Семнадцать мгновений любви

Камиджо ненавидит просыпаться рано, вопреки ежедневному бодрому виду и какой-то лихорадочной работоспособности. А утром, едва проснувшись, шлепая босыми ногами по полу, он думает только о том, что завтрака опять нет, в ближайшую кофейню идти не хочется, в квартире холодно так, что едва заметно трясет, пока умываешься, и вообще жизнь какая-то слишком суровая штука, особенно с утра в понедельник. У Хизаки есть очаровательная привычка звонить по утрам, рано-рано, контролируя процесс пробуждения, подпинывая, мягко напоминая, что сегодня не выходной, не запись, не интервью, не съемка, а репетиция. — Ре-пе-ти-ци-я. – Самодовольно чеканит трубка голосом лидера, даже не зная, что эту минуту старается сам для себя. И кофе любимый как назло почти кончился, хватит только на чашку, ну и остались еще какие-то пакетики быстрорастворимого. Юджи вспоминает, что ненавидит чай, только когда усаживается за стол, поставив на него локти, и задумчиво смотрит в чашку. — Жениться мне, что ли? – Невпопад безлично тянет он, от нечего делать, зачем-то болтая ложкой в чашке. — А что, есть на ком? – Хизаки по ту сторону, кажется, слегка оторопел, тут же едва слышно усмехнувшись. Взглянув за окно и поежившись, вокалист плотнее кутается в халат, прижимая трубку плечом к уху, и греет руки о чашку, продолжая мечтать о завтраке, а еще лучше, если бы его кто-нибудь приготовил. — На тебе – не вариант, ты готовить не умеешь… — Я отлично живу на полуфабрикатах. Но за тебя не пойду, и не проси. А с чего это ты? «С чего» — не точная формулировка. Камиджо прощается с лидером, отмахивается, обещает скоро приехать, а потом все-таки выпивает почти безвкусный чай, и готовит себе завтрак, думая о том, так ли плохо жениться. По крайней мере, это избавит от муки постоянно мерзнуть по ночам и самому возиться по утрам на кухне. Хотя можно было и не возиться. Хизаки же как-то живет на полуфабрикатах. Садясь на подоконник и закуривая первую сигарету с утра, он прижимается спиной к стеклу, на миг жмурясь от перепада температур. Какой-то скрытый мазохизм – когда холодно, по контрасту найти еще более холодное, поняв, что до этого было тепло. Набирая смс Юичи, Камиджо давит окурок в пепельнице, наблюдая за кофеваркой, чувствуя, как льдинки в груди начали таять. Отправив сообщение, вокалист засекает, через сколько Жасмин перезвонит. Потому что перезванивает он всегда, а сегодня просто сам бог велел. — Я очень надеюсь… что ты понимаешь весь масштаб трагедии. – На фоне что-то шуршит, доносятся резкие звуки сигналов машин, обычный городской шум, и среди всего этого пробивается вкрадчивый голос басиста. Камиджо улыбается, спрыгивая с подоконника и чувствуя, что вот теперь точно почти проснулся. — И в чем же трагедия? — Мне пришлось останавливаться и доставать телефон, тратить время на медленное недоумение, и за это время Нагоя успел меня возненавидеть. – В знак доказательства к мерному гулу прибавляется резкий лай, словно Ю держит своего большого и страшного пса на руках, поминутно уворачиваясь от любопытной мордочки. – Как тебя понимать-то? Рубашки гладить некому? Юджи посмеивается, наконец-то стряхнув сонное оцепенение и даже почти согревшись, представив гладящего ему рубашки Ю. Каждое утро, подобно традиции вокалиста пить свежезаваренный кофе, Юичи начинает с вынужденной прогулки, в точно таком же полусонном состоянии, что и Камиджо, запинаясь, он наворачивает круги рядом с домом. Представив басиста и его собаку на этих ежеутренних вылазках, Камиджо каждый раз не может удержаться от улыбки, однажды даже вполне серьезно поинтересовавшись, кто из них кого выгуливает – Жасмин Нагою, или Нагоя его? — Ну а если серьезно, то нет, быть твоей женой я не могу. – Пыхтит в трубку Ю, судя по интонации, хитро улыбаясь. – Я убираться не люблю, и у меня нет кулинарного таланта. — Да это и не требуется. — А что требуется? — Мне спать холодно, по утрам лень варить кофе, снег пошел как назло, Хизаки разбудил за два часа до будильника, и еще… — Поехали ко мне вечером. Мы с Наги тебя погреем. А еще я даже попробую сделать что-нибудь, чем нельзя отравиться. Из-за плотных, белых как сахарная вата снеговых туч неожиданно вылезает робкий лучик солнца, Камиджо жмурится, глядя на улицу, приставив ладонь козырьком к глазам, и очень живо сейчас представляет, как Ю, держа одной рукой Наги, старается открыть ключом дверь. Дома у него всегда поразительно тепло, хламно, пахнет апельсинами, а на фоне играет какая-нибудь музыка. Это все – такой разительный контраст с стеклянно-холодными стенами в собственной квартире, что Юджи без колебаний принимает приглашение, полученное как-то совершенно без усилий. Не считая лаконичного «Ю, я хочу на тебе жениться».