Хороший сын

Не все японцы празднуют день рождения чужого мессии. Для многих это просто лишний повод повеселиться, потратить деньги и провести время с родными. Но в семье Сомея всегда отмечали Рождество. Традиционно, с большой елью, поленом в камине и индейкой на столе. Приглашённые на праздник иностранные партнёры главы семьи должны были видеть респектабельную картинку благополучия высшего общества. Собственно, для них и устраивалась эта показуха. Потому что так было принято в их окружении. В то Рождество Шинобу лишь под вечер добрался до родительского дома. Переступая порог, он уже знал, что отец проигнорировал праздничный ужин, оставшись по работе в городской квартире. Что всё пройдёт как обычно: ёлка, полено, индейка и одинокий мальчик. Никому не было дела до Шинобу, когда он был ребёнком, не будет и сейчас. Отец каждый раз всё внимание уделял своим гостям или вовсе отсутствовал. Возможно, было иначе, когда с ними жила мама, но юноша смутно помнил те времена. По пути в свою комнату Шинобу задержался у праздничной ели. Каким-то чудом слугам удалось установить это огромное дерево в гостиной. Он ненавидел запах хвои, с детства ассоциируя его с фальшью и разочарованием. В эти дни весь дом был пропитан им. В полумраке огоньки гирлянды празднично перемигивались, но не вызывали должной радости, как прежде. Будучи ребёнком, Шинобу очень любил Рождество. Помогал украшать елку, с предвкушением ожидая момента, когда сможет развернуть шуршащую упаковку и увидеть свои подарки. Но как-то раз отец, в свойственной ему строго-поучительной манере, заметил, что Шинобу пора оставить эти детские глупости, а развешивать игрушки — работа слуг. Чуть позже мальчик узнал, что выбирать и покупать ему подарки — это тоже чья-то работа. Жаль, заботу отца о сыне никак нельзя было поручить кому-нибудь из прислуги. Рождество утратило своё волшебство. Шинобу рано осознал, что детство закончилось, и пора начинать взрослеть. Выражаясь языком отца — его работа заключалась в том, чтобы быть примерным сыном, оправдывая возложенные на него надежды. — Подавать праздничный ужин? — вопрос камердинера застал Шинобу врасплох. Где бы научиться так же незаметно подкрадываться? — Индейка? — Да, сэр. Можно было не спрашивать. — Звонил отец. Рано утром важное слушание, поэтому он останется на ночь в городе. Я же перекусил по дороге и ужинать не буду. Камердинер с сомнением посмотрел на Шинобу, но кивнул: — Как молодому хозяину будет угодно. — Спасибо, на сегодня все свободны. Он уже привык не реагировать на откровенную жалость в глазах прислуги. Да что они понимают? Отец не может иначе, он должен много работать, чтобы поддерживать репутацию семьи. А Шинобу хороший мальчик, ведь всегда делает то, что велит ему папа. Не стоило возвращаться на каникулы домой. Какая разница, где быть, если ты всё равно один? Но Шинобу очень хотел поделиться своими достижениями. Теперь отец может им гордиться, рассказывая своим клиентам, какой у него умный сын — первый на потоке юридического факультета Токийского университета. Для кого-то студенческие годы — самые прекрасные и весёлые, Шинобу к этим счастливчикам не относился. Добиться лучшего результата оказалось очень непросто, приходилось многим жертвовать. Хотя он и так не посещал шумные студенческие вечеринки — вряд ли отец одобрил бы это. Шинобу тяжело вздохнул, достал из кармана пиджака бланк с оценками. Столько усилий ради этой бумажки! Он прикрепил её к веткам дерева — своеобразный подарок отцу. «Завтра первое заседание Кано. Я должен быть там и поддержать его. Уже нет смысла возвращаться, но ты поезжай домой. Всё-таки Рождество…» — в голове раз за разом прокручивался недавний телефонный разговор. Конечно — Сомуку Кано. Отец разве что вслух не жалел, что Кано не его сын. Наверно, даже к лучшему, что семейный ужин не состоялся. Шинобу никогда прежде не делал того, что намеревался сделать сейчас. Он подошёл к отцовскому бару, волнуясь, словно его вот-вот могли застигнуть на месте преступления, взял первую попавшуюся бутылку и плеснул её содержимое в стакан. Несколько раз при нём отец предлагал выпить Кано, но самому Шинобу — никогда. Почему наследник Сомуку может быть с ним на равных, а родной сын всегда на втором плане? Что он делает не так? Обжигающая жидкость влилась в гортань, вызывая кашель и непроизвольные слезы, но он упрямо допил до дна. Ничего, он и один отметит свои достижения! Только, нужны ли они лично ему… В глубине души Шинобу знал, что даже с такими высокими результатами ему не заслужить похвалу отца. Тот нашёл бы к чему придраться, сказал бы, что нужно стараться лучше. Ведь у Кано уже первое заседание, а Шинобу ещё только зазубривает термины. Но, несмотря ни на что, Сомуку Кано был его лучшим другом. Поднявшись на второй этаж, Шинобу прошёл мимо своей комнаты, ноги сами собой несли его в конец коридора, к покоям матери. Будучи ребёнком, в поисках утешения он часто приходил сюда. На протяжении многих лет всё здесь оставалось на своих местах. Отец запрещал слугам что-либо менять, возможно, надеялся, что когда-нибудь любимая женщина одумается и вернётся домой, к мужу и сыну. Детская обида Шинобу на бросившую его маму не прошла, но теперь он иначе смотрел на её поступок. Она нашла в себе силы вырваться из замкнутого круга и остаться самой собой. Не позволила мужу диктовать, как ей жить и какой быть. А сам Шинобу? Для кого он живёт? Всё для того, чтобы отец был им доволен, чтобы хоть изредка обращал на собственного сына внимание. Послушный тихий ребенок, не доставляющий лишних хлопот. Никаких не одобренных отцом друзей — они могут научить плохому. Никаких спортивных секций — это мешает учебе. Любое хобби — пустое. Профессия на всю жизнь — конечно, по отцовским стопам. Но что Шинобу делает для самого себя? На причудливом туалетном столике стояло несколько хрустальных флаконов, духи до сих пор сохранили свой аромат. Шинобу снял пробку и нанёс несколько капель на запястья. На коже запах стал чуть другим, до боли знакомым — так пахло мамой. В большом зеркале отражался ничем не примечательный парень. Шинобу привык к своей заурядной внешности: немного сутулый и худой, с копной тёмных волос неопределённого оттенка, он смотрел на мир через толстые линзы очков, как и полагается типичному ботанику. Но, может быть, за всем этим скрывался кто-то другой? Второй Шинобу. Та личность, которую в угоду отцу он целенаправленно в себе подавлял. Алкоголь наполнил тело приятным теплом и вскружил голову. Отец страшно ругался, когда заставал его в комнате матери, и не дай Бог, если он брал её вещи. Но сегодня некому было на него кричать. Мягкий бархат, струящийся гладкий шёлк, ажурное кружево, тонкий, едва уловимый аромат — Шинобу открыл шкаф, благоговейно касаясь маминых нарядов. Чёрное вечернее платье — он прекрасно помнил, какой красивой она в нём была. Как царственно спускалась по лестнице, и праздничные огоньки переливались в брильянтовом ожерелье. Наверно, это было последнее их с мамой совместное Рождество. Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Шинобу начал раздеваться. Ненавистная безликая форма отправилась на пол. Он считал своё тело безобразным: впалая грудь, узкие бёдра, худые руки да бледная кожа — проведённые за книгами юные годы давали о себе знать. Чёрное атласное платье скользнуло по плечам, садясь на нескладную фигуру. Ткань приятно холодила кожу. Казалось, она в один миг скрыла все недостатки тщедушного тела. Шинобу замер у зеркала, не веря тому, что увидел в нём. В один миг он словно преобразился. Фасон платья подчёркивал стройный стан, высокий лиф скрыл отсутствие груди, длинная юбка, расширяясь к подолу, спрятала собой совсем не женские ноги. Это было настолько странно и необычно — словно произошло настоящее чудо. Шинобу понимал, что делает нечто недозволенное, но уже не мог остановиться. В шкафу нашёлся парик, а в выдвижной полке — несколько тюбиков помады. Выбрав самую яркую, он неумело подвёл ею губы. — Кто же я? — задалась вопросом незнакомка, отражавшаяся в зеркале. Захмелев от алкоголя и чувствуя легкое возбуждение, Шинобу рассмеялся, кружась на месте. Всё вдруг стало таким простым и понятным. Ему казалось, что он парит как мотылек. — Вот же — настоящий я! — Шинобу?! Волшебство момента безвозвратно рассеялось, на пороге комнаты стояли отец и Кано. Выражения их лиц стоило запечатлеть на память. — Отец… Никогда прежде Шинобу не видел отца таким рассерженным. — Какого чёрта здесь происходит? — Я всё объясню… Шинобу бросил растерянный взгляд в зеркало, понимая, что вряд ли сможет это объяснить. Ярко красные губы бесстыдно выделялись на бледном лице, и он непроизвольным жестом стёр с них помаду, приводя отца в бешенство. Сомея Каоруко подлетел к сыну. Звук хлёсткой пощечины, треск ткани — шокированный Шинобу не сопротивлялся. Отец, казалось, впервые заметил его. Обычное безразличие сменилось удивлением и гневом. Но это наконец-то были чувства — искренние чувства отца к сыну. — Ты один из этих, да? Педик? Немедленно сними с себя женские тряпки! — Сомея-сан, не надо, — Кано попытался оттащить его от сына. — Он же пьян, чувствуете запах? — Ещё и пьяница… Шинобу, ты сильно разочаровал меня! Я приказываю тебе прекратить — подобного дерьма в моём доме никогда не будет! — Хорошо, — ответил Шинобу, совершенно спокойно глядя отцу в глаза. — Я уеду из Вашего дома… — Делай как знаешь. Кано не пошёл вслед за Сомеей-старшим, видимо, понимая, что сейчас поддержка нужна сыну, а не отцу. — Ну, ты даёшь! Шинобу присел на туалетный столик. Вид у него был ещё тот: порванное платье, съехавший набок парик, размазанная помада да раскрасневшаяся от пощечины щека. — Надо было прикинуться пьяным. Завтра бы извинился. Кано набросил другу на плечи поднятый с пола пиджак, но Шинобу и не заметил проявленной заботы. Постепенно приходило осознание того, что он натворил: нарушил запрет, пошел против воли отца… — Что же я наделал? — Шинобу схватился за волосы, с изумлением обнаружив на себе парик. Словно не он, а кто-то другой напился, устроил переодевание и ссору. — Довел отца до сердечного приступа, — ехидно подсказал Кано. — Заткнись! Тебе-то что? — Отец очень за тебя переживает. — Кано, я больше не могу — я хочу быть таким, какой есть, а не каким видит меня отец. — А какой же ты есть? Шинобу знал, что все эти годы Кано возится с ним только потому, что он сын Каоруко Сомеи — это трудно назвать дружбой. А сейчас в голосе Кано отчетливо слышались нотки жалости. Только вот Шинобу в ней больше не нуждался. В ответ на заданный вопрос он поднял на друга упрямый взгляд: — Не знаю, но чувствую, что уже не могу быть таким, как прежде. Кано рассмеялся и вполне дружески хлопнул Шинобу по плечу: — Надо признать, женские шмотки тебе к лицу! Зря мы купили для тебя смартфон, знали бы — взяли бы в подарок платье! — Кано, ну ты и… На пороге осталась лежать выпавшая из рук отца праздничная коробка.