Утро в разрушенном гетто

      Это должен был быть самый обычный день. Не слишком холодный и не слишком теплый. Накануне по радио — великолепном детище марлийских военных ученых, которое было недоступно людям, не говоря уже об элдийцах — передали, что дождя в этот день не ожидается, а предшествующая предпраздничная ночь будет очень ясной. Райнер Браун лично слышал это, проходя мимо кабинета Зика. Еще порадовался тогда, что сможет прогуляться с детьми и хоть ненадолго освободиться от гнетущего чувства внутренней тревоги.       «Черт. Слова-то какие! Проще сказать, что я знал, что все катится в жопу, а цеплялся за хлипкую возможность», — Райнер обогнул очередную груду из кирпичей и, кивнув двум знакомым элдийцам, занимающихся разбором завалов, свернул за угол. Убедившись, что его никто не видит, замкомандира привалился спиной к обшарпанной стене и, похлопав по нагрудному карману, вытянул оттуда самокрутку. Курение в его положении не разрешалось, но кого в такое время волнует состояние легких гиганта, которого в любой момент отправят в расход?       Горьковатый вкус контрабандного табака приятно резанул рецепторы, и Райнер почувствовал, как по телу проходит холодок нервного озноба. К горлу подступал ком.       «Держи себя в руках — еще увидит кто», — прозвучал в голове укоризненный внутренний голос, и Райнеру в очередной раз показалось, что это Бертольд пытается его вразумить. Чего только не мерещится из-за чувства вины!       Но все же голос разума был услышан, и Райнер, перейдя на быстрый шаг, продолжил свой путь. Поворот, еще поворот — он старался обойти скопления элдийцев окольными путями, а если кому и попадался, то задирал воротник своего плаща повыше. Правда, сам же прекрасно знал, что такая глупая маскировка не помогает. Чертова звезда на фоне темной, а не светлой, как у других жителей гетто, повязки, выдавала его с лихвой, да еще сапоги…       Слишком хорошие для этого места, кирзовые, прорезиненные по швам они всегда вызывали зависть у соседей. Их невозможно было купить в лавке сапожника — ими награждали — а после смерти хозяина передавали новому владельцу. Первые подобные Райнеру тоже после кого-то достались, когда он вернулся с острова Парадиз. Вот и вся его награда: сапоги да слезы матери.       Райнер закашлялся и прикрыл глаза рукой, защищаясь от ветра. Пыль и копоть, поднявшиеся в небо после взрыва в порту и сражений на улицах, никак не могли осесть. Мелкие частицы забивались в рот, уши, ноздри, застревали в ресницах и неприятно резали глаза, но Райнер игнорировал эти сигналы тела. Разум намеренно отстранялся, запрещая обладателю думать, что все эти клубы пыли — частицы его соплеменников, сгоревших заживо.       В газетах уже появилось красивое, емкое, но совершенно неправдоподобное слово «диверсия», а в голове Райнера крутилось «возмездие». Да, «возмездие» для подобных статей подошло бы гораздо больше, но откуда газетчикам знать подобное? А те, кто хоть что-то понимают, молчат, ведь правительство Марли жестоко пресечет любое инакомыслие.       Тем временем Райнер все-таки добрался до своей цели: двери собственного дома. Быстро вошел, поморщившись от скрежета петель. Давно же обещал матери смазать, даже выменял в городе нужное средство, но так и не сделал. А теперь делать ничего уже смысла не было. Мама умерла — погибла под обломками зданий, когда Эрен выпрыгнул на обозрение всему миру. Ее нашли под завалами, а рядом лежал отец Анни. Какая ирония! Какая судьба…       Сейчас, анализируя вчерашний вечер, Райнер ясно видел, что все это был один большой спектакль. И выступления аристократа Тайбера, и то, как были рассажены зрители. Вчера погиб только тот, кто должен был умереть. Причем, погиб кроваво, болезненно — все как на подбор для первых полос марлийских газет. Эти вездесущие шавки начали сновать между руин еще когда первая пыль после боя не осела, и на утро газеты пестрели страшными картинами.       Райнер сел на кровать и потер виски. Как же он устал. Головная боль усиливалась, а тело ломило так, что перед глазами темнело, но Райнер давно научился с этим жить. А вот что делать с воспоминаниями и гнетущим чувством вины, титан так и не понял. Он просто не мог с ним бороться, а просто жить уже не мог.       Обычному элдийцу нельзя иметь дома ружье, ему — можно. Райнер привычно берет его в руки и несколько секунд смотрит на оружие, как будто видит впервые. Там всего один патрон, но его вполне достаточно, чтобы навсегда дезертировать из армии. Щелчок — предохранитель снят. Можно снова сесть на стул, вставить дуло в рот, как это уже проделывалось раньше, и, прислушавшись к биению сердца, нажать на курок. Все просто и так заманчиво. Не будет больше боли, не будет видений из прошлого, не будет всего этого.       Но Райнер просто стоял и ничего не делал. В глубине души он надеялся, что кто-то из детей случайно ударит в его стену кулаком, и все события вчерашнего дня окажутся просто плодом его больного воображения. Но нет… Некому ударить в стену. Мертвы все. А Габи с Фалько пропали. Улетели на корабле вместе с нападавшими и, скорее всего, тоже были убиты.       «Живы они, — мелькнула в голове отчаянная мысль. — Ты же давно знаешь, что сказки о кровожадности демонов с острова — сплошное вранье. Их взяли в плен».       — Да, верно, — Райнер аккуратно положил ружье за кровать, прикрыл то место тонким одеялом. И как раз вовремя — в дверь очень настойчиво постучали. Слишком настойчиво для простого элдийца.       — Да? — Райнер сразу узнал в посланниках двух марлийских солдат из штаба.       — Вам необходимо немедленно явиться на совет, — сухой приказ, без тени уважения. Спасибо, что под ноги не сплюнули.       Короткое «есть» и дверь резко захлопнулась — не гоже гордым марлийцам тратить время на разговоры с элдийцами. Пусть это даже замкомандира Браун.       «Совещание значит. Ну что ж», — Райнер повернулся спиной к двери и окинул комнату задумчивым взглядом. Меньше пяти минут потребовалось, чтобы собрать все необходимое, — элдийцам не положено было иметь много вещей. Из особенного лишь фотография, на которой Райнер, только-только ставший кадетом войск Марли, улыбается, стоя около счастливой матери. Эту память никак нельзя было оставлять в пустом доме.       Спустя десять минут Райнер Браун вышел через пропускной пункт гетто и решительно направился в сторону штаба. Позже, охранники отмечали, что заметили во взгляде Брауна выражение, которое не привыкли видеть: что-то вроде возбужденной решимости, но об ее причине задумываться не стали.       Тем временем Райнер шел по разрушенным улицам и улыбался кончиками губ. В совокупности с изможденным худым лицом, кругами под глазами и жестким взглядом, он выглядел как безумец.       Замкомандира уже знал, что скажет на совещании, знал, что сделает, когда вернется на остров, знал, что расскажет Габи и Фалько, когда найдет их.       Домой возвращаться он больше не собирался.