Рай у каждого свой

2010 год. Джим Хаттон умирает в больнице от рака легких. Рядом никого нет. Семьей Джим так и не обзавелся. У него была семья, которая покинула его 24 ноября 1991 года. Эту семью Джим предавать не хотел. Хаттон умирает медленно, больно, кашель рвет горло, в груди все горит. Ему приходится умирать здесь, в этой пустой, холодной палате. И в полном одиночестве. Не так все бывает у нормальных людей. Обычно рядом с умирающим мужчиной жена, дети, если повезет внуки. А Джим один. Он ненавидит эту белостенную комнатушку, ненавидит эту медсестру, что заходит просто сменить капельницу, хотя они оба знают, что очередная доза витаминов внутривенно уже бесполезна. Осталось ведь совсем немного. Грудь снова сжимает кашель, и в этот момент Джим вспоминает о нем. О своем Фредди. Меркьюри все же умирал легче – рядом с ним хоть кто-то был. Хотя видеть смерть и душевные страдания близкого человека тоже не лучший вариант. Смерть вообще не лучший вариант. Джим словно переживает тот день снова. Перед глазами в четкую картинку складываются воспоминания. Джим держит Фредди за руку, крепко сжимая. Меркьюри уже не произносит ни слова, уже просто не может, просто устал. Фредди невесомо касается ладонью щеки Джима, улыбаясь из последних сил. - Все таки ты любовь всей моей жизни,- с усмешкой произносит он. Рука слабеет, падая на диван. Отмучился. Джим не плачет. В этом нет смысла. Он прижимается губами ко лбу Фредди, прикрывая глаза. - Подожди меня там. Хорошо, дорогой? Хаттон открывает глаза. Ничего не изменилось – больничный потолок. «Ты ждешь меня, Фредди? Ведь совсем скоро. Прости, что так долго» На следующее утро Джим Хаттон скончался, тело перевезли в морг. Эту смерть Джим ждал почти двадцать лет. Почти двадцать лет, каждое утро, он поворачивался на постели и не находил рядом с собой сопящего Меркьюри. Почти двадцать лет, каждый вечер, он выкуривал одну сигарету, запивая табачную горечь сладостью, любимого когда-то ими обоими, вина. И почти двадцать лет, каждое двадцать четвертое ноября, Джим носил на могилу два нарцисса и подолгу сидел у надгробья, надеясь, что совсем скоро они встретятся. Что Хаттон увидит перед собой те насмешливые карие глаза, что услышит чуть высоковатый мелодичный голос, что сможет прикоснуться губами к губам. К губам немного сухим, горьковатым от сигарет, но к таким до боли родным. И теперь Джим Хаттон встречал смерть, как старую знакомую, отдавая себя в ее объятия. Все часто думают о том, что происходит после смерти. Джим, например, видел темноту, словно он просто на время закрыл уставшие глаза. Темнота, будто плотное одеяло, накрыла его тело, придавила, придушила. Хаттон словно не умел дышать, не мог вдохнуть хоть немного драгоценного воздуха. Сквозь пугающую черноту стал пробиваться знакомый голос и звуки фортепиано. Эта мелодия, этот голос... Джим узнает его из тысячи других. Хаттон рвался из этой тьмы, метался пойманным в капкан раненным зверем. Немного! Еще чуть-чуть! Перед Джимом и родным голосом встает тяжелая дверь - последнее препятствие. Мужчина рывком распахивает дверь и резко отшатывается, как от огня. За фортепиано сидит Фредди Меркьюри собственной персоной. Музыкант оборачивается на Хаттона, смотря на него теми самыми темно-карими глазами. - Джим? Чего ты так испугался? Я еще вроде не настолько страшный,- смеется Меркьюри. Хаттон переводит взгляд на, всегда висящий над музыкальным инструментом, календарь. 1986 год. Джима ведет, он опирается о комод, чтобы не упасть. Фредди подходит к Хаттону, осторожно придерживая его за плечи, беспокойно заглядывая в глаза. - Ты чего, дорогуша? Будто призрака увидел. Джим не реагировал. Он не мог в это поверить, это не правда, это невозможно. Люди не оживают так просто, и во времени не перемещаются. - Ты к врачам ходил? – строго спрашивает Джим. Меркьюри опешил. Джим не должен был знать об этом, но ведь ничего не скрыть. - Да, - покорно кивает исполнитель, - Я чист, как ангел. Так что выдохни. От меня так просто не отделаться, Хаттон. Если хочешь, могу выписку показать. Джим все еще не верит в происходящее, но сейчас он решил послать здравый смысл в пешее эротическое. Он с облегченным стоном привлекает Меркьюри к себе, утыкаясь в изгиб шеи. Вдыхая уже забытый аромат дорогого парфюма. - Какой-то ты больно ласковый,- улыбается Фредди, размеренно поглаживая Хаттона по волосам, - Мы не виделись всего час, как ты за вином утопал. Успел соскучиться? Ох, Фредди, если бы ты знал, что не виделись вы не час, а два десятка лет. Слово «соскучился» звучит слишком мягко сейчас. От этой «скуки» все эти года Джим был готов завыть одиноким зверем, не слыша по утрам тихой игры фортепиано. - Безумно, дорогой, - сорванным шепотом говорит Хаттон. И вот сейчас самое время заплакать, зарыдать, выплеснуть все, что копилось внутри долгих двадцать лет. Но Джим не может, слез будто нет. Ему оставалось лишь как можно крепче сжимать в объятиях тело Фредди, осыпать его лицо торопливыми поцелуями, как можно чаще прикасаясь к улыбающимся губам. Меркьюри отстраняется, берет Джима за руку, увлекая за собой в спальню. Сейчас можно, раз на нежность прорвало. Хаттону уже все равно как это произошло. Он снова может смотреть в эти глаза, прикасаться к этому телу, ловить губами каждый вздох и просто держать в объятиях, слушая тихое пение на ухо. И этот голос теперь никогда не скажет о страшном смертельном диагнозе. Для Джима это рай. Единственный и вечный. А вина он так и не принес, но о нем, кажется, оба забыли.