***
Беличенко по ночам работал в баре 2/2, проверяя тетрадки и тесты, сидя за изредка пустующей в будни стойкой. Тот роковой день, вернее, ночь, приходилась с пятницы на субботу. Саша мыл бокал, как вдруг услышал окрик в свою сторону и был готов поклясться: это был голос Василия Антоновича. Беличенко дернулся и перевязал хвостик из отросших волос на макушке, а затем, сглотнув, максимально неузнаваемым голосом спросил: — Чего желаете? Он перевел взгляд на своего директора и понял, что тот точно его не узнает. Василий Антонович в помятой рубашке, без очков и взъерошенными волосами едва держался в прямом положении: — Водки, — сказал Звездкин почти безэмоционально. Беличенко налил Василию Антоновичу рюмку и поставил на стойку. Тот взял её дрожащей рукой и, выпив залпом, попросил ещё и ещё. Саша налил чего-то легкого и себе, дабы перестать волноваться, а затем снова приступил к обслуживанию неожиданного клиента. Спустя три рюмки пьяного Василия Антоновича потянуло на разговоры, и Саша покорно приготовился слушать (и подливать ещё), как вдруг осознал, что спокойно выслушивать этого человека ему будет нелегко. Знать личную жизнь случайных клиентов гораздо менее неловко, чем таким образом узнавать своего же начальника, с которым сталкиваешься почти каждый день. Беличенко пытался абстрагироваться от того, что говорил Василий Антонович, но это не удавалось. В эту ночь Саша поневоле узнал всё, начиная с разрушенных отношений начальника с женой и заканчивая, черт, возьми, ориентацией. Звездкин подробно рассказал, как опять ссорился с своей супругой, как дело кончилось разбитой посудой и выкинутой ею в окно кольцом. Василий, допивая ещё одну рюмку, поведал также о том, что и на парней он заглядывается, а потом он выпил ещё, и в совсем невнятном говоре, в котором мелькали слова «работа», «школа» и «учитель» едва ли что-то можно было понять…***
Конечно же, после этого разговора Саша стал избегать директора, понимая, что, во-первых, слишком много знает, чего не должен был, а во-вторых, в его сердце поселилось самое отвратительное чувство — надежда. Надежда, что привязанность, нет, после разговора она превратилась в влюбленность, да, именно она, может быть взаимной. Беличенко обнаружил, что стал курить как минимум в два раза больше, судя по исчезающим пачкам сигарет, и что даже ученики начали изредка вежливо интересоваться его состоянием, которое, видимо, скрывать уже не получалось. Они подкидывали ему сигареты, уже не в попытке дать взятку за хорошую оценку, на которые он всё равно не вёлся, а чтобы хоть как-то помочь осунувшемуся и безэмоциональному Александру Евгеньевичу. «Англичанин», находя на стуле и столе всё новые коробки, брал их с натянутой, но благодарной улыбкой, шутя: «Вы меня отравить хотите?»***
Саша курил за школой с парнями из 11 класса, думая только о том, что с каждым днём прятать глаза всё сложнее. Случайные столкновения в коридоре и переглядывания казались пыткой, и всё, что оставалось, — стараться отвлекаться от мыслей, как можно меньше сталкиваться с директором и молчать, наглухо молчать. Беличенко выдыхал дым в воздух, подняв голову и раздумывая насчет увольнения. Единственное, что держало здесь — дети, которых надо было довести хотя бы до конца полугодия. Пронзительный женский крик внезапно появившегося завуча резко вытащил Александра из мыслей. «Англичанин» поспешно спрятал сигареты, но от гнева завуча это не спасло: женщина быстро направилась к нему, а старшеки ретировались. Что ж, докладная у директора хотя бы была объективной причиной уволить Сашу и оставить его в умах школьников классным учителем, который и Гарри Поттера на уроках давал посмотреть, и анекдоты травил, и сижками угощал, за что и вылетел к чертям. Но предстояло самое сложное — разговор с директором.***
— Войдите, — раздалось в ответ на тихий стук в дверь. Александр Евгеньевич глубоко вздохнул, а затем судорожно сглотнул. Беличенко прошел в кабинет и закрыл за собой скрипучую дверь. Саша сел перед директором: — Здравствуйте, Василий Антонович. Особенно сложно было называть этого человека по имени-отчеству сейчас. — И Вам не хворать, Александр Евгеньевич. Перейдем сразу к делу, Вам есть чем оправдаться? — Не думаю. — И что делать будем? — Не знаю, — Саша вздохнул и посмотрел на директора краем глаза. — Посмотрите на меня, Александр Евгеньевич, — попросил Звездкин. Саша покорно поднял голову и, щурясь, встретился взглядом с Василием Антоновичем. — Хотя я и слепой, но я вижу Ваше состояние, Алексан-Евгеньнич. У Вас что-то случилось, что Вам даже ученики сигареты подбрасывают? — Я не думаю, что Вам стоит об этом знать. — Мой лучший учитель нарывается на увольнение, я не могу не волноваться по этому поводу. Беличенко страшно польстила эта фраза, но смотреть на директора было всё также нелегко. — Может, я смогу помочь? «О, Вы-то сможете, да, " — подумал Саша. — Я так не думаю, Василий Антонович. Вот честно, — фраза получилась слишком драматичной. — Правда? В любом случае, ещё один такой прокол, и я буду вынужден уволить Вас. А ещё перестаньте щуриться, тут нормальное освещение. Беличенко чертыхнулся, понимая, что больше такого напряжения не выдержит. Оставался только один вариант, и Саша, широко открыв глаза, почти вскрикнул: — Да не могу я смотреть тебе в глаза после того, что знаю! Он даже не заметил сначала, что резко перешел на «ты». Беличенко суетливо достал из кармана мятого пиджака кольцо и положил на стол. То неприятно звякнуло о поверхность. Звездкин тут же осмотрел свою потерю и повел бровями, переведя взгляд на «англичанина». — У меня есть вторая работа. Я бармен в одном небезызвестном месте, где пару недель назад были Вы. Вы уже были не трезвы, когда я наливал Вам водку, надеясь не спалиться. Вы меня не узнали и рассказали мне всё, абсолютно всё, про отношения с Вашей женой, уже, видимо, бывшей, другие подробности про личную жизнь, это кольцо вы оставили мне там, на стойке, — Саша прервался, глубоко вдохнул и начал снова. — Ещё Вы сказали, что Вы бисексуальны, и я… Если честно, я испытывал к Вам симпатию с самого нашего знакомства, но лезть в Вашу уже устоявшуюся личную жизнь не хотел, не моё это дело, а сейчас я смею на что-то надеяться, и это такое отвратительное чувство. Наверное, я просто влюблен в Вас, как какая-то старшеклассница или первокурсница, — договорив, Беличенко отвёл взгляд, а затем добавил: — Если что, увольнительную готов писать уже сейчас. Несколько секунд, казавшихся вечностью, в кабинете стояла такая тишина, что Саша слышал своё учащенное сердцебиение. Как в тумане послышались шуршание одежды и шаги обходящего стол директора, как в тумане его пальцы оказались на подбородке Беличенко, как в тумане директор нежно, но требовательно поднял голову смотрящего в никуда Александра на себя. — Позвольте, — негромко сказал директор и, наклонившись, поцеловал Сашу в губы. Отреченный Беличенко от неожиданности не сразу понял, что произошло. Осознав же, чьи пальцы и губы сейчас касались лица Саши, парень живо ответил на поцелуй, прикрыв глаза. Он положил ладонь на щёку Звездкина, нежно касаясь пальцами его виска и уха. Директор мягким движением заставил Беличенко встать с места, тут же беря руками его за шею и узкое плечо. Саша и сам не понял, как оказался прижатым к стене сильными руками Звездкина, уже тянущимися к его одежде. Беличенко боялся поверить в происходящее, думая, что один лишний вздох, и все эти красные пятна где-то за ухом (он был уверен по ощущениям, что Вася наставил там засосов), эти тонкие пальцы, кропотливо расстегивающие рубашку, эти губы у его шеи окажутся лишь очередным эротическим сном. — Почему ты, черт возьми, не сказал раньше, — горячий шёпот, опаляющий шею, возвращающий к реальности. Парень оторвался от Беличенко и посмотрел в его глаза. Саша приподнял голову, смотря в глаза директора. Только ли директора? «Англичанин» немного виновато улыбнулся, а затем поцеловал Звездкина в губы, в свою очередь вцепляясь в одежду парня. Пиджак полетел на пол рядом с таким же Сашиным. Но, едва Беличенко расстегнул рубашку парня, в дверь дважды постучали, а затем открыли. — Блять, — искренне вырвалось у Звездкина, впервые директор сматерился при своем подчиненном. Тот быстро отстранился и толкнул Сашу на крутящееся кресло, тут же кидая в него его пиджак, а сам накинул свой, поспешно застегивая рубашку. С тихим стоном Беличенко быстро застегнулся и затих, не выдавая своего присутствия. Вася быстро переговорил с завучем и вскоре закрыл дверь. Саша развернулся на кресле, и директор и «англичанин» одновременно вздохнули, смотрят друг на друга. Беличенко встал и подошел к Васе, а затем нежно взял того за голову, не подбирая слов. Звездкин лишь улыбнулся и потерся носом о ладонь парня, прикрыв глаза. — Я, наверное, пойду, Василий Антонович, — сказал Саша обычным голосом, хотя в нем слышалось легкое дрожание. Беличенко быстрым шагом вышел за дверь. — Но мы же встретимся после окончания занятий, Александр Евгеньич? — спросил Вася, улыбнувшись и приподняв бровь. Саша на миг появился около проема и подмигнул Звездкину. — Обязательно, Василий Антонович. Обязательно.