Семнадцать мгновений любви

Каждый город – своя особенная планета. Каждый континент – своя отдельная галактика. И там, где действуют одни правила, начисто неприменимы другие. Можно мечтать о других мирах можно до безумия хотеть там оказаться, но реальность часто не совпадает с радужными мечтаниями. Ю чувствует себя немножко инопланетянином среди обилия незнакомой речи, другого, слишком поверхностного ритма жизни. В Америке всё будто бы не всерьез, играючи, бессмысленно. - Западный Голливуд. Это государство в государстве, - Камиджо подслушивает его мысли, появляясь в номере из ниоткуда. Как всегда. - Не нравится мне здесь, - басист отпускает штору, та с тихим шелестом закрывает окно от любопытных глаз. Обхватив себя руками, Жасмин молча кусает губы, не зная, как сказать, как сформулировать то, что вот уже несколько часов крутится на уровне невысказанных подсознательных мыслей. Он знает, что Юджи уже успел договориться с Юки, и тот отправится ночевать в номер Теру или Хизаки. Они продолжают зачем-то соблюдать конспирацию, хотя даже в аэропортах, ожидая отправки своего рейса, или в автобусе между городами Японии, всегда держатся вместе. Рядом. Юичи нравится порой незаметно сжимать в пальцах рукав пиджака или рубашки Камиджо, так, чтобы тот не заметил. И сразу отпускать. В типовом гостиничном номере выключен верхний свет, горит только ночник, и Ю неожиданно ловит себя на том, что вот таких номеров он помнит тысячи. И нет никакого отличия, в Токио они, в Саппоро, в Хельсинках, или в Лос-Анджелесе. Чуть вздрогнув, почувствовав руки Камиджо вокруг своей талии, Жасмин как-то слишком покорно, почти безвольно откидывает голову ему на плечо, чувствуя в затылке тупую саднящую боль, болезненно жмурится, с трудом подавив тяжкий, сухой вздох. - Что с тобой? – самый родной на свете шепот на ухо. За этот шепот без преувеличения можно умереть, и сердце на секунду замирает, с силой трепыхнувшись. Ю тихо хмыкает, в мыслях мелькает неуместно и глупо: «Влюбился. И правда влюбился». - Я знаю, что ты хотел от Штатов не этого. Мы поедем в Нью-Йорк. С тобой. Только вдвоем. Хочешь? Камиджо иногда кажется, что он властелин этого мира. Юичи думает об этом, и слабо улыбается, чуть помотав головой. - А работа как же? Ребята без нас? Мы же не отдыхать сюда приехали. - Знаешь, что самое главное в отношениях между людьми? Юджи верен себе, вечно отвечает вопросом на вопрос. Жасмин снова пожимает плечами, уговаривая себя высвободиться из мягкой хватки любимых рук, чтобы сохранить какие-то жалкие остатки гордости, и не позволять читать себя как открытую книгу. Раньше, еще год, да даже полгода назад он так бы и сделал, но почему-то не теперь. Наверное, дело в том, что прежде, со всеми своими серьезными и не очень партнерами, он никогда не чувствовал восхитительную слабость, глупое, почти женское желание раствориться в чужих руках, в теплых ладонях и контрастно ледяных пальцах. Их хочется греть дыханием. - Не знаю, - наконец говорит он, затылком чуя, что Камиджо ждет ответ. А потом крепче сжимает его руку, потянув ближе к себе - невзначай раскрытой ладонью по животу и груди - и сердце при этом бьется все быстрее, а по коже, ощутимая даже сквозь одежду, проходит горячая волна мурашек. По очереди медленно целуя как всегда ледяные кончики пальцев Юджи, Ю больше ни о чем не думает. Даже о том, что ему так по-детски, так разочарованно-обидно не понравился Западный Голливуд. - Главное – дарить счастье и радость. А для этого лучше всего исполнять заветные желания. А чтобы это сделать, в свою очередь, нужно уметь слышать чужие мысли. Голос Камиджо звучит чуть хрипло и глухо, потому что он говорит это, низко опустив голову и уткнувшись губами в шею Ю. От этой обворожительной мягкой хрипотцы, мурашки становятся в миллион раз ощутимее. Жасмин все-таки изворачивается, выпутывается из плена объятий, и садится на подоконник, подтянув колено ближе у груди и обхватив руками. - И как? Чужие мысли слышать? Как?.. Слегка цепляя штору кончиками пальцев, он отодвигает ткань ровно на пару сантиметров, выглядывая на улицу, уверенный, что вокалист так просто не сдастся. Но все равно вздрагивает, ощутив легкое прикосновение губ к своему виску, такое ласковое, невинное, и вместе с тем страшно интимное. Так целовать себя можно позволять только особым людям. - Вот так, - Юджи целует его в висок еще раз, губами чувствуя чужую головную боль и чужие мысли, - теперь я знаю. Мы обязательно пойдем с тобой гулять по заснеженному Нью-Йорку. Зимой. Обещаю. Ты настоящий сумасшедший, хочется сказать Ю, но он молчит, впервые в жизни молчит, когда так хочется говорить. И еще какую-нибудь чепуху, еще что-то о том, что самые прекрасные на свете глаза – карие, темные, будто бархатные, а в глубине незаметных зрачков душу потерять легче всего. Ему хочется поднять руки, обнять за шею, прижаться щекой к светлым, сладко пахнущим волосам, вдохнуть тот запах, которым пропитались наволочки подушек в его квартире. - Сентиментальная чушь какая-то. А ты как всегда, и… Иди сюда. Обрубив свои собственные грезы наяву, Жасмин резко тянет Камиджо на себя, цепко сжав в пальцах край его кофты, обнимает за талию, продолжая сидеть на подоконнике, и быстро кивает несколько раз, соглашаясь и со своими мыслями, и с каждым словом Юджи. - Я обещаю… - повторяет вокалист еще раз, медленно перебирая каштановые прядки, садясь на подоконник рядом. - Я запомнил, - отзывается Юичи, легко касаясь кончиками пальцев его спины между лопаток.