тобой сотворили, — продолжала твердить Хель, обходя волка. Он так исхудал, что рёбра проступали чрез густую шерсть, а раны от хлыстов казались совсем свежими, несмотря на давность нанесения. Царица сделала то, чего так долго желала. Примкнула к сыну, ощутила его тепло и живое дыхание. По всему расплывалась изнывающая тоска и жалость. Как она только могла допустить подобное.***
Она бежала через лес, что было сил. Спотыкалась о подолы платьев, повыше задирая их и задыхаясь. Оглядывалась на рык и вопли, закрывая уши. Ангрбода хотела спастись от злой участи. Уберечь, если не себя, то хотя бы своё дитя. Хель. — О, поклянись же мне в верности, Фенрир, — обращалась она сквозь слёзы к могучему зверю, — да сбереги душу дочери Одина.Он взрывал когтями землю. Клацанье зубов и брызги слюны разносились за несколько дюймов от самого зверя. Рвался, чтобы исполнить долг, которым обременила его Ангрбода пред своею смертью. Он должен был сберечь Хелу и предстать пред Одином, рыча и заливаясь слюной. Серебряная глейпнир должна была сдерживать мощь Фенрира, сохранив о том лишь память. Никто и никогда не должен был вновь узреть того воочию. На страницах книг жуткий волк считался погибшим. Дети Асгарда вспоминали в Самайн, а в народе того прозвали детищем самой Смерти. Один позаботился о том, чтобы его свершениям не помешал никто, даже величавый волк незримых размеров.
Хель нашла его по зову. Тому самому вою, что разрывает небеса в клочья и заставляет хмурится. Ветер называл её имя, когда царица стояла над телом волка. Нарекало его матерью и величало хозяйкой смерти. Сама Ангрбода нарекла Фенрира сыном Хель, дабы тот сберёг покой её через столетия, да не свершил Один задуманного.***
Хельхеймская царица испуганно смотрела на всё то, что её окружало. Сколько бед свалилось на плечи неповинных. И никто во всех девяти мирах не смел догадываться, какая горькая судьба скрывается под маской бессердечной Богини Смерти. Обо всём всегда приходилось молчать. Отец был жесток, но справедлив. Он учил её сдерживать эмоции и не давать волю чувствам. Её хладнокровие пронзало, словно нож. Вот только своё прошлое он скинуть смог. Словно смыл грязь водой. А дочь так и осталась пешкой в его коварных руках, и лишь свою роль она сыграла, коль та в ненадобности, нет ничего слаще избавления. В какой-то степени он считал её таким же прошлым, но никак не настоящим. Сыновья, его отдушина. Разве может Смерть конкурировать с Жизнью? Хель увела взгляд, опускаясь на колени пред зверем. Она облокотилась спиною на мощные лапы, бережно поглаживая чудище против шерсти. Казалось, тот даже засопел и наконец обрёл покой. — Я должна вернуться, о дитя моё. Говори со мной в ночи, песнь твоя мне слух ласкает. Оттого ль я знать буду, что ты жив, — пальцы Хелы скользят по жёсткой шерсти. Она не желает поднимать глаз, понимая, что если только увидит всё то разочарование от короткой встречи, — ни в коем случае не сможет покинуть его сейчас. — Jeg elsker deg, mitt barn.