Ночь в Невервинтере

– Твою мать, Бишоп, ты его убил! – заорала Фарлонг на всю улицу. – Ты больной ублюдок! Труп, который утром найдут в Чёрном Озере, лихорадочно думала она; обескровленный труп в самом фешенебельном районе Невервинтера. Об этом будут орать все газеты – это ладно, похуй на смертных, пусть думают что хотят, а вот на князя Невервинтера так просто не положить. Старый носферату Нашер не потерпит наглых шабашитов. Фарлонг покусала нижнюю губу и плотнее запахнулась в кожаную куртку; её продрал озноб. Бишоп не спеша вытащил из пачки сигарету, прикурил и с наслаждением затянулся. Его губы, щеки и подбородок были перемазаны кровью, и ее то ли отвратительный, то ли прекрасный сладкий запах бил Фарлонг в ноздри. – Заткнись, – хрипло сказал он, выпустив дым. – И не вопи, дура. Фарлонг перешла на шепот. – Хочешь, чтоб на тебя Кровавую Охоту объявили? Бишоп, Маскарад! Ты не в Лускане, придурок! – Я в курсе, любимая, – не выпуская изо рта сигареты, он наклонился и вытащил из кармана пальто мертвеца сложенную газету. – Глянь, что тут пишут. Эмбер… слыхала о таком городке? Так вот, говорят, по нему прокатилась волна убийств. До департамента дошло. Эти городки… Он ногой перевернул тело, и Фарлонг, вглядевшись, поняла, что лицо убитого ей знакомо. Это был Лорн Старлинг – её земляк из Вест Харбора; насколько Фарлонг знала, тот закончил полицейскую академию и стал неплохим копом. – Он вел это дело, – Бишоп будто прочёл её мысли. – Видала? Под статьёй и впрямь красовалось фото Лорна – стереотипный невервинтерский коп с квадратным подбородком и глянцевой мужественной улыбкой. Сейчас, лёжа в луже крови с остекленевшими глазами и перекошенным ртом, он выглядел куда более искренне и где-то даже трогательно; его даже не портило развороченное горло, сквозь которое были видны красные хрящи и что-то блестяще-розоватое. – И чего? – раздраженно переспросила Фарлонг. – Что мне до разборок еды? – Святые сиськи, Фарлонг, ну почему ты такая тупая? В Эмбере завелся Сородич, об этом знают даже неофиты. И только ты, блядь, хлопаешь своими ресницами и спрашиваешь «и чего?». Ну хоть раз раскинь не ногами, а тем, что у тебя в голове. И подумай, какого хера надо этому Старлингу, который, между прочим, гуль Торио Клэвен! – Гуль Торио Клэвен?! Торио Клэвен была Примасом Лускана и самой отпетой сукой на материке – о зверствах этой тореадорши-отступницы ходили легенды. Останки тех, кому не повезло на неё нарваться, были в буквальном смысле вывернуты наизнанку и выпиты досуха – эти мешки из кожи, костей и разодранных внутренностей, то и дело находимые на улицах Лускана, уже привлекали внимание Инконню и их лидера – бывшей хиппи по имени Элани. А если этот Старлинг работал на Торио... – Пиздец, – только и сказала Фарлонг. Гули способны ради хозяев на все – взять ту же Шандру, принадлежавшую Фарлонг телом и душой. Лорн, мать его! – Он, родимый, – кивнул Бишоп. – Так что утри слёзы скорби. Дядя Бишоп ебнул подошвой лусканского таракана. Носферату нам ещё спасибо скажет. А то потом бы оказалось, что в Эмбере мы с тобой, например, скачем. Не, за это не скажет, срать ему на нашу стаю. А вот на репутацию свою нет. Она и так подпортилась, как Каталмач его нахуй послал. В их стаю, кроме неё и Бишопа, входили вентру Кара, наслаждающаяся пироманией, тореадор Ганн и цимиш Зджаэв, причём её Фарлонг стремалась больше всех. Зджаэв было около двухсот лет, и её лицо было таким искаженным, что она вечно прятала его в шарф. Фарлонг едва не стошнило, когда однажды она увидела ту в настоящем обличье – с огромным ртом до ушей и тремя рядами кривых зубов. Зджаэв тогда даже извинилась. Она вообще была очень культурной и тонко чувствующей женщиной – это проявлялось, например, в её картинах, написанных витэ, кровью смертных, или в инсталляциях из костей на тему любви и смерти. Зджаэв была очень милой, но Фарлонг предпочитала не оставаться с ней наедине. Другое дело Кара. Красотка Кара без тормозов, ненавидящая закон, тремеров и весь окружающий её мир; когда Кара задумывает веселую шутку, стоит спрятаться в подвал. А Кара задумала ужасно веселую шутку – уж Фарлонг-то знает… Все они были шабашитамм, разумеется. – Кто это Каталмач? Бишоп метнул на неё злой взгляд, будто бы Фарлонг была каким-то надоедливым мелким зверьком, и схватил за предплечье, намереваясь увести подальше от переулка. Фарлонг обратили совсем недавно, и года не прошло, и поэтому она постоянно задавала вопросы; когда Бишоп был в хорошем настроении, он на них отвечал, когда был в плохом – советовал не забивать голову херней, потому что думать Фарлонг все равно не умеет и годится только для опрокидывания на спину. На самом деле, Бишоп был конченым мудаком. Ну зато стрелял отпадно – «Глоками» с двух рук, пиздец всему, что движется и дышит. Фарлонг сразу влюбилась. Бишоп напомнил ей отца, тоже крутого стрелка, хозяина единственного тира в Вест Харборе; она никогда не была разборчива и признавала это. – Вентру, – Бишоп отмахнулся. – Каталмач типа местная оппозиция. Либерте, эгалите, фратерните. Но в целом такой же ебанутый, как носферату. Фарлонг ничего не ответила. – Кстати, слыхала? – Бишоп ухмыльнулся и бросил окурок на Старлинга. – Король Теней в городе! *** – …ибо я согрешил... Он сжимал переплетённые между пальцами четки, прислонившись лбом к холодной решетке исповедальни, и говорил, и говорил, и говорил, и ему казалось, что отражающееся от стен эхо ему отвечает. Впрочем, это была лишь иллюзия, самообман, в которых Касавир преуспел за четыреста лет своего проклятия. Никто с неба не отзовется, чтобы дать ему прощение, потому что такие, как он, прощения не достойны; с неба бы прислушались к воину-крестоносцу, но он давно перестал быть таковым. Менялись времена и эпохи, рыцари канули в Стикс, и больше не оставалось никого, кто знал бы сэра Касавира, ревнителя веры и храмовника. «Разве тот, кто состоит на службе у кровососа, имеет право говорить что-то о нравственности? – звучал в его голове насмешливый голос Офалы. – Дай мне тебя поцеловать, и мы вместе войдем в вечность…» Офалу давно настигла окончательная – ей проткнул сердце осиновым колом Курт, и пепел её развеялся над Мираром. Офалы давно нет – а её голос все так же звенит под черепом Касавира. Проклятый голос проклятой Офалы. Какая разница, в сущности – быть вассалом живого или немертвого господина? Тогдашнему Касавиру казалось, что разница была. Офале не составило никакого труда стать его создательницей. Он запутался и озлобился, а это всегда ведет к гибели. Каяться, в общем-то, бессмысленно. Его внимание привлек звук шагов. Вроде бы и лёгкие – а стучат громко. Рыжая девчонка – бруха, понял он – нерешительно пересекала проход между скамьями и озиралась, будто боясь встретить кого-то знакомого. Она выглядела нелепо среди образов и свечей – в драных джинсах, короткой чёрной майке и тяжёлых ботинках; Касавир почувствовал раздражение. – Ой, – сказала она. – Прости. А что, теперь всем Сородичам велено ходить в церковь? Он промолчал; девчонка сделала ещё пару шагов и чихнула. – У тебя такой одеколон противный, - поведала она с обескураживающей непосредственностью. – У меня при жизни аллергия на цитрусовые и на пачули была. А у тебя и то и это. – Зато запаха тлена не слышно, - негромко отозвался он. – Кто ты такая? Она ещё раз чихнула и шумно шмыгнула носом. – Ну что ты поделаешь! – пожаловалась она. – Я Нишка. Вообще-то, я от Анархов, меня прислали тебе новость сказать. В тремерской капелле только узнали, а мы уж всем разносим, – с гордостью добавила Нишка. Касавир склонил голову к плечу, ожидая, когда девица наконец насладится возложенной на неё важной миссией. Она начинала его забавлять. Наверно, неофитка, подумал он; уж очень сильно лучится энтузиазмом. Главой невервинтерских Анархов, насколько знал Касавир, бессменно оставался бруха по имени Келгар Айронфист, который при жизни был мотогонщиком, выпивохой и звездой бокса в полутяжелом весе. Он мог казаться парнем-рубахой, но дело своё знал – Анархи всегда узнавали новости первыми. – Я давно не был в городе, – сказал он. – Думаю, ты много чего можешь мне рассказать, милая дама. Нишка фыркнула. – Ты смешно говоришь. Прям как рыцарь из книжки. А новостей и правда много. Например, кто-то из Сородичей пьёт смертных в Эмбере, и это не нравится нашему князю… Но есть кой-чего поважнее. – А я и есть рыцарь. Только не из книжки, увы. Что за новость? – Ну так вот, – выпалила Нишка, – Король Теней вернулся в город! *** Капелла горела. Горели тяжелые бархатные пунцовые портьеры, с сухим треском осыпаясь в серый пепел; горели стулья драгоценного красного дерева, горела сцена, и огню было все равно, что пожирать. Сэнд наблюдал за пожаром, стоя в дверях и безучастно сложив на груди тонкие изящные руки; в его глазах не было ни тени удивления. Выглядывавший из-за его плеча Гробнар тоже ничему не удивлялся. Ведь это он предсказал пожар – вплоть до минуты. В кармане пиджака звякнул телефон, и Сэнд, криво улыбнувшись, прочитал сообщение. «Регент Консистории или все-таки Камарильи? В первом случае неясно, зачем тебе капелла. Кстати, передай привет Торио. Её пёс только что издох». – Какая мразь, – наконец тремер разомкнул губы. – Рыжая паскуда. Он брезгливо отряхнул пепел с лацканов тщательно отглаженного костюма, развернулся и вышел прочь, на улицу. Там уже суетились пожарные, выли полицейские машины и толпились зеваки-полуночники; никто не обращал внимания на двух невысоких мужчин, покинувших здание капеллы. Сэнд направился к выходу из Чёрного Озёра, стараясь по мере сил огибать скопление смертных, Гробнар послушной тенью следовал за ним. На тротуаре они столкнулись с парочкой гангрелов, будто сошедших с фильмов двадцатилетней давности – оба в кожанках, у девушки потекла тушь на глазах, а под полой куртки её кареглазого спутника угадывалась кобура; Сэнд презрительно обошел их, и вслед ему донесся гогот парня. Нырнув в подворотню, он преодолел ту и оказался в уличном театре. Здесь тоже было много огня и людей. И ещё здесь была она. Кара танцевала на возвышении, широко улыбаясь своим зрителям, словно была языческой богиней, а все остальные – её идолопоклонниками; в её руках кружились, выписывая в воздухе причудливые фигуры, два огненных веера. Кара танцевала что-то резкое и экспрессивное; страстная и зажигательная мелодия неслась из уличных колонок, около которых стоял красивый длинноволосый парень с ярко выраженными рашеменскими чертами бледного лица. Парень не сводил глаз с Кары, которая была похожа на живой язык пламени, и он был такой не один. Кара была вся – пламя и вызов, от собранных в гладкую прическу рыжих волос до затянутых в кожаные брюки стройных ног. Как жаль, что ей придётся умереть окончательно. Пусть она умеет вертеть свои веера, пои и стаффы так, что те не жгут её волосы – Сэнд сделает так, чтобы её навсегда спалило солнце, и да будет так. Он представил себе, как эта белоснежная кожа покрывается желтыми ожогами-пузырями, и едва не застонал от почти оргазмического удовольствия. – Регент Сэнд, – зашептал Гробнар, – регент, я что-то вижу… Гробнар был малкавианцем, и к его видениям стоило прислушиваться так же внимательно и вдумчиво, как избегать его обычных речей. Его обратили в пятнадцать лет, и с тех пор прошло полвека – а Гробнар так и остался старым безумцем с внешностью подростка. – Что ты видишь, Гробнар? – бесстрастно спросил Сэнд. – Тень. В Невервинтере поселилась тень, страшная очень… – Тень… – задумчиво проронил Сэнд. – Интересно. Надо послать факс в Тэй, думаю, понтифику Сафии будет интересно узнать, что шабашитская шваль жжёт её капеллы. Он пристально посмотрел в зелёные глаза Кары, и огненная спица веера пронеслась в миллиметре от её уха. Огонь – смерть для Сородичей, а Кара – прирожденный игрок с огнём. Музыка оборвалась. Пламя, которого на самом деле не было, с шипением взметнулось к ночному небу, и взвывшая толпа кинулась врассыпную, толкаясь и наступая друг на друга; через полминуты на помосте осталась лишь Кара, гневно раздувающая тонкие ноздри, и рашеменский красавец у колонок. Последний оскалился и сделал шаг вперёд. – Стой, Ганн, – приказала Кара, и тот покорно остановился. – Это что было, а? Новую книжку по тауматургии прочитал? – Это было предупреждение, – спокойно ответил Сэнд. – Маленькие девочки должны осторожно обращаться с огнём. Ещё раз выступишь – Нашер объявит на тебя Кровавую Охоту. А исполнителем назначусь я. Он круто развернулся и двинулся обратно к подворотне, и на пятом шаге до него донесся голос Кары. - Когда придёт Король Теней, какую сторону ты примешь? В ответ Сэнд прибавил шагу. Она все-таки уела его, рыжая змея. Над Невервинтером простиралась необыкновенно чёрная беззвездная ночь.