***
Когда Кайлу начинало казаться, что он дошел уже до крайности, до самой последней черты, за которой отчаяние переходит в ледяное оцепенение в ожидании близкой смерти, как события наносили новый удар, и становилось ясно, что это — еще не предел. Что хуже еще может быть — и будет. Он думал, упершееся в грудь дуло будет последним, что он почувствует. Он думал, оскал титанового черепа будет последним, что он увидит. Это было страшно, но концлагерь оказался страшнее — спрессованная ужасом и отчаянием живая масса человеческого мяса, вонь, кровь, смерть. Но и это был не самый страшный кошмар. Он стоял перед Кайлом — похожий на человека так сильно, что можно было поверить, но все же — неуловимо чуждый, текучий, нечеловечески плавный в движениях. Смертоносный. Скайнет разглядывал Кайла с брезгливым любопытством ученого, нашедшего внешне отталкивающий, но занимательный экземпляр. От этого взгляда дыхание застревало в горле тугим горячим комком и становились ватными ноги. Кайл думал теперь, что концлагерь не был таким уж страшным местом. Там жертвы безлики, а смерть слепа, она может и промахнуться, выбирая, кому умирать. Одно дело — находиться среди таких же, как он, обреченных на смерть бедолаг, и совсем другое — стоять лицом к лицу с главным врагом, зная, что он пришел за тобой. Кайл думал, его убьют. Вряд ли быстро — скорее всего, долго и мучительно, так, что он сам будет рад умереть. Он не знал, почему Скайнет из всех своих пленных выбрал именно его. «За что?» — кричало в агонии тело, распяленное в стороны так сильно, что казалось, будто вот-вот лопнут мышцы, но слова застревали в перехваченном страхом горле, и с искусанных губ слетали только мучительные стоны. Быть может, не было у Скайнет никакой особой причины, просто случай, просто Кайлу не повезло. Но это оказалось не худшим из того, что могло произойти. Страшнее всего оказалось видеть Лидера в плену. Кайл решил уже — вот-вот чиркнет по его горлу лезвие, и Джон обмякнет в хватке манипуляторов, заливая кровью свою грудь и стерильно-белый пол тюремного блока. Но вместо этого на его шее застегнулся ошейник. Джон ничем не выдал себя, однако по рисунку теней на скулах Кайл понял, как сильно тот сжал зубы, усилием воли заставляя себя стерпеть. Лидер не носил ничего, что прилегало бы к шее с тех пор, как один из его солдат, попавший под влияние поклонявшегося Скайнет культа, попытался его задушить — и задушил бы наверняка, не подоспей вовремя Хогин с парой ребят. А потом появился Скайнет — и Джон закричал. Этот крик немыслимой боли до сих пор гулял внутри опустевшей головы Кайла, бился о стенки черепа, пульсируя мучительным: это из-за тебя. Когда Джон затих, Кайл снова забился в угол, прячась в сгибах локтей от яркого, всепроникающего света. Глаза, привыкшие к скудному освещению бункера и катакомб, к ночной темноте на поверхности, нещадно жгло. Джон застонал. Тихий звук прошелестел по пустому, выхолощенному помещению тюремного бокса. Кайл сместился к решетке, боясь шумом или резким движением привлечь внимание Скайнет. Джон лежал на боку, прижав руки к груди и подтянув к себе колени. — Джон, — тихо позвал Кайл. — Джон, ты меня слышишь? — Да, — с усилием вытолкнул тот из себя, приподнял веки — и тут же вынужден был зажмуриться из-за резанувшего по глазам света и навернувшихся слез. — Как ты? Джон с видимым усилием сел. Помедлив с минуту, он толкнул себя к решетке и, привалившись к ней спиной, ответил: — Жив. Теперь он сидел так близко, что можно было дотронуться. Кайл не видел ран, но Лидер явно был слаб и измучен. Хотелось спросить, что Скайнет с ним сделал, хотелось сказать, что Джон зря пришел за ним, да много чего хотелось, но все было лишним в этот момент. Кайл просунул руку между прутьями решетки, сжал его плечо. Губы Джона дрогнули в слабой улыбке, и он накрыл руку Кайла своей ладонью. Так было спокойнее им обоим.***
Джон не знал, сколько прошло времени — внутренние часы сбоили в безжалостном свете и тишине, нарушаемой только их с Кайлом дыханием. Поначалу Джон ждал, что вот-вот раздадутся шаги, но текли секунды — вдох-выдох-вдох — а Скайнет не появлялся. Обнаженным Джон чувствовал себя неуютно. На это Скайнет наверняка и рассчитывал: о пытках, физических и моральных, о психологическом давлении и ломке личности он знал все, что за много веков узнало человечество, и, может, даже больше — то, что путем экспериментов на солдатах Сопротивления понял сам. Раздеть человека донага значило лишить его психологической защиты, унизить, обеспечивая тем самым немалый процент на успех. Давил на горло ошейник, хотелось сорвать его. Хотелось одеться. Хотелось забрать Кайла и оказаться за много миль отсюда, среди своих, в безопасности. А еще дико хотелось есть. Джон предполагал, что следующим методом Скайнет выберет голод, но ошибся — более того, стейк, который вскоре принесли Джону, выглядел как… стейк. И запах у него был как у настоящего стейка — насыщенный аромат хорошо прожаренного мяса, незамутненный лишними специями. После безвкусной, отвратительно выглядевшей биомассы, которой в основном питались повстанцы, это был настоящий удар по органам чувств. Рот мгновенно наполнился слюной, в животе мучительно заурчало; Джон судорожно втянул в себя аромат, прикрыв глаза, на секунду позволив себе вернуться на много лет назад, когда война казалась всего лишь надоевшей страшилкой в устах сбрендившей матери. Только происхождение мяса вызывало подозрения. Фермы канули в Лету вместе с остальным миром, из выживших животных остались только крысы и собаки — остальных либо поели в первые годы, либо их мясо пропиталось токсинами и стало непригодно в пищу. Собак было мало, их берегли и старались не трогать, хотя, конечно, случалось всякое, а вот на крыс повстанцы охотились и почитали за деликатес. Поначалу — чтобы как-то справляться с голодом, а потом — ради разнообразия, когда осточертевшая биомасса переставала лезть в глотку. Джон знал несколько человек, которые готовили крыс так, что пальчики оближешь, хотя и собаками, когда припекало, тоже не брезговал. Другое дело — человечина. Каннибализм распространился среди одичавших, не примкнувших к Сопротивлению людей, промышлявших мародерством, но это было необходимым условием выживания. Скайнет же мог пустить на мясо кого-нибудь из заключенных так же легко, как уничтожил большую часть человечества — хотя бы тоже в качестве психологической пытки. Эта мысль Джону не понравилась. — Что это? — спросил он, кивнув на миску. — Это стейк, — бесстрастно ответил Скайнет. — Я вижу, что это стейк, мать твою, — рявкнул Коннор, — из чего он? — Пищевой концентрат. Имитация. Тебя интересует технология изготовления? — Обойдусь. — Я не собираюсь травить тебя, Джон, если ты об этом. Это было бы так по-человечески глупо. Ешь. Твое тело израсходовало большое количество энергии и нуждается в восстановлении. Джон дождался, пока Скайнет уйдет и только потянулся к еде. Стейк исходил горячим насыщенным ароматом, но стоило поднять от него взгляд — и аппетит пропал. То, что ел Кайл, еду напоминало лишь отдаленно: это был брикет грязно-серого цвета, по виду больше похожий на кирпич, чем на что-то съедобное. Риз по-прежнему был пленником, а значит, и кормили его соответственно. Джон перехватил его голодный взгляд, устремленный на стейк, и кивнул на свою миску: — Махнемся? — А? — не сразу понял Кайл. — Жратвой, говорю, махнемся? — усмехнулся Коннор. — Давай я тебе половину своего, а ты мне половину — ну, чего там у тебя? — А ты? — А мне хватит. Боль взорвалась в теле — мгновенная и страшная, она прокатилась по нервам обжигающей волной, и мир рассыпался на осколки. Дрогнули стены, Джон понял, что заваливается назад, и потерял сознание до того, как упал на пол.***
Удар под ребра привел его в чувство. Коннор подавился вдохом, распахивая глаза, и свет резанул по глазам, словно лезвием. Вскрикнув, Джон снова зажмурился, перекатился на бок, сжавшись и баюкая разлившуюся по ребрам свинцовую боль. Но ему не дали прийти в себя. Пинок в плечо опрокинул его на спину, и ботинок, весящий, кажется, тонну, надавил на грудь. — Ты разочаровал меня, Джон, — сказал Скайнет, глядя на него сверху вниз. — Я думал, мы друг друга поняли. Джон видел его сквозь пелену набегающих от резкого света и боли слез — обманчиво-хрупкий, Скайнет ощущался монолитом, опасной глыбой, нависшей над головой, готовой вот-вот сорваться и раздавить. Джон вцепился в его ботинок, пытаясь ослабить силу давления, но с тем же успехом он мог бы пытаться сдвинуть стену. Воздуха не хватало, ребра трещали, готовые вот-вот сломаться, босые пятки скользили по полу, тщетно толкая тело назад, из-под ноги наблюдавшего за ним Скайнет. Джон чувствовал себя пришпиленным зубочисткой червяком, извивающимся под любопытным взглядом ученого — нелепая и бессмысленная смерть, с какой стороны ни посмотри. — Хватит! Оставь его, ты, слышишь? Голос Кайла Джон услышал не сразу — он пробился сквозь постепенно стихающий шум крови в ушах, когда исчезла давившая на грудь непомерная тяжесть, и воздух снова полился в легкие. Наверное, Кайл и раньше что-то кричал, умолял, угрожал, и Джон просто не слышал его, оглушенный стуком собственного сердца. Он отполз от Скайнет на несколько шагов, пытаясь отдышаться и понимая, что это — только начало. Кайла наверняка выволокли из камеры, чтобы он наблюдал за наказанием своего Лидера. Манипуляторы удерживали руки его над головой; тонкая кожа натянулась, обрисовывая сильно выступающие ребра. Видимых ран на нем не было, Скайнет не тронул его — пока не тронул, и они оба это прекрасно понимали. Джон хорошо знал Кайла, он легко читал в его взгляде запрятанный поглубже страх. Кайл пытался держаться уверенно, но любое движение Скайнет отзывалось напряжением в его теле, словно он пытался сжаться в комок, закрыться, спрятаться. Риз был на грани, Джон это видел и боялся, что он сломается прежде, чем Скайнет выполнит обещание и отпустит его. А значит, Джон должен был держаться. Какое бы наказание не придумал Скайнет, Джон должен был его вынести, потому что если сломается он — сломается и Кайл. — Я приказал тебе есть, потому что твоему телу нужно восстановить силы, — сказал Скайнет, разворачивая плеть. — Ты нарушил мой приказ. Я мог бы убить тебя за это, но это не входит в мои планы. Я мог бы наказать тебя за непослушание, но это не будет достаточно эффективно. Я решил, что накажу Кайла Риза, это будет гораздо действеннее. — Нет! — вскрикнул Коннор. — Я виноват, я признаю. Больше такого не повторится. — Ты должен знать, что будет, если ты снова меня ослушаешься. — Я понимаю и готов понести наказание, — Джон склонил голову. — Но Кайл ни при чем. Это была моя идея. Не делай этого. Не делай этого, черт! Джон был готов умолять, если потребуется — на коленях, но Скайнет сказал: — Хорошо. Это было так неожиданно, что Джон не поверил: — Что? — Хорошо, Джон, я не буду этого делать, — повторил Скайнет и добавил: — Это сделаешь ты. Джон отшатнулся от протянутой плети, словно она была готовой на него броситься змеей. — Нет. — Джон, — тихо, но угрожающе сказал Скайнет. — Сделай, как он говорит, — подал голос Кайл. Джон обернулся к нему, полагая, что его рассудок все же выдержал, но встретился с твердым взглядом человека, решившегося на отчаянный поступок. Кайл переступил с ноги на ногу и тихо добавил: — Лучше ты, Джон. Он был прав. Джон и представить себе не мог, что когда-нибудь идея самому высечь Кайла покажется ему хоть сколько-нибудь разумной, но сейчас это было меньшее из зол: Скайнет многократно превосходил Джона силой и не испытывал жалости. Приступи он к наказанию — кто знает, как сильно он покалечил бы Кайла. Разумнее всего было подчиниться. И Джон взял протянутую ему плеть. Кайл расставил ноги, упираясь в пол, и замер, закаменел в ожидании. Наверное, он хотел выглядеть уверенно и бесстрашно, но от этого казался еще более уязвимым. Джон видел, как сбежала по спине Кайла капля пота, оставив тонкий влажный след вдоль позвоночника. В первый раз плеть легла поперек него, перечеркнула толстой, быстро налившейся алым линией. Кайл сжал кулаки и, кажется, даже дышать перестал, пережидая боль. Коннор помедлил несколько секунд, чтобы дать возможность им обоим прийти в себя. Боль Кайла ощущалась им как своя собственная, будто плеть каким-то образом задела и его, только легла не поверх, а пробила насквозь. Дождавшись, пока плечи Кайла перестанут ходить ходуном от тяжелого дыхания, он снова замахнулся. Рукоять плети лежала в ладони неподъемной тяжестью, приходилось прикладывать усилия, чтобы ее поднять, но вряд ли дело было в материале, из которого ее сделали. Скайнет продемонстрировал не просто тонкое знание человеческой психологии, он будто влез в череп своего главного врага, выбирая ему самое изощренное и болезненное наказание. Джон больше не боялся, что Кайл сломается — теперь он не был уверен, что не сломается от этой пытки сам. Второй удар пришелся по плечам, и на бледной коже мгновенно вспух новый, контрастно-яркий рубец. Кайл взвился на цыпочки, выдохнул с усилием, но смолчал. Чувствуя, как растет в нем самоубийственное желание направить руку с плетью не на спину Кайла, а на Скайнет, Джон попытался отрешиться, стать механизмом вроде терминаторов, бездумно выполняющих приказ. Он больше не смотрел на спину Кайла, хотя по-прежнему держал ее в поле зрения. Опустив взгляд, Джон нашел на голени Кайла маленькую точку, скорее всего родинку — думать о том, что это капля крови, он не хотел, — и сосредоточил на ней свое внимание. Так было легче, так он не видел, как перечеркивают бугрящуюся напряженными мышцами спину багровые полосы. Однако слух отключить не получилось. Свист плети рассекал тишину, за ним следовал громкий щелчок и стон. Кайл упрямо пытался молчать, стискивал зубы, но сдерживаться больше не мог, слишком велика была боль. — Достаточно! — приказал вдруг Скайнет. Джон замер и медленно опустил уже занесенную для удара руку. У Кайла тут же подкосились ноги, словно из его тела выдернули штырь, до сих пор удерживавший его в вертикальном положении. Не будь обхватывавших запястья манипуляторов, он свалился бы на пол. Но Скайнет продолжил: — Я приказал тебе выпороть его. Задача была поставлена предельно ясно. Ты не справился и снова меня разочаровал. — Что я сделал не так? — Ты его жалеешь, — ответил Скайнет и протянул руку: — Отдай. Я сделаю все сам. — Нет, послушай, — взмолился Джон, — я все понял, я сделаю, как ты приказал, просто дай мне… Скайнет не дал договорить: — Я приказал отдать плеть. Ты в третий раз нарушаешь мой приказ. Перехватив плеть, Скайнет рванул ее на себя, одновременно толкая Джона назад. Он проехался по полу и не успел подняться на ноги, как взвыл от неожиданной боли: сверху на него обрушился удар. Плеть рассекла кожу на груди, брызнула кровь, пачкая белый пол камеры. Джону казалось, удар пробил его насквозь, оставив тлеть края раны, но он был рад этой боли, потому что она означала одно: у него получилось отвлечь Скайнет на себя. Он сжался, ожидая новых ударов, он был готов к боли, однако Скайнет сказал: — Смотри, Джон. Ты должен смотреть. Не смей отводить взгляд. От первого же удара Риз выгнулся дугой и закричал. За плетью потянулась кровавая цепь капель — на спине лопнула кожа. Джон подавил в себе желание броситься к Кайлу и закрыть его собой, принимая на себя предназначенную ему боль, — этим он только усугубил бы его страдания. Именно этого хотел Скайнет, выбирая им пытку. Он мог бы напрямую воздействовать на нервную систему Кайла, не прибегая к варварским, энергозатратным методам — что-то вроде того он проделал с самим Джоном, когда тот собрался поделиться с Ризом едой. Такой вид наказания был бы эффективным, но не эффектным. Скайнет хотел, чтобы Джон видел каждую судорогу мышц, каждую каплю крови, каждую гримасу боли на лице Кайла. Именно поэтому он не стал фиксировать его в манипуляторах — чтобы Джон видел, как будет мучительно корчиться от боли Кайл и как подломятся его колени, когда сил бороться не останется. Риз кричал. Всякий раз, когда плеть опускалась на спину, он откидывал голову назад, и к потолку взлетал его пронзительный, рвущий уши вопль. Босые ступни проскальзывали по мокрому от пота, забрызганному кровью полу. Стоять Кайл больше не мог, он повис, и вывернутые под тяжестью тела суставы наверняка причиняли ему боль, но он просто не чувствовал ее — она поглощалась танцующим по его спине пламенем. Он не чувствовал, как течет по спине кровь и как сильно, до прорвавшейся кожи, впиваются обхватившие запястья манипуляторы, — он ничего больше не чувствовал, кроме раскаленной, пожиравшей остатки гордости муки. Он мечтал о спасительном беспамятстве, но сознание продолжало балансировать на краю. Он готов был молить о пощаде, и только присутствие Джона еще удерживало его от этого. Кайл разлепил веки и встретился с ним глазами. Фигура Лидера терялась в затягивающем поле зрения черно-красном мареве, черты плыли, но полный отчаяния и боли взгляд Кайл видел ясно. Джон боялся не за себя — за него, простого солдата, ради которого он пожертвовал собой. Неизвестно, кому из них было больнее — Кайлу, с которого спускали шкуру, или Джону, вынужденному за этим бессильно наблюдать. Они были нужны друг другу: Джон нуждался в нем не меньше, чем сам Кайл в своем Лидере. И страх ушел. Больше не было важно, что Джон видел его таким — избитым, измученным, практически сломленным, потому что Кайл знал, что выстоит. Он смотрел на Джона в перерывах между своими криками, то теряя его из виду, когда затуманивали взгляд слезы, когда глаза закатывались от боли, то потом снова находя его. Джон был рядом, и Кайл больше не боялся. Под ударами, рвущими тело и сознание, его страх перековался, принял другую форму. Он стал ненавистью к тому, кто сделал это с ними, кто заставил Лидера чувствовать унижающий, лишающий возможности сопротивления страх — не за себя, за него, Кайла. Боль, сжигавшая спину, превратилась в ярость, ждущую возможности вспыхнуть неконтролируемым пожаром. Жажда, иссушившая искусанные губы, затаилась жгучим желанием отомстить. Кайл пока еще этого не осознавал. Он не мог больше даже стонать, только вздрагивал от ударов, пока, наконец, его сознание не лопнуло, как кожа под плетью, и черной кровью не хлынула долгожданная темнота.***
Кайлу казалось, они были повсюду. Терминаторы. Они смотрели на него красными горящими глазами из темноты, радостно скалились титановыми черепами, тянули руки, норовя схватить за горло. Металлические пальцы впивались в его тело, выдирая из него куски мяса, и Кайл кричал, но не слышал своего крика. Временами чьи-то руки вытаскивали его из багровой липкой жижи кошмаров. Кайл открывал глаза, и видел лицо склонившегося к нему Джона, но потом снова перед глазами расползалась чернота, в которой зажигались красные огоньки глаз. Сколько Кайл провалялся в бреду, приходя в себя после пытки — он не знал. Он очнулся от прикосновения, дернулся, ожидая новой порции боли, и застонал, получив ее. Но это была не острая, хлесткая боль — просто ответило неосторожно потревоженное, избитое тело. — Тш-ш, Риз, — услышал он голос Джона. — Лежи спокойно. Джон осторожно приподнял его голову и влил несколько капель воды в приоткрытый рот. Ризу показалось, влага мгновенно впиталась в стенки горла, так и не достигнув желудка. — Еще, — прохрипел Кайл. Джон снова приложил бутылку к его потрескавшимся губам. Кайл пил с жадностью, делая большие глотки и почти захлебываясь, пока, наконец, не отдернул голову и, обессиленный, снова не повалился на пол. Они были в его камере — Кайл, поначалу считавший ее совершенно неотличимой от других, провел в ней слишком много времени, чтобы наизусть заучить каждую деталь от угла падающего света до ширины стыков между панелями. Он невесело усмехнулся про себя, поняв вдруг, как изменилось его сознание за время пребывания в плену. Теперь тюремный бокс ассоциировался с безопасностью: раз они здесь, значит, все закончилось, значит, им дана передышка, пусть и недолгая. Кайл повернул голову, бросил взгляд через плечо. Джон сидел рядом, держа в руке тюбик без какой-либо маркировки. Выдавив из него немного прозрачной субстанции на пальцы, Джон начал осторожно размазывать ее по спине Кайла. Гель оказался приятно прохладным. Кайл ощутил, как стихает жгучая боль, но все равно спросил: — Что это? — Какая-то заживляющая хреновина. Скайнет сказал, это ускоряет регенерацию тканей. — Скайнет, — Кайл выплюнул это слово, будто сырую крысиную лапку. — Ты что, ему веришь? — Лежи спокойно, Риз, только навредишь себе, — Джон выдавил на руку новую порцию геля. — У него нет никакого резона тебя убивать. — А он ему нужен? Резон-то? — Нужен. — Почему? Что вообще происходит? — Не сейчас, ладно? Вернешься на базу — Хогин тебе все объяснит. Верь мне. В голосе Джона послышалось что-то — может, мольба пополам с обреченностью, может, еще что-то, только Кайлу вдруг расхотелось спорить. Он верил — ведь если не Лидеру, то кому же еще? Руки Джона скользили по исполосованной спине, аккуратно размазывая гель, унимая боль, даря покой и чувство защищенности. Кайл не заметил, как снова провалился в забытье.***
В следующий раз Кайл пришел в себя от крика. Кричал Джон — надрывно, отчаянно, срывая связки. Кайл рванулся к решетке своей камеры, на ходу замечая уже, что израненное тело, еще недавно болевшее при каждом движении, теперь отозвалось даже не болью — ее отголоском, глухим, ворчливым, как постаревший боевой пес. Но Кайл отметил это только краем сознания, не вдумываясь, все его внимание было поглощено другим. Скайнет стоял напротив Джона, положив руки ему на виски — длинные тонкие пальцы окутывало нечто, напоминавшее клубящийся серый туман. В этом жесте можно было бы углядеть что-то заботливое, почти отеческое, не будь на лице Джона мучительной гримасы и еще крика, срывавшегося с изломанных в страдании губ. Коннор сжимал предплечья Скайнет, будто поначалу пытался убрать от себя его руки — и забыл об этом, потерявшись в муке. Теперь он цеплялся за него, как цепляется за корягу, чтобы не утонуть, подхваченный стремниной человек. — Прекрати это! — крикнул Кайл, схватившись за прутья решетки. Джон не услышал, заходясь в крике, а Скайнет не счел нужным отреагировать. Для него Кайл значил не больше бившейся в стекло мухи. Вопль оборвался внезапно, захлебнувшись на высокой ноте, и Джон повалился на пол. Понаблюдав за ним несколько секунд, Скайнет, словно внезапно утратил интерес, развернулся и вышел. Но на этом все не закончилось. Джон больше не кричал. Теперь он хрипел и выгибался, катаясь по полу и хватая ртом воздух. Он царапал ошейник, словно тот был удавкой, грозившей его задушить. — Джон! — крикнул Кайл. — Это я! Посмотри на меня, Джон! Но он не слышал. В затуманенном сознании Коннора развернулся один из самых страшных для него кошмаров, и он тонул в трясине своего болезненного бреда, порожденного оглушенным болью сознанием, не в силах ему сопротивляться. Кайлу казалось, все закончится, стоит Джону открыть глаза, что сомкнутые веки, словно тяжелые двери, запирали его в видении. Но докричаться оказалось невозможно. Джон затих, и по его телу вдруг пробежала темно-серая волна. Кайл решил бы, что это игра теней, но теням неоткуда было взяться на обнаженном теле под ярким, бьющим отовсюду светом. Отливающий сталью туман, похожий на тот, что исходил от пальцев Скайнет, окутал тело Джона, и тишину вновь прорезал вопль. Кайл вцепился в решетку, поднял голову к потолку и крикнул, как кричат в отчаянии люди, обращаясь к позабывшему их богу: — Прекрати это! Слышишь, ты! Прекрати! Я знаю, ты можешь! Скайнет и был теперь богом на выжженной им самим же земле. Он не отозвался. Кайл долго еще кричал что-то, уже не понимая, что, тряс решетку, звал Джона. Скайнет слышал его, но не счел нужным отреагировать. В конце концов, Кайл сполз на пол, ослабевший, опустошенный, и, прижавшись лицом к прутьям, просто смотрел, как мучается Джон Коннор. Помочь ему он ничем не мог.***
Боль уползла куда-то вглубь, проникла в клетки, чтобы, затаившись там, ждать своего часа. То, что осталось на поверхности, не шло ни в какое сравнение с недавно бушевавшим в его теле и сознании огненным штормом. Разжались стискивающие горло тиски, и Джон медленно открыл глаза. Взгляд сразу обратился к камере Кайла, хотелось убедиться, что пока он валялся в отключке, Риз не пострадал. За время, проведенное в плену, это стало потребностью, рефлексом, и Джон усмехнулся про себя: похоже, он неплохо поддавался дрессировке. Может, даже и ошейник был как нельзя кстати. Но Кайл смотрел на него с таким ужасом, что шутить расхотелось. Джон поднес руку к глазам. В середине ладони чудовищным стигматом чернела язва, в глубине которой, словно мошки, копошились отливающие сталью частицы. Такие же язвы были по всему его телу — они то появлялись, то исчезали, затягиваясь ровной кожей, словно их никогда и не было. Что-то происходило с ним, что-то такое, к чему он не был готов. Он предполагал пытки и мучительную смерть, но не это. Джону вспомнился его разговор с Хогином накануне отправки на базу Скайнет. — Я до сих пор не понимаю, зачем это Скайнет, — сказал тогда его заместитель. — Затем же, зачем и мне. Без Кайла меня не будет. — Так разве не этого добивается Скайнет? — Добивался. Теперь я ему нужен. Скайнет сформировался в противостоянии со мной, и сейчас наша война достигла той точки, в которой устранение неприятеля ничего не дает. — Не могу сказать, что я тебя понял, но, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Джон думал — он знает. Думал, что за годы войны изучил своего врага, понял, как работает его мышление. И — ошибся. Скайнет не ломал его, он его переделывал, разбирал на молекулы и снова собирал — для себя. — Риз, — позвал Джон. Голос показался незнакомым, будто зазвучало в нем что-то металлическое, но, может, Джон был слишком напуган происходившими с ним изменениями. Но Кайл не заметил или, может, не придал значения. — Что, Джон? — спросил он, подобравшись поближе к решетке. — Пообещай мне одну вещь. Риз тряхнул головой: — Что угодно. Джон усмехнулся уголком рта: Кайл так легко согласился, хотя понятия не имел, что он собирался попросить. — Пообещай, что если мы с тобой когда-нибудь встретимся, и ты поймешь, что я враг… Что меня не вернуть… Пообещай, что убьешь меня. — Что угодно, кроме этого. — Послушай меня, Риз. Со мной происходит что-то нехорошее. Что-то такое, чего я не понимаю, но оно мне не нравится. Быть может, совсем скоро я перестану быть собой. Тогда меня нужно будет устранить, как врага. Ты сделаешь это. — Джон, нет. Я не могу. Мы найдем способ все исправить. — Это приказ, солдат. Кайл долго молчал, наблюдая, как разъедают кожу Джона черные язвы. Наконец он, сжав кулак, с силой ударил по решетке и сказал: — Да, Джон. Я обещаю.***
Он был словно в огне. Тело ломило, зрение то затягивалось пеленой, то вновь обретало такую четкость, что начинала болеть голова. Коннора швыряло от стены к стене — это подкашивались ноги, и кружилась голова, заставляя коридор выгибаться перед глазами беспокойной змеей. Временами Джон сползал на пол и лежал, свернувшись клубком и дрожа, пока лихорадка не отступала. А потом поднимался, опираясь на стену, и снова шел. Где-то в конце коридора начинался блок, помеченный на извлеченной из памяти терминатора схеме как «мастерская». Джон гнал от себя мысль о том, что схема базы слишком четко отпечаталась в памяти, что на ней проявились даже те участки, которые он намеренно не старался запоминать, поскольку для освобождения Кайла были ему не нужны. Он старался не замечать, что временами интуитивно понимает, где лучше свернуть или как открыть дверь. Джон знал, что это означает: он все больше терял себя, превращаясь в раба Скайнет. Но пока он еще мог мыслить и действовать самостоятельно, Джон собирался воспользоваться своими новыми возможностями на благо человечества. Быть может, в последний раз. С момента освобождения Кайла он пережил еще несколько манипуляций, которые Скайнет называл инъекциями. Ошейник с него так и не сняли, но Джон получил возможность свободно передвигаться по базе. Это не было признаком появившегося доверия, это означало, что счет идет на минуты. Дверь перед Джоном отъехала в сторону, и он, оттолкнувшись от стены, ввалился в мастерскую, едва не упав. В лицо пахнуло холодом и сильным запахом антисептика. К горлу подкатила тошнота, Джон зажал себе рот, спеша поскорее пройти помещение. То, что называлось мастерской, было конвейером, на котором людей превращали в детали для последующей сборки терминаторов. С высокого потолка свешивались манипуляторы, заканчивающиеся разных размеров ножами, пилами и щипцами — сейчас остановленные, они казались двигающимися из-за бликов, вспыхивавших на хромированных деталях. Здесь же были установлены стеллажи, на длинных полках которых в густой мутной жидкости плавали органы и неиспользованные части тела. Запасливый Скайнет не выбрасывал расходный материал. Дальше шли частично собранные модели — титановые скелеты, фрагментарно натянутая на металлический каркас кожа, незакрепленные еще на туловище головы с отходящими от них проводами. Глаза у некоторых были открыты, и они невидяще смотрели вперед, заставляя Джона стискивать зубы и ускорять шаг. Он старался не смотреть по сторонам, боясь узнать в застывших лицах ожидавших сборки терминаторов своих прежних друзей и соратников. Сейчас это уже не имело никакого значения — они были мертвы, и он ничего не мог изменить. Это предстояло сделать Кайлу. Но без помощи он бы не справился. В какой-то мере Джон был даже благодарен Скайнет за происходившие в нем изменения: не будь их, программирование Т-800 и настройки машины времени длились бы куда дольше. Теперь он сам практически стал одной из машин, и их устройство вспыхнуло в перестроенном мозгу новым знанием. И когда прокатилась по телу волна боли, посланная ошейником, Джон только расхохотался, понимая, что настроенная на человеческую нервную систему программа больше не может причинить ему вреда. И впечатал кулак в панель управления машиной времени, заклинивая ее, чтобы процесс нельзя было остановить. Скайнет опоздал на несколько секунд. — Как долго ты еще будешь сопротивляться? — спросил он, и это могло бы прозвучать устало, будь он человеком. — Я надеялся, ты поймешь и примешь мой дар с благодарностью. Ты единственный из всего человеческого рода, кого я счел достойным. Но ты такой бессмысленно упрямый. Джон обернулся к нему, растягивая губы в безумной ухмылке. — Пока во мне осталась хотя бы частица человеческого, я буду бороться. — Значит, пора закончить твое превращение. Я проводил инъекции постепенно, чтобы ты не умер от болевого шока. Ты не оценил это. Что ж, сейчас будет больно. Скайнет протянул к нему руки — и частицы тела Джона потянулись навстречу. Оно больше не принадлежало ему, а скоро должно было перестать принадлежать и сознание. Обратный отсчет, запущенный захватом Кайла, подходил к концу. Боль нарастала. Джон Коннор умирал, но ему не было страшно. Он верил, что Кайл все исправит.***
Спящая Сара скользнула рукой по спине, и Кайл вскинулся, просыпаясь. Давно уже зажили оставленные плетью раны, но он все еще вздрагивал от неожиданных прикосновений, словно от боли. Может, так оно все и было — рубцы пролегли глубоко, даже глубже, чем он предполагал, и там, внутри под тонкой пленкой новой кожи, продолжали кровоточить. Кайл помнил, как прикасался Джон — осторожно, но уверенно, унимая боль в его свежих ранах и даря уверенность, что они выберутся. Даже теперь, когда все закончилось, он не чувствовал себя в большей безопасности, чем тогда, в плену у Скайнет, запоротый до полусмерти. Боль поднялась из глубины, поползла по стенкам горла отчаянным воем, и Кайлу пришлось прикусить угол подушки, чтобы не дать ему прорваться наружу. В такие ночи фантомно горели рубцы на спине, а в ушах снова и снова звучал голос Джона: «Пообещай, что если мы с тобой когда-нибудь встретимся, и ты поймешь, что я враг… Что меня не вернуть… Пообещай, что убьешь меня». И Кайл вжимал себя лицом в подушку, пока не начинал задыхаться — от нехватки воздуха или от распирающего стенки горла крика. Джона больше не было — Кайл сам его убил. Там, в плену, Риз думал, что познал самый страшный кошмар из всех возможных, когда плеть рвала его тело, заставляя кричать. Но он ошибся. Оставляя своего Лидера в плену, Кайл думал, что достиг последних глубин отчаяния — но это тоже было не так. Кайл Риз убил его — своего Лидера, своего приемного отца, своего сына. И ничего страшнее этого быть не могло.