Мягко и больно

Ноябрь Музыка была паршивая, пойло — еще ужаснее, но хуже всего был народ на этой тусе. Нудные чистенькие мальчики при бабле. Все до одного. Слава знал эту породу. Дорогие шмотки, татушки сделанные на папины деньги, в голове ветер гуляет. Он их всех презирал, он ни одному из них и руки бы не подал в универе. Но вот приперся-таки. Витя сказал: «Приходи!», и Слава сразу замотал головой. Не, знал он эти рафинированные тусовочки, и тогда Витя добавил, глядя в сторону, будто б и невзначай: «Мирон будет». Слава заскрипел зубами, потому что сразу понял, что придет. Притащится. Ноги сами принесут его. Этого лысого пафосного филолога Слава заприметил еще на первом курсе. Ну и пропал. Неясное это чувство было, странное. Слава прежде уже ненавидел. Слава прежде уже любил. Это же не было ни первым, ни вторым. А словно слитое воедино, сплавленное, страшное, тягучее. От Мирона хотелось откусить кусок, хотелось ударить по лицу, хотелось вывернуть руку, пнуть ногой в живот — мягко и больно. Хотелось укутать в одеяло, кормить супом, гладить по голове, нежно касаться внутренней стороны большого пальца, там где теплая тонкая кожа. Хотелось терзать зубами шею, совать в рот пальцы, и трахать яростно и болезненно, чтобы до хлопков и всхлипов. Все это Слава чувствовал. От всего этого Слава умирал. Ни один из этих вариантов Слава бы не смог выбрать, если б ему сказали: «На, бери, но только одно!». Слава приперся, конечно, но Слава скучал. Уже начиналась самая веселая часть любого праздника, когда все уже выпили, но не успели ужраться, как скотины, поэтому были расслаблены и веселы. Под хохот и звон стекла Слава засобирался домой. Мирона все не было, а крушить все вокруг хотелось все сильнее. Но в дверь позвонили. Мирон ввалился в квартиру с компанией из пяти человек. Все были уже пьяные, веселые, оживленные. На морозе у Мирона трогательно раскраснелись уши и щечки. Слава наблюдал за ним тайком, из-за дверного косяка, пытаясь расслышать, о чем говорят вновь прибывшие гости за шумом музыки. Даже в тусклом коридорном свете у Мирона сияли глаза. Он нетрезво пошатывался. Выглядело это так беззащитно, что Славе тут же захотелось кинуться на подмогу, поддержать, помочь снять куртку, как перебравшей старшекласснице. Вроде и доброе дело делаешь, а вроде и лапаешь, пока никто не видит. Слава пожирал его глазами. Слава не мог наглядеться, а Мирон не мог стащить ботинки. Стоял, смешно и неграциозно выпятив зад, с оголенной поясницей и посмеивался. Слава едва дышал: «Надо подойти, — думал он, — помочь», но вдруг почувствовал на себе тяжелый взгляд. Смотрел один из людей, что вошли с Мироном. Коренастый, широкоплечий, наголо бритый. Он тут же повернулся спиной, загородил Мирона от Славы собой и сказал: — Мирон, пиздец ты в слюни уже! Помочь туфельки снять, ляля? Тон ещё был такой издевательский. Слава даже подумал, что этого зарвавшегося мудака Мирон сейчас хлестко осадит. Он ведь гордый, никому не разрешал так с собой говорить, но Мирон только хрипло засмеялся и, качнувшись, оперся о плечо этого грубияна, сказал спокойно и вкрадчиво: — Дима, помоги, пожалуйста, шнурок в узел завязался, не могу никак распутать. Темно. Морщинки на его лбу сложились в скорбную гримасу, брови страдальчески изогнулись. Никто бы не устоял. Слава не видел лица этого Димы, но голос у него враз из грубого и надменного стал ласковым. — Наша бухая золушка! — сказал он, пропуская остальную компанию внутрь квартиры, и опустился на корточки. Начал ковыряться с обувью, бережно придерживая Мирона за икру. Слава заморгал. Да не, не может быть. Нет. В груди что-то противно и сладко заворочалась. Он смотрел, как Мирон выбирается из ботинка, опираясь о плечи этого парня. Улыбаясь, пьяно и счастливо. Это было самое интимное на свете, что он видел. Они прошли в зал, даже не взглянув на Славу. А вот Слава смотрел на них двоих не отрываясь, наверно, с час. Благо, в комнате только слепо моргали холодным светом гирлянды и в самом углу уютно светился торшер. Время вязко тянулось и незаметно перевалило за полночь. Большинство гостей нажрались до невменоза, другая половина вызвала такси или уединилась кто в туалете, кто в комнате за стенкой. Осталось всего человек пять, не считая Славы. Мирон, худенький, коротко стриженный Мирон, устав скакать от одного знакомого к другому, утомленно валялся на диване рядом с этим Димой. Они не касались друг друга, но по их взглядам, по тому как голова Мирона лежала в паре сантиметров от плеча Димы, по тому как судорожно то и дело дергались их мышцы, преодолевая желание коснуться друг друга, было видно, что они очень близки. — Эй, мальчик, ну-ка иди к нам, — сказал Дима, заметив его внимание. И Мирон впервые за этот вечер посмотрел на Славу, а не сквозь. Прищурился. Сказал: — Эй, а ты не Слава Карелин, случайно? С физмата. Славу словно парализовало, он мог только кивнуть. — Ничего себе, как ты вымахал. Дим, помню его еще пиздюком. Сплетни про меня вечно затейливые пускал. Но это даже весело. Главный мой хейтер. Дима даже бровью не повел. — Иди сюда, пацан, че сидишь, кому говорю? — Дим, не лезь к нему! — с тревогой в голосе сказал Мирон. — Да че такого, я пообщаться просто. Выясним как раз, за что он тебя не любит. — Знаю я, как ты общаешься. Раз и без зубов парень останется. — А чего ты его защищаешь? Переключилась песня, Мирон оживленно замахал руками. — Бля, Дим, слышал этот трек? Охуенный. Пойду погромче сделаю. Пойдем, — он потянул Диму за собой, схватив за рукав свитера. И Дима пошел, как привязанный, не противясь и не возражая. Слава налил себе дешевого крепленого вина до краев тонкостенного пластикового стаканчика. Даже пластиковые стаканы тут были дерьмовые! Ох и будет болеть голова завтра! Пока парочка пропала из виду, к нему подсел какой-то мутный тип и начал рассказывать про то, что недавно расстался с девушкой. Долго жаловался и внезапно начал рыдать. Сухо надрывно всхлипывая. Только спустя час у Славы получилось отделаться от трагичного нового знакомого. Тот мгновенно вырубился прямо на полу, у стола, рядом с батареей бутылок. Слава встал, отряхнулся от мусора и двинулся на ватных ногах в сторону туалета — винцо, после вискарик давали о себе знать свинцовой тяжестью в ногах и легкостью в затылке. В коридоре было накурено и темно, поэтому он не сразу увидел людей, стоящих в укромном углу между вешалкой и кладовкой. Слава остановился. Прислонился к стене, сделав вид, что ему нехорошо, и пригляделся — это был Мирон и Дима. Случайно увидевший их по дороге в туалет, наверняка бы решил, что приятели что-то обсуждают, наклонившись друг к другу поближе, чтобы не перекрикивать музыку. Миронова ладонь обхватывала Димину потную шею, привлекая к себе, к уху. Дима прижимал Мирона к стене правой рукой — и это со стороны тоже могло выглядеть как шутливое противоборство. Однако, Слава тут же все понял. К тому же он пригляделся и заметил, где была вторая Димина рука. Она точно была на Мироновой заднице, это можно было понять по тому, как томно изгибалась время от времени его поясница, как он коротко дергался. В звучащей песне началась тихая часть. Слава расслышал несколько слов «подождешь», «дома», «терпение», а после Мирон юрко выскользнул из лап и, аккуратно обходя Славу, прошел в комнату. Слава уже хотел дойти, наконец, до туалета, но прямо у двери его остановили. — Хуйле тебе надо, а, приятель? Хуйле ты на него пялишься? — Не пялюсь, — промямлил Слава, вмиг ощутив себя пятилеткой. — Вот и не лезь к нему! Тут занято, ясно? Славе в одно мгновение стало так больно, что он потерял страх. Вдруг стало все равно, наваляют ему или нет, он рявкнул прямо в лицо не успевшему отстраниться Диме. — Ты его не достоин! — Да? — он издевательски приподнял брови, — а он мне другое говорит, когда стонет каждую ночь подо мной. Знаешь, какой он? А, даже жалко, что никогда не узнаешь. У Славы в груди неприятно заныло. — Он тебя бросит! Ты слишком давишь на него, и еще ты тупой! Ты нихрена не шаришь в музле! Дима наклонился близко-близко, и Славе показалось, что ему сейчас нос откусят, но Дима только обманчиво мягко сказал: — У нас все серьезно, дружок! Я его пару часов назад в жопу ебал. А потом из жопы вытащил и в рот ему кончил. Как тебе такое? Достаточно серьезно для тебя? Слава бы стек по стене — держала его только гордость. Декабрь Слава и думать забыл о Мироне (думал каждый день), Слава не искал больше встреч (караулил после пар на улице), Слава не хотел и вспоминать больше о том вечере (каждый раз перед сном он видел огромные глаза без зрачков и слышал жалобное: «Помоги, пожалуйста, шнурок в узел завязался, не могу никак распутать»). В субботу они компанией выбрались в бар. У Славы особо не было денег пить, так что он больше наблюдал за публикой, когда заметил шатающегося Мирона, держащегося за стеночку, с трудом представляющего ноги. Слава поймал его прямо в падении. — Эй, эй, Мирон. Ты как? Мирон посмотрел на него счастливо и расфокусировано и сказал: — Поедем домой, а? Устал что-то. И расслабился, грузно повис на Славе. Слава только зубами скрипел. Тяжеленький. — Говори адрес скорее! Кое-как удалось привалить его к стене, придерживая левой рукой и правой вызывать такси. В машине все стало совсем плохо. Мирон расклеился. Поплыл, как подтаявшее мороженое. И как подтаявшее мороженое стал липким, тягучим. Слава, обливаясь потом, сбрасывал его ладони со своих колен, уворачивался от сладкого дыхания. Когда они доехали до дома, Слава со стояком и пунцовыми от стыда (перед таксистом) ушами, извинился и кое-как выволок Мирона наружу. — Только не говори, что последний этаж! С грустью сказал Слава, глядя на пятиэтажку, явно без лифта. — Четвертый! — радостно ответил Мирон и полез обниматься. До третьего они доползли более-менее успешно, но на последнем пролете перед четвертым этажом Мирон вдруг запнулся, неловко обхватил Славу за плечи. Еще чуть-чуть и они рухнули бы на ступеньки, а то и скатились бы кубарем. Но Слава, осознавая, что возможно сейчас тащит на себе самое дорогое на свете, проявил какую-то нечеловеческую ловкость и махом поставил Мирона на ноги, прижав к стене всем своим весом. А Мирон… видимо, не так это все воспринял. Пьяно заморгал своими длиннющими ресницами. Слава, честно признаться, на ресницы-то вблизи и засмотрелся, очень уж красиво. Засмотрелся, и не заметил, как Мирон медленно обхватил его за шею, запустив пальцы в волосы, и потянул на себя. Целовался Мирон совсем не так, как Слава себе представлял. А представлял он часто, накрывшись одеялом до носа, стараясь не слишком громко дышать, а то Федька услышит, или в ванной, тоже ведь чтоб по быстрому, а то Ваня с работы придет и ему в душ надо. Представлял, какой Мирон позер, даже в поцелуях, как будет вести, кусаться, командовать. Но этот Мирон, здесь в подъезде, целовался совсем не так. Медленно, глубоко, у Славы дыхание перехватывало. Мирон словно приглашал его, ласково заманивал, приоткрывал рот, нежно трогал языком зубы и тут же ретировался, то ли несмело, то ли наоборот искушенно-интригующе. — Блять, — кое-как оторвался Слава, — ты че творишь? Мирон смотрел на него снизу вверх, в тусклом свете подъезда и не разглядеть было — возбужденно или насмешливо. Может быть и все вместе. — На что похоже? — сказал Мирон и облизал раскрасневшиеся губы. Еще так нарочито облизал, как в порнушке делают, что не должно было это так завести. Но завело. — Похоже на ебаный пиздец, если честно, — и Слава, уже не чувствуя под собой ног, полез снова, заодно пытаясь еще и пощупать за самые интересные места, хотя бы сквозь одежду. Губы у Мирона были мягкие-мягкие, как у девочки и самую малость кололась щетина слева на подбородке, вот уж совсем не как у девочки. «Что я делаю, — думал Слава, — у него же мужик есть. Поссорились, наверно», — но продолжал целовать. «Ну и похуй, бери пока дают, а может так выебешь его, что он и не захочет мириться с тем придурком», — отвечал ему внутренний голос. — Ты один живешь? — спросил Слава. Мирон медленно кивнул, соображая. — Сосед уехал на выходные. Знание, что всего через один лестничный пролет их ждет пустая хата, наверняка с кроватью и постельным бельем, придало Славе сил. — Пойдем, пойдем скорее. Если бы только Слава мог, он бы Мирона на руках отнес. Мирон перешел из стадии ебливости в стадию бессмысленного веселья. Идиотски похохатывал, никак не мог нашарить ключ в своих многочисленных карманах. Когда они ввалились в комнату, у того уже глаза слипались. «Ну как такое ебать?» — подумал Слава, сгрузив сонного Мирона на расправленную кровать. Мирон перевернулся на живот и трогательно уткнулся в подушку. — Дай хоть штаны с тебя стащу! — прикрикнул Слава. Мирон послушно дал снять с себя джинсы. Из футболки выпутался сам. Слава даже не испытывал угрызений совести: он пялился. Старался запомнить. Кое-как вытащив покрывало из-под Мирона, он укрыл его до подбородка. — Так жарко, не надо! — капризно, но вяло промямлил Мирон, закрывая глаза и скидывая одеяло. Слава улыбнулся и выключил свет. Надо было пойти умыться, выпить кружку чая, чтобы взбодриться, и двигать домой. «Переночую тут, — внезапно решил он, — ну, а хуйле ночью шариться!». Хотел сначала умоститься рядышком с Мироном, кровать была полуторная, но тот так раскинул свои конечности, как осьминог, что пришлось стащить со всех кресел в доме одеяла и лечь на пол. Жестко, конечно, но не жестче, чем его жизнь. Слава уснул очень быстро, но ночью ему стало холодно и он все-таки переполз на кровать, потеснив хозяина. Слава проснулся от того, что кто-то тряс его. Помятый Мирон смотрел на Славу испуганными глазами. — Не было ничо. Че, сам не чувствуешь? — прохрипел Слава. Мирон оглядел себя, потом Славу, потом кровать и вроде успокоился. — Ну ты и надрался вчера. Вис на мне, как районная давалка, честное слово! Да не бойся! Не видел никто. А этот твой где? Дима. — А при чем тут Дима? Дима в Германию уехал. Учиться. — Тебя тут бросил? — А что ему бросать? У меня бабла нет на Берлин. — Вы типа расстались? — прищурился Слава. — Откуда ты… С чего ты взял вообще! — Не тушуйся, Димочка уже пытался твою честь защитить передо мной. Ну и ты Диму звал в ночи, дурак бы не догадался. Помолчали. — Слушай, не выгоняй меня босым на мороз. Можно я себе чаю сделаю? Мне всегда надо с утреца кружку выпить. И я сразу свалю. Могу тебе тоже сделать и в постель принести. — Делай что хочешь, только меня не трогай. Чай найдешь в шкафу наверху там. Слава ни в чем себе не отказал. Даже умыкнул из холодильника дольку шоколадки, чтоб не пустой чай пить. — Миро-о-о-о-он! Закроешься? Я пошел. Сонный Мирон выполз из комнаты и оглядел Славу с плохо скрываемым недовольством. — А можно номер твой? — спросил Слава. — Зачем? — Ну. Буду строчить безответные признания в любви. Типа того. Мирон усмехнулся, но номер продиктовал. Возможно, просто чтобы от него побыстрее отстали. Слава написал на следующий день. И через день. А потом начал виться под ногами, как ручной зверек. Помочь обои в комнате приклеить — уже бегу. Шкаф передвинуть — пожалуйста. Занять, подстраховать, помочь — я уже тут. Казалось, Мирон всего этого не замечает. Казалось, принимает как должное, если б одним холодным вечером, когда Слава очередной раз отирался у Мирона перед недовольным соседом (тоже Ваней, вроде), пытающимся учить что-то, Мирон вдруг ни сказал: «Ты настоящий мужик, Слава! Что ни пообещаешь — все сделаешь. Я мало таких встречал. Обычно больше пиздят не по делу, — потом, правда, через паузу добавил, — ты тоже дохуя пиздишь, но само дело делаешь». А Слава что? Как за красивыми девочками ухаживать Слава примерно представлял, а как за носатыми умненькими еврейчиками? Брал напором. Шел на ощупь. Слава дарил себя, свое внимание, Слава таскал продукты, которые мама присылала из деревни. Старался не думать об идиоте-Диме, который умудрялся давать о себе знать даже за столько километров. Слава был на него подписан. И не понимал, что происходит, почему такая глубокая во всех смыслах дружба вдруг сменилась яростным хейтом. Но Мирон был спокоен, не срался с Димой в комментариях, не старался доказать что-то. Молчаливо наблюдал. Что наблюдал, Слава не сомневался, видел он этот замерший удивленно-обиженный взгляд порой, когда Мирон листал ленту в телефоне. Тень боли пробегала по его лицу и тут же исчезала. А на улице снег валил хлопьями крупными, как слива. Мирон мерз в кроссовках — позер. Хоть без открытых лодыжек обошлось, и на том спасибо. — С нами Новый год не хочешь отмечать? Весело будет, — спросил Слава, открывая Мирону дверь в подъезд. Нарочно подгадал, чтоб так невзначай вышло. Мирон стряхнул снег с капюшона, потопал ногами. — Со своими думал вообще-то… — М-м-м, ясно, — промычал Слава. «Ну позови меня с собой, это же вежливость». Но Мирон не позвал. Зашли и сразу устроились на кухне пить чай, чтобы согреться. Из окон поддувало (у Славы так и не доходили руки затыкать старенькие деревянные рамы съемной хаты). Мирон как-то совсем по-женски изящно закинул одну тонкую ногу на другую, что удивительным образом мило сочеталось с его мешковатыми шмотками и бритой головой. Раз в месяц Мирон сбривал волосы под ноль, Славе не нравилось, Слава был без ума от ежика, и терял волю и сон от едва-едва намечающихся кудряшек. Но кто бы спрашивал Славино мнение на этот счет! Так что он просто с удовольствием разглядывал тонкую коленку, когда Мирон вдруг затушил сигарету и посмотрел открыто и колюче, страшно было под таким взглядом. — Я знаю, зачем ты вокруг вьешься, — сказал он то ли игриво, то ли обвинительно. У Славы колкий ответ застрял в горле, он смог только криво улыбнуться. Вероятно, улыбка скорее напоминала гримасу боли. «И что, у меня есть шансы?» — спросил Слава безмолвно, одними глазами. — Не знаю, — ответил Мирон вслух, глядя на свой белый носок. Тридцать первого мрачный Слава принял осознанное решение насмерть напиться еще до Нового года. Его тянуло к Мирону, туда, на другой конец города. Но Мирон не писал уже неделю, а Слава после того холодного «не знаю» больше надоедать не решался. Тоже вообще-то гордость есть. Андрей принес мандаринов и какого-то ужасно дорогого шампанского, Ваня нарядил елку чем бог послал. Федя настрогал оливье. Слава вымыл пол. Так что к празднику они были готовы на максимум. Гостей набилась целая толпа уже часов в шесть вечера. Много крикливых и ярко накрашенных барышень, незнакомых молодых людей в рваных носках. Слава не стремился общаться. Он сидел в самом уголке, рядом с елкой, на большом красном кресле и никого к себе не подпускал, а если кто-то и приближался, он мгновенно отвешивал такое болючее замечание по поводу их наряда или внешности, что от него сбегали чуть ли не в слезах. — Скучно тут, да? — спросила у Славы девочка. Обычная такая девочка, неброская, с открытым нежным лицом, спокойная. Славе всегда такие немного колхозные и домашние нравились до того, как довелось вот вляпаться в жида. — Да, ты еще своим бабушкиным свитером скуки добавляешь. — Нравится? — усмехнулась дама и, ничуть не смутившись, уселась на подлокотник кресла. — Взяла за 50 рублей в секонд-хэнде. Но зачем я тебе рассказываю, ты и сам там одеваешься, как я погляжу. Чего пьешь? — Водку. — Празднично! — В рот ебал Новый год. — Это правильно. Мандаринку будешь? — Не. — А если почищу? — и, не дождавшись ответа, начала чистить и демонстративно скидывать кожуру Славе на колени. «Наглая злючка, — подумал он, — интересно, нравится!». Уже придумал смешную шутку про гнилые мандаринки, как вдруг откуда-то из толпы, расталкивая людей локтями, вынырнул Мирон. В белой футболке, румяный, счастливый какой-то. Он вскрикнул: — Слава! Я тебе пишу-пишу… Он сел на подлокотник с другой стороны, где стояла елочка. Подлез же как-то! Протиснулся. — Хмурый какой, посмотрите! — издевательски продолжил он и взъерошил Славины волосы. Слава одернул голову, но продолжил пялиться на тонкую коленку перед носом. На коленку Мирона, конечно, не девушки. — Меня Саша зовут, — сказала девочка, глядя то на Мирона, то на Славу. Без недовольства, впрочем. С любопытством. — Саша, какой у вас красивый свитер. — Да, Славе тоже понравился. А вы — Мирон? Про вас тут все говорят, только почему-то шепотом. — Надеюсь, плохое говорят. Александра, хотите шампанского? — Мирон потряс бутылкой шампанского, которое, видимо, с собой принес, но уже успел открыть. — Не-а, мандаринку будете? Вам Слава почистит, — она кинула мандаринку Славе на колени. Уже очищенную взяла себе и легко спрыгнула с подлокотника. Старенькое кресло скрипнуло, центр тяжести сместился. Слава почувствовал, как они с Мироном и креслом начали заваливаться на бок. В доли секунды он сориентировался, спасая елку, потащил Мирона на себя за талию. Мирон, потеряв равновесие, вместе с открытой бутылкой шампанского упал Славе на колени. Шампанское, весело шипя, лилось на одежду. Мирон, будто бы совершенно не стесняясь того, что ногами к потолку лежит на коленях у другого парня, поднял прозрачный взгляд на Славу и заржал. — Она специально, да? — Жалко шампанское, — протянул Слава. — Я еще принес, — заблестел глазами Мирон, — вообще тут еще немного есть. Он отпил из горла несколько быстрых глотков, не отводя липкого взгляда от Славы, облизал губы и спросил: — Будешь? Вообще пить шампанское после водки было отвратительной идеей, но, завороженный этим взглядом Слава, допил то, что осталось в бутылке. Мирон что-то говорил. По крайней мере, губы у него двигались, но Слава не слушал. — Ку-ку! Футболку, говорю, одолжишь? Новый год Мирон встречал в Славиной футболке, довольный, домашний. Как будто так все и планировал. Они не говорили и не выясняли ничего. Слава незаметно, как ему казалось, подкладывал Мирону оливье в тарелку, а себе перестал наливать алкоголь. А то мало ли что из мебели еще успеет опрокинуться. Или не из мебели. Ровно в 12 под рев толпы он зажмурился и загадал самое заветное желание, хоть во всю эту ерунду с волшебной новогодней ночью не верил. — Идем на улицу! — сказал кто-то, и народ оживленно засобирался, похватал куртки. — Слава, ну пойдем, чего расселся, — крикнул Мирон и бросил в него шапкой. Во дворе стреляли фейерверки, кто-то пел песни, кто-то принялся лепить снеговика, но снег был свежий и толком не лип. Слава ухмыльнулся и запустил Мирону в спину снежок. Правда, алкоголь дал о себе знать и получилось не в спину, а пониже. Мирон ошеломленно обернулся, округлил глаза, отряхнул задницу. Нагнулся и шустро слепил свой. Зарядил метко и сильно Славе прямо в лицо. Прощать такое было нельзя! Спустя пару минут Мирон уже валялся в сугробе, а Слава, сидя сверху, возил снегом ему по лицу. Мирон раскраснелся и громко фыркал, Слава, придавив его всем своим весом, хотел смотреть на такого Мирона примерно всегда. — Уйди! Уйди! Я сдаюсь! — вопил Мирон и дрыгал ногами. — Вставай! Говори, кто победитель. — Ты победитель, — обиженно сказал Мирон и отвернулся. — Эй, Слава, маленьких обижаешь, — крикнул женский голос. Ну погоди! Домой они зашли промокшие до нитки. — Снимай все, залезай под одеяло! Я шмотки на батарею повешу, к утру высохнут. — Уже утро, — тихо сказал Мирон. — Высохнут, как проснешься. — Я вообще-то домой хотел. Метро уже открыто. Все вон расходятся. — Да кто расходится, сидят еще! Пошли в мою комнату. У Славы в комнате было тихо и не наряжено. Там будто и не было Нового года. Мирон быстро стащил c себя одежду — все, кроме трусов, и комком отдал Славе. Проворно забрался под одеяло, лег на бок и закрыл глаза. — Эй, тебе чаю принести? Эй, — Мирон не отвечал. Уснул мгновенно. Слава умостился на самом краешке дивана. Разлеглась царевна, конечно, хоть и с виду компактная. Под шум голосов из соседней комнаты Слава тихонько трогал Мирона за плечи и старался не дышать. И если бы Славу поставили перед выбором: из этого года можно забрать что-то одно, только один час.Только одно воспоминание. Это точно был бы этот вечер. Сонный Мирон, пахнущий терпко и маняще, колючее одеяло, жар, отчаяние, нежность. Январь После новогодних каникул Слава подобрал на улице кота. Мелкого, ободранного уличного беспризорника. — Это не кот, а кошка. Это девочка, — со знанием дела сказал Мирон, поднимая серый пищащий комок над собой. — Как ты умеешь определять быстро, а, Мирончик. У меня проверишь? — А у тебя есть сомнения? — вдруг спросил Мирон странным горловым голосом и прищурился. У Славы даже мурашки по спине побежали. Он отступил, такой флиртующе-опасный Мирон был незнакомым. Ладони вспотели. — Как назовем-то? — сменил тему он. — Дай время, она сама нам скажет, да, курочка? — Почему курочка? — засмеялся Слава, почесывая кошке худую спинку. — Потому что она не мурлыкает, а кудахчет как курочка. Послушай. Кошка под прикосновениями сразу двух рук млела и действительно издавала какие-то нелепые квохчущие звуки. — Курочка! — сказал ласково Слава. — Что? — Назовем ее Курочкой! — Но она не похожа на курочку — она серенькая, как мышка, — рассуждал Мирон. — Тогда Куромышка. — Ты не считаешь, что кошку мышкой как-то оскорбительно называть? — Сатисфакция. За миллиарды истребленных ее предками мышей. Да, Куромышка? Ты моя девочка! Кошка забралась к Славе на колени, мгновенно выбрав себе любимца и хозяина, закудахтала на кошачьем еще громче. — Я уже ревную! — улыбнулся Мирон, и прикрыл глаза. Слава не нашел, что ответить. Тепло разливалось по грудной клетке. То ли из-за кошки, то ли из-за чего-то еще волнующего и многообещающего. В конце месяца сосед Мирона постоянно закатывал тусовки. То ли дни рождения у всех его друзей разом начались, то ли просто деньги откуда-то упали. Утомленный богемной жизнью Мирон убегал к Славе. Учиться. Куромышка немного освоилась, подросла и стала настоящей красавицей. Страшно ревновала Славу к Мирону. Портила его кроссовки, точила коготки о его ноги, не давала себя гладить, кусалась. Слава сидел на компьютерном стуле, щекотал кошку, слушая ее кудахтанье, когда Мирон подошел, протянул руку в попытке погладить, но получил только болезненный кусь. — Ай! — вскрикнул он. — Почему она меня не любит, Слав? — Она считает, что я ее мужик. А ты профурсетка, которая пришла меня отбить. Мирон только глазами захлопал. — Я никого не отбиваю, — ответил он и сделал смешные круглые глаза. Хотелось ему кошачьей любви, сразу видно. — Очень жаль, — сказал Слава, не дав себе подумать. Мирон как-то сразу переменился. Стал серьезным, нахмурился, свел брови. Он был в том прелестном состоянии, когда еще не успел сбрить довольно сильно отросшие волосы. Слава вдруг испугался до ужаса. «Спугнул. Обидел, вроде общались как друзья ну и пусть дальше так будет. Так тоже неплохо. А потерять и это… “ — Мирон, ну шучу, чего ты не знаешь, у меня язык длинный. Мирон вдруг глянул на его рот, будто действительно хотел проверить, длинный ли у него язык или не очень. — Дай-ка кошку, — строго сказал он, подхватил извивающуюся Куромышку и переложил на диван. Слава встал, думая, что его куда-то сейчас потащат, но Мирон вместо этого подошел ближе, властно взглянул снизу вверх. «Он что, собирается меня поцеловать?!» — запаниковал мысленно Слава. Мирон облизал губы, встал вплотную. «Бля, он серьезно собирается меня поцеловать! Или это шутка?» Мирон погладил по шее, задрожал ресницами. «Бля, это не шутка!» — понял Слава. Мирон чуть наклонил голову набок, прикрыл глаза и подался вперед вслепую. «Он точно серьезно! А я что делаю? Почему я ничего не делаю? Я что — идиот?!» — подумал Слава и больше уже не думал. Мирон целовал его не нежно, кусаче и яростно. Мирон был точно трезв. Ну и достанется ему теперь от Куромыши! А Славе хотелось ласки, но Слава бы не мог отказаться от того, что ему дают. Слава отвечал, трогал сначала лопатки, потом спустился к пояснице, а ниже не решился. Погладил бок. Сжал бедро самую малость. Как всегда не вовремя, словно гром среди ясного неба, в двери громко заскрежетал ключ: Федя вернулся с занятий. Мирон отстранился. Поправил рубашку. — Все! Потом. — Потом, как так потом. Мирон, как ты скажешь, так и будет. А когда потом? Ну и что-то началось. Хорошее началось, настоящее. Хрупкое только и непонятное.Томящее. Например, придет Слава вечером в гости, а у Мирона времени на него нет, к семинару готовится, читает, распечатками обложившись. Но не прогоняет, а то «Слав, сделай себе чай!», «Слав, че ты там сидишь, сиди со мной». Приятно, короче. Конечно, люди вокруг легкости не добавляют. Только Слава Мирона за плечо цап, раз — и сосед из-за спины вырастет, только Слава Мирона к себе в комнату затащит, раз — и Федя вернется. Сидишь смотришь кино, как дурак. Ни потрогать за коленку, ничего. На выходные Федя уехал. Поэтому сегодня, стоило Мирону зайти в комнату, Слава тут же обхватил его своими длинными руками и потянул к дивану. — Там же Ванька! — за стеной действительно был Ваня. Нет чтоб погулять пойти! Слава сел на диван и Мирона обнял за талию и горячо задышал в живот. Мирон слабо затрепыхался, но быстро затих. Набрал воздуха, как перед прыжком в холодную воду, красиво выгнулся и вздрогнул. — Щекотно! — Давай-ка… Слава проворно забрался ладонями под футболку, сходя с ума от жара кожи под кончиками пальцев, погладил поясницу. — Щекотно, — повторил Мирон, — и руки у тебя холодные. Но Слава уже понял, что это «да», таким Мирон стал мягким и податливым. Он мокро поцеловал в живот, опустил ладони на ягодицы. Мирон молчал, только дергался и дышал тяжело. Слава зашептал тихо, не стараясь быть услышанным, просто вываливая все, что накопилось в его сердце. — Как ты меня бесишь, кто бы знал. Крутишься вокруг тебя вечно, хуесосишь изо всех сил, а реакции ноль. Он проскользнул пальцами за кромку ремня джинсов сзади, чуть приспуская их, но все еще не решаясь снять. — Куча вокруг тебя вечно крутится долбоебов разной степени испорченности. Каждый тебя выебать хочет, по глазам вижу. Мирон молчал, облизывал губы, держал Славу за плечи, впивался короткими ногтями в кожу. Слава провел указательным пальцем между ягодиц, смелея и пьянея в процессе. В подбородок ему упирался стояк. Крепкий, даже сквозь джинсы видно какой крепкий. А это ведь Слава еще ничего особенного не делал, так, полапал легонько. Стараясь не терять времени, спустился поцелуями к паху и расстегнул ширинку. — Иди сюда! — Слава пошире расставил ноги, притягивая Мирона ближе и заодно фиксируя, чтоб не убежал. Мирон плыл, было заметно, что он едва держится на ногах. Слава стащил джинсы вместе с бельем вниз и потерся лицом о пах. Мирон ахнул. — Тихо только, ладно? — попросил Слава и лизнул на пробу член вдоль длины, пробуя на вкус. Было странно. И страшно. Но хотелось. Слава попробовал взять поглубже. Поперхнулся. Попробовал снова. Мирон совсем поплыл, держался за плечи, мужественно молчал, но пыхтел как паровоз, без остановки трепал Славу за волосы. Слава мог только надеяться, что делает все правильно, без зубов, что Мирону приятно. Опыта у него не было. Да, вроде унизительно должно быть чужой хуй-то сосать. Но что тут унизительного, если так приятно делаешь любимому человеку. Любимому. Вот. Мирон вдруг отстранился и полез с поцелуями, Слава даже опешил. Не побрезговал, значит. Вылизывал рот, кусал за подбородок и потом все-таки повалил Славу на спину, на диван, и сам уселся сверху, быстро стащив перед этим штаны и трусы, болтающиеся уже где-то в районе колен. Он все еще оставался в задранной футболке, и этот контраст почему-то отключил Славе последние предохранители. Он резко подмял Мирона под себя, оказавшись сверху. Диван ужасно заскрипел. — Стой, стой, Славче, не так быстро, — громко зашептал Мирон, — блин, че так скрипит-то. — Быстро? Очень долго по-моему, очень… — Слава забыл свою мысль. Мирон сжал его через джинсы и начал гладить. — Сними хоть. — Щааа… — Славе было некогда еще себя раздевать, он трогал Мирона сразу везде, сразу во всех интимных местах, скользких и горячих. Собственный сжатый тесными джинсами член казался малостью, безделицей. Пока есть такая возможность, надо трогать, гладить. Слава полез пальцем меж ягодиц, нащупал сжатую сухую дырку, погладил края. — Не надо, Слав! — увернулся Мирон и от прикосновения, и от поцелуя. Слава действительно убрал ладонь, но облизал и быстро вернул назад. — Слав! — Мирон пихнул его в плечо. — Че ты стесняешься! Я тихонько! — Не в этом дело! — повысил голос он, но осекся, — не в этом дело, — заново начал он полушепотом, — это плохая идея. Во-первых, я не думал, что у нас сегодня до такого дойдет, во-вторых, я шумный буду. Не надо лучше! — Я тихонько! — повторил Слава. Такие аргументы ему казались неубедительными, когда Миронов стояк упирался ему в промежность. Он сжал ягодицу в ладони, отвел в сторону и снова нырнул пальцем к сжатому входу, обвел по кругу. Мирон откинул голову назад и шумно втянул воздух. Кадык ходил туда-сюда, невероятно красиво и гипнотизирующе. Но потом будто вынырнул и ожег Славу злым шепотом: — Ты слышишь меня вообще?! — он попытался оторвать от себя Славину ладонь, с трудом, но получилось. — Я не буду ничо такого делать, потрогаю просто, — виновато сказал Слава, уткнувшись Мирону в шею, где тот пах особенно остро. Поцеловал нежно, примирительно. — Ладно, — сдался Мирон, — внутрь не лезь только. — Почему? — Блять, ну подумай! — Мирон зло стрельнул глазами и неловко обвил Славу ногами. — Аааа… ээээ… это я… аккуратно, эт самое, и вообще ну подумаешь… если и немножко. Я не увижу ничего… — Подрочи мне лучше, — Мирон выразительно указал вниз, — давай! Слава послушался, сжал ладонь на члене плотнее и задвигал рукой медленно, дразняще, сам толкаясь куда-то в бедро. Было неудобно, но потемневшие глаза Мирона и его красные плотно сжатые губы были так красивы. Он навалился тяжело и требовательно. Мирон потерял равновесие, не зная куда деть ноги. Диван снова громко трагично заскрипел. — Ребят! — послышалось из-за стены, — а у вас интернет работает? Слава соображал секунд десять, а Мирон больно ударил его коленом, то ли специально, то ли испугавшись. Подскочил на ноги. Светя белой задницей, принялся искать на полу джинсы. — Не знаю! — крикнул Слава Ваньке. — Слава, ты опять розетку задел? В комнате у Славы стоял роутер, а еще была дурацкая расшатанная розетка в стене у дивана. Видимо, пока они тут неловко кувыркались, действительно случайно вырубили интернет. — Сейчас посмотрю. Пришлось смотреть, потом выйти и поругаться с недовольным Ванькой. Когда Слава вернулся в комнату, там уже было пусто. Мирон обнаружился на кухне, роющимся в холодильнике и отчитывающим кошку. — Иди руки помой! — сказал он и Славе строго. Слава ушел мыть руки, сообразив, что больше ему не перепадет сегодня. Уединиться у Мирона так вообще никак было. Однушка. И либо тусовка, либо сосед за компом сидит гамается. Слава щупает, конечно, Мирона то за коленки, то за локотки, каждый раз, когда есть возможность, но это такая малость. Им ведь не по 16. Ещё и Федя, как назло, из комнаты не выходит. Негде им уединиться. Слава уже не соображал совсем, готов был при всех начать тискать Мирона. Впрочем, он так и делал, просто Мирон успевал отбиться до того, как началось бы совсем что-то неприличное. Вечером они смотрели кино, отвернувшись друг от друга на приличное расстояние, когда Федя сказал: — Не нравится мне. Тягомотина. Пойду в магаз сгоняю. Надо чего? Только Федя за дверь, Слава скользнул холодной ладонью Мирону под футболку. — Слава, ты что творишь? — Тяжело мне, Мирончик, знаешь, как тяжело. — Федя сейчас вернется же, и Ванька там за стеной. Но уже Славу оглушило. Нежностью оглушило, похотью тоже, он толком не слышал Мирона, только повелительные интонации. Поцелуй в шею был как будто легким, но потом стало видно, что до синяка. Мирон не вырывался даже, позволял. — Слава, идея очень плохая! — и из-за того, что Слава как раз был рядом с горлом, звук такой был странный, словно из самого нутра. — Слав! — жалобно ахнул Мирон и отвел Славину руку от своего паха. Слава не отступал. — Федя. Сейчас. Вернется, — несчастно сказал он, чуть прогибаясь в пояснице, однако, чтоб Славе было удобнее запустить руки поглубже в штаны. Сдался. — Пойдём в ванную… — Это такое палево, все сразу поймут. — Ну блин! Слава снова полез с поцелуями, но руку из мироновых джинсов все же вытащил. Удалось немного лечь сверху и потираясь пахом, гладить по боку длинными касаниями от подмышек до поясницы. Когда Федя вернулся, то был удивлён. Красный как рак Мирон сидел почему-то под одеялом, хотя в комнате вовсю работали батареи и стояла жара. — Где Слава? — спросил Федя. — В туалете, сейчас вернётся. Февраль Слава заметил Мирона из окна аудитории. Он стоял, втянув голову в плечи, смешно нахохлившись, только нос из-под воротника был виден и быстрые внимательные глаза. Птичка и птичка. Слава улыбнулся. «Какой он трагичный воробушек всегда! Надо будет ему сказать при случае». К Мирону кто-то подошел, невысокий и коренастый. Слава сузил глаза: да не, не может быть. Совсем рядом, положив руку Мирону на плечо, стоял Дима. «Пиздец» — подумал Слава. Внутри у него все похолодело. — Дима что ли приехал? — спросил он у Мирона после пар. — Откуда ты знаешь? — Увидел вас из окна. — Да… приехал. — Хуево, че. — Почему хуево? — Вы не в ссоре разве? — Мы? Не знаю, если честно. — Охуительно. Слава швыркнул носом и зашагал в сторону дома. Его никто не догонял. «Можно я приеду, жидочек. Еды привезу», — написал Слава вечером, поборов гордость. «Мы сегодня нашей компанией договорились погулять», — ответил Мирон. «Понятно». «Можешь с нами, если хочешь». «Там будет Дима, да?» «Скорее всего». До часу ночи они просидели в холодной хате Мирона, где на Славу все смотрели недобро. Как на лишнего. Недовольнее всех смотрел Дима. А потом Мирон сказал: — Идём гулять! — и все засобирались. Они шли по ярко освещенным, с нового года осталось, улицам, народ болтал, смеялся, а Слава с грустью смотрел на Мирона, который общался то с одним, то с другим, а Славу же не замечал. Впрочем, не замечал он и Диму. Так что они на пару сверлили его взглядом. Далеко ушли. У Славы кончилось пиво и стало совсем уныло. — Да-а-а-а, сколько связано с этим местом! — протянул Дима, когда компания остановилась перекурить. — А че тут? — спросил кто-то. — Да, есть история одна. Но она такая. Грязненькая немного. — Рассказывай теперь, че. — Да вон там бар видишь? Короче, я шел вечером мимо, а тут стояла баба одна и попросила прикурить. Не очень красивая, на любителя, но с ресничками, все как надо. Ну и давай спрашивать, что да как, я понял, она меня клеит. А потом подошли её друзья. Слово за слово, ну ты меня знаешь, я и заехал одному прямо по зубам. Драка началась. Кто-то ментов вызвал. Мы врассыпную. Мне та ляля говорит: «За мной, я вон там живу». Вот этот дом, через дорогу. Мы поднялись. Вдвоём, прикиньте. Я смотрю на руки: а они у меня в кровище все, ну, костяшки стесал. Ляля меня на кухню завела, давай их там обрабатывать, йодом заливать… Короче, раз и я уже ебу эту лялю. Жестко. Так получилось, не только она компанию свою кинула и кинулась спасать злодея, но ещё и в жопу дала сразу, шлюшка. Такие дела. — Но тут ведь Мирон жил раньше, — подал голос Ваня-сосед. Толпа засмеялась на разные голоса и зашушукалась. Слава посмотрел на Мирона: тот становился все беднее и бледнее. Слава взглянул на ухмыляющегося Диму. Слава крикнул: — Так, ну давайте по домам что ли! Я заебенел. — Мирон, можно к тебе переночевать попроситься по старой дружбе, а то я остановился у приятеля одного, представляю, сколько такси туда стоит, — сказал Дима, приближаясь к Мирону, — можешь мне на коврике постелить. Слава замер. И загадал про себя: если сейчас вот Мирон скажет, что нет, нельзя и вообще, мест у него нет даже на коврике, все занято Славиными вещами, то все у них будет гладко и хорошо, а если позовёт Диму вот после такого к себе, то это конец. И не будет больше Слава лезть в это. Мирон поправил капюшон, повернул лицо и посмотрел несчастными глазами на Славу, потом отвернулся. Моргнул. Сказал: — Можно. Слава оперся о железный забор. Выпитый алкоголь просился наружу. Но он взял себя в руки, сморгнул душно-тошнотворное марево, через пару минут поправил воротник, натянул шапку на уши и зашагал прочь, не оглядываясь. Дома все уже спали, только Куромышка проснулась, спрыгнула с нагретой лежанки и начала отчаянно ластиться. — Моя девочка, только ты меня любишь, да? Слава взял кошку на руки, прижал к сердцу, та больно впилась когтями в тонкий свитер и мяукнула. Жалобно и сочувствующе, будто чувствуя Славину боль. — Так и будет у меня эта хуйня непонятная что ли? Так и будет, а, Куромышь?. Кошка не ответила. Он проблевался — на душе немного полегчало. Голышом забрался под одеяло, Куромышка тут же устроилась у лица, щекоча шерстью. Телефон молчал, и у Славы в голове начали крутиться такие картинки. Врагу не пожелаешь. Где Мирона и так и эдак. Это Славе он не давался месяцами, а с Димой-то они найдут и способ, и возможность, и где уединиться. Все напоминало какой-то плохой сериал с «России-1». Слава уснул только под самое утро. Конечно, ни на какие пары он не пошел. Слышал, как собирались в универ соседи. Хлопнул дверью сначала Федя — в 7 утра. Потом Ваня, матерясь и роняя вещи — часов в 11. Куромыш топталась по ногам и мяукала: «Вставай, хозяин, солнышко встало». Ваня ее уже покормил, но она все равно не отставала. С характером животина, что не по ее — сразу истерики. Неплохо для того, кого недавно дрожащим костлявым комочком нашли на помойке. Славу она любила больше всех домочадцев и, вероятно, считала своей обязанностью о нем заботиться, но Слава не слушался. Забрался поглубже в одеяло и игнорировал мягкие покусывания. В дверь позвонили. Соседи, наверно. Опять кран что ли течет? Слава решил не открывать, но трель звонка все не утихала. — Да блять, ну что такое! Он влез в штаны. Доковылял до двери, посмотрел в глазок. За дверью, с разбитой губой и круглыми огромными, не как блюдца — как большие сервировочные тарелки, глазами в распахнутой куртке стоял Мирон. — Пиздуй откуда пришел, — сказал Слава сквозь дверь. В голове собственный голос отдавался медным звоном. — Пусти! — крикнул Мирон. — Пшел! Мирон ударил ногой по двери. Загрохотало на весь подъезд. — Ебанулся! Хочешь, чтоб нас с хаты погнали! Вали отсюда! — Пусти! Мирон начал бить дверь ногами отчаяннее и громче. — Да блять! — взвился Слава. Заставить бы его сидеть там за дверью, но у них и так были проблемы с соседями, которые чуть что мчались жаловаться хозяйке. Он открыл. Мирон, как маленький злобный вихрь, ворвался в квартиру, вмиг заполонив собой сразу все пространство. Начал ходить из угла в угол, не снимая грязных кроссовок. — Мы все решили! — воскликнул он. Слава скрестил руки. — С Димой, — тише добавил Мирон. — Мне все равно. Я заебался в этой хуйне непонятной. — Дима послезавтра назад уедет. — Да? И что? Ты снова будешь дрочить на его светлый образ, пока я тебя лапаю украдкой. — Нет! — Пошел ты нахуй! И что, та история. Рассказал которую. Правда? — Да, — потупился Мирон. — И сразу дал ему? С первого взгляда что ли? Мирон замялся. Он явно не хотел об этом говорить. Отвернулся. Скинул расстегнутую куртку. — Че ты раздеваешься, я тебя приглашал внутрь что ли? Рассказывай, сколько раз ему сегодня за ночь подставился? — Славе горе застилало обзор, Мирона хотелось ударить, размазать по стенке. — Слав, ну ты чего… Мы поговорили. — Мирон тревожно озирался. На крики пришла кошка и оглядывала поле боя довольным зеленым глазом. — Нет никого, на занятия пацаны ушли. Говори. Мирон молчал. — Рассказывай все или уходи! Ну! — Правда все. И про вечер тот и вообще. Какая теперь разница. — Ему значит сразу в жопу дал, а меня динамишь? — Ну Слав! — Мирон залился краской и тревожно облизывал губы, — не так все было, не совсем. — А сегодня? Слава схватил Мирона за челюсть, вздернув голову вверх, грубо и жестко. Никогда он так себя не вел ни с кем, всегда был нежен с теми, кого любил. Мирон приоткрыл рот и отвел глаза. — Говори! — Слава не хотел, чтобы Мирон говорил. Хотел, чтоб он соврал, сказал, что ничего не было, что Дима тихонько переночевал на полу, а наутро уехал. Но Мирон вдруг взглянул ему в глаза, коротко и виновато. И Слава сразу все понял. У Славы внутри все перевернулось и сжалось. Он поскорее отпустил Мирона и со всей силы ударил в стену. — Сука! Вот ты сука! Ты зачем приперся! Я тебя сейчас прибью здесь! — Слава спотыкался и задыхался, слова рыданиями скомкались в горле. Мирон не уходил. Стоял, прижавшись к стене. — Прости, — проблеял он, тихо и испуганно. — Блядина! — … но я же пришел, Слав. — Хуйле ты пришел, иди откуда вернулся! Тебе одного хуя мало, на другой пришел прыгнуть! — Слава, я, — Мирон отчаянно замотал головой, — Слава, прости! Я все порчу, к чему прикасаюсь. — Ты зачем пришел? — Прощения просить! — Прощения? — Слава истерично захохотал, — Прощения! Ярость крепла, наливалась силой. Мирон кивнул и посмотрел в ответ смело. — Прощения, значит, — повторил Слава жестко, — ну проси! Проси, проси. Я жду. — Слав… — Нет, не так. Давай на колени. Мирон побагровел. — Давай. Сюда, — Слава кивнул перед собой, — если не хочешь, дверь перед тобой. — Слава, мне очень жаль, я не думал, что так все выйдет, я… — Мирон старался держать себя в руках, но его бескровные губы мелко подрагивали. — Мне не интересны твои лживые слова. Давай-ка на колени. Мирон сверкнул глазами, отголосок былой надменности проступил в его чертах, но тут же исчез. Он шагнул к Славе, протянул руку к его груди. — Славик… — Чего ты ломаешься, тебе будто первый раз, а? Мирон рухнул на колени перед ним, резко, ломко, как скошенная косой травинка. Прислонился тяжелой головой к Славиному бедру. — Славка, зачем я это все наделал… Понимаешь, он же первое мое такое… был… как брат… а потом… — Замолчи! — взвился Слава, — Сука! От таких откровений стало еще хуже, ярость переполняла грудь. — Соси! Ну! Не стесняйся! Как ты умеешь! Мирон поднял на него ясный гордый взгляд. И тем сделал только хуже. Слава ударил. Ударил не сильно, но хлестко и обидно. Прямо по щеке. Мирон зажмурился, явно не ожидав этого, но стерпел. — Открой рот. — Слав, что ты творишь, — еле слышно прошептал Мирон, — не надо, ну! — Что ты там бормочешь! Или берешь в рот сейчас или уходишь отсюда и никогда больше не возвращаешься. Доступно объясняю, жидок? Мирон вдруг переменился. Словно сломалось в нем что-то. Он заморгал, будто прогоняя слезы, потянулся к славиным домашним трико, приспустил их. Сглотнул. У Славы не стоял. Не было никогда за ним такого — возбуждаться на насилие. Но ярость и желание отомстить никуда не делись. — Чего смотришь! Работай! Мирон не поднимая глаз, хрупко изогнув шею, взял Славу за бедра, видимо, чтобы удержать равновесие. Прислонился носом к бедру, втянул воздух и взял в рот Славин вялый член. И у Славы встал. Расхристанный, сломленный Мирон, жарко дышащий ему в пах, это все же было выше его сил. В том, как отсасывал Мирон чувствовалась сноровка, навык. Он не кашлял, не задыхался и не давился с непривычки. Мирон умел это делать. Это-то и злило. Это убивало просто. — Вот так! С хуем во рту отлично смотришься! Сосешь как шлюха, кстати, много тренировок было, да? — Мирон дернулся и стиснул Славину ногу пальцами, но глаз не поднял. — Посмотри-ка на меня! — сказал Слава и легонько стукнул Мирона по щеке. — Давай-ка! Мирон поднял на него темный взгляд. Слава снял его с члена, а потом резко насадил почти до горла — Мирон, естественно, подавился, попытался отстраниться. — Нет, нет, соси. Ты же любишь, чтоб с тобой как с блядью. Ты блядь и есть потому что! Слава насаживал его на свой член, не щадя. До неприятных горловых звуков, до слюны на подбородке, до заплаканных глаз. — Не умеешь глубоко брать, да? Как так? Дима тебя не научил? Давай я сам тогда. В рот тебя выебу. Любишь когда так с тобой, да? А то цветочки, конфетки. Сразу надо было. Слава взял Мирона под челюстью. Тот уже не сопротивлялся. Прикрыл глаза, подчинялся, тошнотворно покорный. — Открой рот. Пошире. Слава толкнулся в щеку и почувствовал, что вот-вот кончит. — Глотать любишь? А? Шлюха! Мирон, не открывая глаз, слабо дернул головой из стороны в сторону. — Значит будешь глотать, — сказал Слава, но ему тут же пришла идея еще более унизительная, — ну ладно, пожалею тебя, — пропыхтел он и вытащил член. Губы у Мирона были просто пиздец. Красные, распухшие, ранка на нижней губе кровоточила. Слава потрогал ее большим пальцем, и тут же кончил прямо на лицо, забрызгал щеку и ресницы. Но и этого ему показалось мало. Злоба, страх, боль, отчаяние все еще не отпускали его. Он стукнул Мирона по щеке опадающим членом. Размазал сперму по лицу ладонью. — Ну вот так нормально. Адекватно выглядишь. Как есть. Слава собрал двумя пальцами остывающее семя. — Открой рот. Мирон плотнее сжал челюсть и замотал головой. — Сука, рот открой! Мирон хныкнул, жалобно и высоко, но разомкнул губы. — Оближи. С неожиданным жаром, даже не морщась, Мирон втянул пальцы в рот. Горячо, старательно облизал их, плечи у него дрожали, как при лихорадке. — Отлично смотришься, — устало выдохнул Слава. Он едва держался на ногах. Усталость и разочарование навалились на него с новой силой. Это все не принесло ему ни облегчения, ни радости. Только боль и отчаяние. А в том, как безропотно слушался его Мирон, было что-то страшное и неправильное. — Все, пиздуй отсюда! Мирон вытерся рукавом своей толстовки, кажется, сделав только хуже. Шатаясь, словно пьяный, поднялся с колен. — Мне нужно умыться, — хрипло выдавил он из себя, глядя в пол. Когда зашумела вода, Славе стало страшно. До холодного пота на спине. Что он сделал? Это ведь Мирон. Сильный, надменный, умный. Гордый. «Он меня теперь никогда не простит за такое», — подумал он. Мирон вышел, не встречаясь взглядом со Славой. Натянул куртку, буркнул «пока» и выскользнул из квартиры. Март Весны в воздухе и не чувствовалось, но внутри что-то как будто начало таять. Остаток февраля Слава и не жил вовсе. И не чувствовал. Ходил как зомби на пары, уходил из комнаты, если кто-то заговаривал о Мироне. Первый раз они столкнулись случайно в коридоре универа. Слава посмотрел на губы Мирона, разволновался, не поздоровался, отвел взгляд и спеша ушел. Через неделю ему написал Ваня, Миронов сосед. Нашел через соцсети. «Слава, привет. Скажи, ты не знаешь что с Мироном? Из дома не выходит, мутные типы вокруг него. Не жрет нихуя. Я волнуюсь. Хуй знает, че вообще. Не говорит. Ты не в курсе?» Слава ответил: «Я не в курсе», но и дня не выдержал, и уже через сутки стоял перед подъездом Мирона, мерз, не решаясь набрать заветные цифры на домофоне. Зашел с соседом. Волнение поднималось тошнотой к горлу. За дверью квартиры было шумно. Видимо, тусовка. Хорошо живет. Слава уже хотел развернуться и уйти, как дверь заскрипела и из квартиры вывалился Иван-сосед. — Слава! Блин! Рад тебя видеть, — Ваня потряс ему руку, — Слава, это пиздец. Он черный уже. И если б только от алкоголя. А там такая компания. Пиздец откуда они? Я боюсь, что он по вене начнет пускать, а не только че полегче. Слав, ну поговори с ним, а? Слава облился холодным потом. Он вдруг четко-четко представил исхудавшего, сине-зеленого Мирона с ввалившимися глазами, в маленьком тесном гробу, среди цветов. Не так давно Слава схоронил отца, и русские похороны, холодный снег, могила, мерзкая каша с изюмом — все это встало у него перед глазами живо и рельефно. — Отойдем-ка, — серьезно сказал Ваня. Они отошли к окну. Ваня закурил. — В общем, давай-ка не будем ходить вокруг да около. Про Диму я знаю, догадался. Ты, как я понимаю, по этой же части. Мирон хороший парень. Он наделал дел и не смог их разгрести. Поговори с ним. Пожалуйста. — Я боюсь, что я тоже наделал дел. — Мирон умеет прощать. Факт. — Поговори. Ну или, блять, мне придется съехать и он сторчится. Слав! Сходи посмотри, че там. Слава заходил в квартиру, словно спускаясь в подземное царство. Слава пощелкал выключателем. Свет в коридоре не работал. Мрак, мрак, всепоглощающий мрак. Пахло чем-то сладко-гнилым, будто где-то разлагался труп. Слава прошел сначала в большую комнату, огляделся. Кругом были какие-то люди-тени с вытянутыми лицами. Валялось барахло, неотличимое от мусора. Мирона не было. Потом на кухню. Там нараспев завывали песни, весло и пугающе. Мирона не было. Слава дернул дверь в ванную — закрыто. Слава постучался. Тишина. Постучался и крикнул: «Мирон!». Тишина и плеск воды. Слава поймал какого-то мимо проходящего тощего, как скелет, парня за локоть. — Где Мирон? — Кто? — Хозяин хаты. — Аааа, — вроде он на диване валялся, я видел. Слава отлип от двери, снова вернулся в зал. Играла какая-то невыносимо нудная, зацикленная музыка. От дыма слезились глаза. Диван был завален куртками. Под куртками обнаружилась какая-то болезненно-тощая девица, она обнимала со спины кого-то, забравшегося под подушку с головой. Слава убрал подушку и увидел: Мирон. Это Мирон. Страшный, с сизыми тенями под глазами, тощий. Трогать его было страшно. Вот-вот рассыпется в труху. Слава сглотнул. Убрал чужие руки и попытался его поднять на ноги. Тот похудел почти в два раза. Широкая грудная клетка кололась ребрами. Слава взвалил его на одно плечо и дотащил до ванной. Мирон в сознании был лишь наполовину и безвольно запрокидывал голову, но перебирал ногами. Славу он не узнавал. Ванная была все еще заперта. «Пиздец!» — подумал Слава. В нем не было больше злости, не было обиды. Мирона нужно было спасать. Вытаскивать. Слава достал телефон и вызвал такси. В машине Мирон вдруг открыл глаза, страшные, бездонные, словно постаревшие на полвека, посмотрел на Славу и вдруг начал плакать навзрыд. Отчаянно. Как не плачут здоровые адекватные люди. В темноте на заднем сидении показалось даже, что слезы у него не прозрачные, а черные. Потом он затих, откинул голову назад и снова провалился куда-то в свои видения. — Это что за нахуй? — на шум из своей комнаты вышел Ваня, — бляяяя, он жив вообще? — Жив. — закряхтел Слава, — помоги лучше. — Фууу! Ну и воняет от него. Под чем? — Я хуй знает. Они дотащили Мирона до Славиного многострадального дивана. Ваня поморщился и пошел мыть руки. — А сам где спать будешь? — Это не самая главная сейчас проблема. Даже Куромышка, принюхавшись, видимо, пожалела Мирона и не стала как обычно точить об него когти, легла рядом, положив усатую морду на его джинсы. Жалела. Мирон пришел в себя ближе к ночи. Посмотрел осмысленно на Славу, который сидел за компом. — А, очухался! — сказал Слава, просто чтобы что-то сказать. — Вон там водичка. Мирон снова закрыл глаза и отвернулся. «Ладно, — подумал Слава, — нужно время» Где-то в час ночи вернулся с блядок Федя. — Е-мае, а этот че тут делает? Хуя схуднул. На труп похож. — Тут спать будет. Не доебывайся, ложись, — ответил Слава. Мирон повернулся к ним лицом и совершенно не сонным голосом сказал: — Я пойду. Мне лучше. — Куда ты пойдешь! Ну-ка спи! И водички попей. — Выспался. — Мирон, — Слава опустился на колени перед диваном, — ну останься тут, я тебя прошу. Пожалуйста. Мирон помолчал и кивнул. Отвернулся снова к стене. Холодный душ, еда, крепкий чай — ничего не помогало как-то собрать себя по кускам. Слава сидел на кухне и бездумно скроллил ленты соцсетей, когда вошел Мирон. — Ты че встал? — воскликнул Слава, забыв, что все соседи уже спят. — Не могу больше лежать, — ответил бесцветно Мирон. — Чаю сделать? — Да, давай. — Пожрешь? Есть макароны с сыром. — Не, — Мирон поморщился. — Тошнит от еды. — Само собой… — начал Слава, но осекся. Кому интересны тут его лекции. — А телефон мой не знаешь где? — Не знаю. Там остался. Телефон забрать было не в приоритете. Слава все-таки погрел макароны, молча выложил вилку, долил еще кипятка в кружку с чаем. — Ешь, — сказал он. — Зачем ты со мной возишься? — спросил Мирон. — Не хочу, чтоб ты сторчался. — Это мое дело. — Слушай… — говорить было тяжело, — я типа… ну… хуево тогда сделал. Злился. Мирон приподнял бровь, надменно и красиво, как раньше совсем. Да только это выражение быстро стерлось с его лица, сменившись прежним бесцветным равнодушием. — Я натворил хуйни, а ты извиняешься, — безэмоционально сказал он. — Я тоже хуйни натворил так-то. — То что ты… не страшно в общем. — Блять, так вообще стремно от этого всего. И обсуждать вообще не хочется! Мирон облизал губы и подхватил вилкой одну макаронину. — Ты похудел просто кошмарно. Вообще не жрешь, наверно. — Есть для слабаков, — сказал Мирон и едва заметно улыбнулся. — Перекантуйся у меня сегодня. Не ходи туда. Пожалуйста. Там прям царство мертвых. Мирон через паузу кивнул. Когда они вернулись в комнату, Слава начал стелить себе на полу, и Мирон зашептал, стараясь не разбудить Федю. — Хуйней не страдай. Ложись. Диван большой. Поместимся. Слава долго не мог уснуть и слышал, что Мирон тоже не спал. Они соприкасались спинами, и в этом месте было жарко и щекотно. Проснулся Слава от того, что кто-то тяжелый и неловкий пытался перелезть через него. Открыл глаза. Мирон грузно брякнулся на пол и сказал: — Твоя кошка меня абьюзит с самого утра. Кусает за пятки, когтями впивается. Что я ей плохого сделал? — и улыбнулся смущенно. Живо. — Надо покормить, она такая. — Федя кормил, когда уходил, я слышал. Ты почему не на парах, кстати. Прогуливаешь? — А ты? — спросил Слава, и Мирон пожал плечами, — Ну и я прогуливаю. Ща я умоюсь и завтрак нам соображу. Погоди. Днем Мирон уехал, они не обсуждали в деталях произошедшее, не мирились, не обнимались на прощание, но у Славы будто с сердца упал камень. Ну и потеплело. Весна все-таки. Апрель Снег совсем сошел, Куромышка растолстела и стала совсем важной и задиристой, а что с Мироном? Что с Мироном, Слава не понимал. Но ощущалось как что-то правильное. Мирон ходил в гости с едой и алкоголем. Как это у него получалось? Делать вид, что ничего не было. Он улыбался так же ярко, как раньше, как до этого всего кошмара. Но трогать его теперь было страшно. Слава сторонился, лишний раз случайно плечом соприкоснуться боялся. У Феди появилась девушка, он практически не ночевал дома, по факту Слава теперь жил один в комнате, но то, что создавало столько неудобств раньше, плодило неловкости теперь. Мирон будто специально напрашивался. Красиво изгибался, хрустел позвонками, моргал ресницами, смешно скакал вокруг, декламируя кого-то из старых поэтов. Слава смотрел. Слава теперь был счастлив хотя бы просто смотреть. Назавтра был семинар, важный и сложный. Слава только засел готовиться, как Мирон написал, что рядом и не прочь заскочить. Ну и когда это у Славы получалось ему отказать? — Ты заходи, только мне готовиться надо. Недолго. Можешь подождать. Естественно, глупая затея это была. Слава уже час сидел на диване с ноутом на коленях, когда Мирон, тихонько читавший книжку полулежа, неожиданно сложил на него ноги. Окаменел Слава, даже дыхание на всякий случай задержал. Мирон продолжил читать как ни в чем не бывало. Строчки сливались в одну, тяжесть и тепло чужих конечностей отвлекали. — Проголодался, — вдруг сказал Мирон и посмотрел на Славу, — есть что перекусить? — Ага, — тупо ответил Слава. Мысли путались. — Я посмотрю? — Ага. — Слава! — вдруг резко сказал Мирон, — Ты долго еще морозиться будешь? — В смысле? — В прямом! Мирон текуче переместился, опасно уколол взглядом и забрался Славе на колени. Царственный. Гордый. Он положил свои руки Славе на плечи. Подался ближе. Обжигающе задышал в ухо. Слава замер, как и положено перед хищником. — Ну! — шепнул Мирон, и Слава отмер, положил непослушные ладони на Миронову талию. — Я хотел бы, чтобы мы сделали вид, что я не творил хуйни и попробовали еще разок. Пожалуйста. — сказал Мирон. — Чтобы тебя уговорить, я сейчас буду манипулировать. Надеюсь, что в такой позе ты не сможешь отказаться. — Ты не сердишься? Ну, за то? — спросил Слава глухо. Мирон вдруг вздрогнул всем телом, подался ближе и поцеловал зло, кусаче, но жарко и дразняще, захватывая зубами нижнюю губу. — Я не знаю, почему так получилось, — начал отвечать он на незаданный вопрос, — с Димой мы начали трахаться тут же, это было просто и логично. С тобой мне хотелось не так. Хотелось правильно чтоб. Долго. — Цену себе набивал что ли, — сказал Слава, сдерживая улыбку, но она все равно сама изгибала уголки губ. — Да, — гортанно сказал Мирон, прогнулся и проехался задницей прямо по Славиному паху так, что наверняка мог почувствовать стояк сквозь одежду. — Планировал после свадьбы тебе дать. — А сейчас что? Передумал? Или завтра бракосочетание? Слава потянулся к шее и провел языком от ключицы до уха. На вкус как яд, но Слава уже и так был отравлен. Мирон засопел и начал тереться так оживленно и ритмично, что у Славы все мысли разом вылетели из головы. Кроме одной: бери, пока дают. Он кое-как справился с ширинкой, лизнул ладонь и сжал Миронов член в руке. Укусил кадык. Уместил другую руку на заднице, привлекая ближе. Держать его вот так на коленях, ласкать, ритмично, беспощадно. Целовать его, позволять целовать себя. Гореть. Сгорать. Несколько особо резких движений и Мирон уже начал извиваться, как змея, и зашептал: — Сейчас кончу! — Давай. — Слава задвигал рукой быстрее. Мирон затрясся на особенно тягучем длинном движении и в одно мгновение стал тяжеленным, Слава едва его перетащил со своих колен, уложив на бок. Пах тянуло, собственное возбуждение требовало внимания, но смотреть на расслабленного Мирона было так классно, что Славка решил подождать. Вдруг Мирон сам захочет как-то помочь? Славины соседи быстро догадались. Ванька был неглупым. До Ваньки дошло быстро, что между Славой и Мироном не просто такая преданная дружба. Но вопросов не задавали, пока однажды ранним утром Ваня не спросил: — Я думал, ну, у пидоров один как баба типа. Женственный там, наряжается, красится. А у вас как-то хуй пойми вообще. Кто у вас принимает? Слава онемел. Босой и взъерошенный, еще сонный, он пил на кухне водичку, не ожидая засады. Ваньке вообще-то все равно было, просто Мирон считай переехал к ним. Повсюду валялись его книжки и одежда. Если хотят съехаться, то пусть этот лысый за хату тоже платит! Нечего. Так он рассуждал. — Ваня, это не твое дело! — зашипел Слава, втянув голову в плечи. — Я! — гордо сказал Мирон, заходя на кухню. Он невозмутимо отобрал у Славы бокал с водой и с интересом уставился на Ваню. Ваня даже немного смутился, но сказал: — Хуя себе! Я думал, наоборот. И как? Типа… Норм? С мужиком? — Попробуй, если так интересно! — фыркнул Мирон, направляясь из кухни в ванную. Зашумела вода. — Хуй знает, — с сомнением протянул Ваня, — глядя на закрытую дверь, будто можно было сквозь нее разглядеть голого Мирона. — У мужика и подержаться не за что. — У Мирона есть за что подержаться, поверь, — заулыбался Слава, но было видно, как кончики ушей у него порозовели. — Фуууу! — Сосет он классно! — продолжал добивать Слава. — Господи, зачем! — Ты сам спросил! — Я ведь это представил теперь! А! Пидоры. Май На майские Ваня собирался уехать к родным, и сказал: — Диван только не сломайте, пожалуйста. — Приложим все усилия, — ответил Мирон, облизывая губы и поглядывая на Славу призывно. Но они дома и не были почти. Хотелось греться под слабым весенним солнышком. Мирон ходил в одной футболке, завязав рубашку на талии. Постоянно улыбался, жмурился, и его синие венки на веках уже немного успели покрыться пыльцой загара. — Федя съезжает от нас, — тихо сказал Слава, выждав момент, когда Мирон отвлечется на мороженое в рожке. Они расслабленно сидели на травке в парке, — нам нужен сосед, вдвоем не потянем. Не хочешь? — Нет. — Ну ладно… я просто предложил. Просто если другой человек поселится… — План такой, — прервал его Мирон, — есть хата моего двоюродного еврейского дядюшки. Однушка. Убитая. В ебенях. Плата символическая, но с условием, что никаких тусовок. Короче, мы вдвоем ее с тобой вполне потянем. Я уже съездил посмотрел. Там стены покрасить, заменить кран на кухне и можно жить. — Ты все спланировал! — заволновался Слава. — Все спланировал и молчишь! — Да, — серьезно кивнул Мирон, догрызая не успевшее даже слегка подтаять эскимо, — Заезжать можно через две недели. Пока подумай. — Жалко Ваньку. Мы с ним сто лет вместе… — протянул Слава. — Ну, знаешь, если тебе так хочется остаться с Ваней, оставайся, конечно. — Я же шучу! Конечно, я хочу. Хочу с тобой. В ебеня, все такое. Люблю ебеня. Мирон встал, отряхнул задницу. Посмотрел сверху вниз строго, было видно, как напряглись у него плечи. — Я тебя не тороплю. Ваша квартира лучше и ближе к универу. А в той даже мебели нет особо. — Ты смеешься что ли! Че тут думать! Конечно, я в деле. Мирончик, только… ты не боишься? — Чего? — Я же с тебя не слезу тогда… — разулыбался Слава, и стало заметно, как Мирон расслабился. — Так и было задумано, — величественно сказал он и двинулся в сторону аллеи. Слава быстро подскочил и пошел следом. — Ох, Мирон! А как же Куромышь? Она же с нами? — Она меня ненавидит. — Это потому что я ее кормлю. Будешь ты — она тебя сразу зауважает. Поймет, что ты норм пацанчик! Точно тебе говорю. — Очень сомневаюсь. Но куда мы без нее. Июнь Сессия настигла. В квартиру они въехали, так и не успев толком привести ее в порядок. Половина вещей так и стояла в коробках. Но на полу был матрас, в углу был торшер, на кухне — посуда, в ванной — шторка, а Куромышка каждый день спала в разной коробке. О чем еще мечтать! Мирона не было целыми днями: то сидел в библиотеке, то мутил какой-то проект с друзьями, а когда он приходил — и трогать его не стоило. Он либо продолжал над чем-то работать, сосредоточенный, суровый, либо падал на матрас, отворачивался и засыпал за секунду. Пока однажды не зашел, бросив рюкзак в пыльный угол. Было где-то шесть утра, Слава нежился в постели. — Все! Отстрелялся! Неделю из дома не выхожу, заебали все. Кошка вышла ему навстречу, понюхала сумку, чихнула. — Куромышь! Иди-ка сюда, детка. Куромышь цапнула его за палец. — Ну, Куромышь, ты не меняешься. Где твой хозяин, Куромышь? А! Вот он, спит! Ну это не беда, мы этого лентяя разбудим быстро. Мирон тяжело плюхнулся на матрас прямо в одежде. Погладил Славу по голове. — Мирон, рань такая, дай поспать, че ты, а… — Вот так, Куромышь, придешь и тебе не рады дома. Хоть назад уходи! Слава продрал глаза. — Там есть картошка в холодильнике, если голодный. Не спал опять и не жрал ничего сутки, вижу же. — Ох, Славка! Теперь буду только спать и жрать! — А ебаться? — оживился Слава. — Оооо, да! Мирон тяжело навалился сверху и попытался укусить куда-нибудь. — Кто обещал мне, что даст в жопу на новоселье, ну и где? — пожаловался Слава, уворачиваясь вроде бы, но на самом деле подставляясь. — Так у нас и не было толком новоселья. Я держу слово. — Ты только всем хвастаешься, что снизу, а сам! Динамщица! — Все будет! — у Мирона громко заурчало в животе, — Че, говоришь, есть там что-то в холодильнике. Мирон энергично подскочил и загремел посудой на кухне. — Ну пиздец, мне предпочли еду, — сказал Слава в потолок. Когда Мирон перестал звякать тарелками и крутить краны, вымылся, улегся в постель, Слава уже к нему, конечно, не полез. Хотя хотелось ужасно. Соскучился. По рукам, по коже в мелких волосках, по запаху, по касаниям раскованным. «Ладно, опять не сегодня», — сказал он себе, накрывая вмиг отрубившегося Мирона одеялом по самые уши. Только когда бесконечный летний день уже шел к концу и предметы обзавелись длинными тенями, Мирон проснулся. Разулыбался, увидев мрачного Славу. Слава глядел на коробки. — Хватит спать! Надо стеллаж собирать. Задолбали меня твои книжки, блин, отовсюду валятся. — Я не сплю уже. Че ты стеллаж сам не соберешь? Там же элементарно. — Шуметь не хотел. — Я вообще-то сутки планировал продрыхнуть. Так что это ерунда! Слава плюхнулся рядом на матрас и потрогал Мирона по ноге, с которой сползло одеяло. — Сделать тебе массаж? А? — Давай! Слава уселся на поясницу, попробовал размять мышцы, горячую кожу, но кажется, увлекся. — Слав! Ты выебать меня собрался или массаж сделать? Я твой хуй задницей чувствую. Не палишься. — Я б не отказался, да ты разве ж дашь. Спустя лет 50, может, когда мы будем дряхленькие. Только у меня и не встанет уже. А если встанет, ты что-нибудь придумаешь. Скажешь, что смазки нет или типа того. — Славик, я пойду отлучусь в душ, а ты запри кошку пока, она меня за ноги кусает. — Ого, все серьезно! — Все серьезно. Кожа у Мирона была все еще чуть влажная после душа, скользкая, а пахла все равно сильно. Пахла Мироном. Слава входил медленно-медленно. Держа себя, уговаривая, а Мирон лежал на спине, зажимался, неподатливо отдергивался. Пресс у него мелко дрожал. — Ай! — вскрикнул он, хотя Слава был аккуратен. — Ну блин! — расстроенно сказал Слава и вышел, — я так не могу. Слава лег рядом. Было стыдно и страшно. Мирон лежал, зажмурив глаза. Еще и голову отвернул. — Это должно быть приятно, я читал. Наверно, я просто не умею, — промямлил Слава. Мирон повернул к нему красное лицо. И смущенно сказал: — У тебя просто большой. — Больше, чем у Димы? — Толще, — поморщившись ответил Мирон чуть смущенно. Слава надулся. Сел, потом привстал на коленях. Погладил Мирона по животу, снова протиснулся между, опустил голову. — Давай, я может… — Нет! Мирон аж до кончиков ресниц покраснел. — Я не хочу. Ну не надо, пожалуйста, — тихо попросил он, — это же ну… жопа. Языком туда, фу… — смешно округлил глаза. — Да ну и что… — Слава решительно сунул свою взъерошенную макушку между ног. — Нет! — Слава получил коленкой по щеке, а Мирон отполз на другой конец матраса. — Ладно, не буду, ну куда ты? А как тогда? Давай не будем. Ты же сам хотел. — Хотел. Хочу. — В коленно-локтевую? А? Застесняешься? Мирон ошпарил Славу красноречивым надменным взглядом и встал на коленки, выпятив тощий зад. «Какая же сучка ебливая, — подумал Слава, — страшно представить, что будем творить, если освоимся немного. Все мне разрешит, по глазам вижу». Слава сплюнул на пальцы. — Любовь моя, так нормально? Пальцы вроде свободно ходят, — зашептал он Мирону на ухо, зная как тот заводится с разговорчиков в постели. Чем нелепее, тем лучше. Мирон оглянулся, быстро клюнул горячими губами Славины губы, и опустил голову вниз, изгибаясь совсем уж похабно, предлагая себя, подставляясь. Слава видел, что ничего особенного не было в этом человеке, поза — комичная даже. Ни округлостей толком, только волосы, кости да бледная кожа, но в то же время у Славы зубы сводило от желания и дышалось через раз. Ох, как хотелось много разного с ним делать. — Мирон, можно? Слава вошел одной головкой. Края красиво растянулись, судорожно сжимаясь. Он двинулся осторожно. Мирон охнул. Слава прикинул угол и попробовал еще раз. — Хорошо? — Пойдет, — процедил Мирон, но Слава, опустив руку вниз, почувствовал, как член у того снова начал подниматься. Слава двигался осторожно, медленно, хотя это было почти невыносимо. В конце концов Мирон вскрикнул без звука, захрипел: — Можно сильнее. И чаще. — Нормально, да? Справляюсь? — спросил Слава, утирая пот со лба. Но Славе не ответили, так что он заработал бедрами быстрее, толкаясь на всю длину, Через пять минут Мирон уже без остановки гортанно стонал, как стонут только от большого, яркого удовольствия. — Там так странно теперь внутри, — задумчиво сказал Мирон уже после, ощупывая себя внизу. — Пусто, да? Ничего, скоро стянется! — усмехнулся Слава и полез с поцелуями. Мирон устало улыбнулся. Видимо сил дерзить не было. Всегда бы так. — Или не стянется. Смотря как я потружусь сегодня. — Не, на сегодня с меня хватит. — В жопу — только по большим праздникам! — поддакнул Слава. — И по большой любви! — Это само собой, — кивнул Мирон и счастливо раскинул конечности в разные стороны. Слава подлез сбоку, чмокнул в плечо, погладил синяк на бедре (это он или Мирон сам где-то стукнулся?), потрогал ягодицы. — Мирон… — Что? — Может… пока не стянулось, еще разок? Мирон заснул сразу же. А Слава еще походил по комнате, выкурил сигарету, выпустил из кухни скребущуюся обиженную Куромышку, после снова залез в постель. Обнял Мирона за талию. Сон не шёл. Он смотрел на подрагивающие ресницы и ноздри Мирона, размышлял о том, как все сложилось. Удачно или не очень. Могло бы ведь и сразу, без потрясений. Не вернись в Россию Дима тогда. С другой стороны — и хорошо. Не будь той некрасивой сцены, не вытащи Слава Мирона из прокуренной хаты, как с того света, может быть, так и не отпустил бы Мирон все, так и сторонился бы. Хорошо, что все так. Куромышь, видимо, устав обижаться, ревниво замурлыкала, протопала по одеялу, легла между ними, отвоевав немного пространства. Пнула задними лапами Мирона и тихонько закудахтала, как курочка, запуская внутри себя моторчик. Слава закрыл глаза и провалился в сон. Стеллаж они собрали только назавтра.