Семнадцать мгновений любви

Ветер гонит по сухому асфальту комья сбившихся вместе снежинок, падающих с неба, закручивает крохотные воронки и расшвыривает прочь. Осенний снег всегда такой, сухой, неуловимый, и словно бы кружащий где-то между небом и землей, падающий слишком низко, и таящий, не успев коснуться земли. Но всё же тает. Жасмин слегка откидывает голову назад, сползая на сидении ниже, включая фары. Теперь хорошо видно, что асфальт уже успел потемнеть, а застывшая грязь на обочинах размякла и превратилась в кашу. Включая негромко музыку в салоне, Ю гасит свет, слегка постукивая пальцами по рулю. Не очень-то приятно смотреть перед собой, когда хочется протянуть руку к тому, кто рядом. Камиджо на него не смотрит, низко склонившись над какими-то документами и графиками, недовольно вскинув голову в тот момент, когда Жасмин выключает свет. — Я вообще-то читал… — Ты вообще-то портил себе зрение. Все твои бумажки вполне подождут до завтра. Между ними вкрадчиво, еле слышно, танцует невесомая музыка Поля Мориа, Юджи оборачивается, кинув папку с бумагами назад, на пассажирское сидение, и вслушивается, удивляясь и не понимая, откуда в машине басиста взялись эти диски. — У тебя взял. – Искоса взглянув и чуть прибавив скорость, читает мысли Жасмин. Он это замечательно умеет. Камиджо устал настолько, что ни одна мысль не задерживается в его голове, на виски давит тяжесть, будто опустившееся небо, всё в перине темнеющих снежных облаков. Пора сумерек – пожалуй, самое таинственное время суток, когда предметы теряют свой цвет, и нет разницы между белым и черным. Время чудес. Ю всегда водит спокойно, без суеты. Никогда не превышает скорость даже за городом, и очень-очень редко нарушает правила. С ним спокойно в большей степени, чем с кем-либо, только вот, если бы он еще и любил так же, как ведет машину – было бы несравненно, во много раз легче. Размышляя, действительно ли ему хочется, чтобы Ю не нарушал правил установленных отношений, Камиджо сам себе убийственно честно отвечает – нет. В этом, наверное, вся прелесть, всё очарование, всё то, чем Жасмин так крепко сумел привязать его к себе. Он может быть застенчивым и ласковым, может быть робким, а может выводить из себя язвительными замечаниями, нарочно провоцировать на ссоры, только чтобы в самый опасный момент сжать пальцами запястье и сказать в самые губы «Ты такой красивый, когда злишься». Или впасть в противоположную крайность, становясь нелюдимым и мрачным, не веря никому. Даже Камиджо. И, пожалуй, в такие моменты – ему особенно. — Куда мы едем? – Выглянув в окно, и стараясь что-то разглядеть в стремительно сгущающейся тьме, Юджи вдруг очень хочет, чтобы они не приехали никуда. — Не знаю. – Ю пожимает плечами, слегка улыбнувшись. – Какая разница? Я же с тобой. Это «с тобой» действует магически. И если ранний вечер – время чудес, то кому как не Ю им воспользоваться. Закрывая глаза, склонив голову вбок, ближе к басисту, Камиджо следит за ним сквозь ресницы, расстегнув пару пуговиц на пальто и высвобождая шею из шарфа. — Прекрати мне сниться. – Его голос какой-то слишком теплый, словно у довольного жизнью домашнего кота. — Что хочу, то и делаю. – В тон отвечает Юичи, и не может удержаться от улыбки. До Йокогамы остается несколько минут, Жасмин даже жалеет, зная, что мгновения не повторяются, а вот этот поразительно затянувшийся миг – вдвоем в салоне машины, летящей куда-то вперед, под тихий, четкий шум мотора, под вкрадчивые скрипки Мориа – он хотел бы остановить. И еще, чтобы непременно в сизых, шифоновых сумерках. …На смотровой площадке всегда ветрено. Слишком большая высота, и снежинки здесь холоднее и суше, они не успевают таять, летя дальше, но с успехом путаются в растрепанных волосах. Камиджо опускает голову, закрыв глаза и вдыхая запах волос Ю, обнимая его крепче за плечи, чувствуя сомкнувшиеся в ответ вокруг его шеи руки. Ветер треплет полы пальто, рвет шарф, безжалостно терзая, а еще заставляет задыхаться в букете запахов снега, прелых листьев, и сладковатых духов Ю. — Я серьезно. Прекрати мне сниться, или поехали сегодня ко мне. — Ты же знаешь, что я не могу. — Не сниться? Или поехать?.. — И то, и другое. Жасмин медленно, на ощупь стягивает перчатку, зарывается рукой в волосы Камиджо на затылке, мягко перебирая их, пропуская сквозь пальцы. Едва ощутимо касается шеи, ведя дальше, очертив скулу, немного отстранившись, но продолжая обнимать вокалиста свободной рукой. И улыбается, взглянув ему в глаза. — Терпение, Юджи. Ты всегда хочешь всё и сразу. — Ничего, кроме тебя, я уже не хочу. Ночное небо Йокогамы не давит, оно возносится вверх, продолжая сыпать мелкой крупой, швыряя снежные клочья в ветер.