Уверовать.

— вы боитесь, луковый рыцарь? тишину ночную кинжалом разрезает голос жрицы из асшая, и холод заволакивает давоса сиворта в ту же секунду. как угодно называли его прежде, но трусом? рассмеяться бы в ответ, громко и с надрывом, чтобы смех по волнам бился; но страх, темный и липкий распахивает свои объятия контрабандисту. есть только одна вещь. один человек, в силах которого его испугать, — и этот человек, по стечению обстоятельств, находится с ним сейчас в одной лодке. ему помолиться хочется, но слова вихрем проносятся в голове, буквы путаются, цепляются, складываясь в бесконечное «станнис-станнис-станнис». и вырваться из тумана мыслей сложно, практически невозможно, когда единственный источник света — огненные волосы то ли ведьмы, то ли святой. — кто-то мне говорил, что ночь темна и полна ужасов, — наконец, молвит он. и улыбку эту, последовавшую за ответом, искреннюю, согревающую, развидеть желает. потому что миражом мелькает она после, когда тьма вырывается из нутра женщины — могущественно прекрасная и обреченная. ему бы утопить красную жрицу следовало, в море скинуть, легкие её водой солёной заполнить — сделать хоть что-нибудь, чтобы предотвратить. сделать хоть что-нибудь кроме того как под локоть её заботливо придерживать.

***

— это твоя вина. ты слышишь их крики? тех людей, взывающих к матери, просящих помощи у богов? голос жрицы раскатами в голове. и только его слышит давос. если и выжил он, то с единственной целью — кожу молочно-белую багрой испачкать, глаза навеки мелисандре закрыть. это так просто — шаг и она мертва. шаг — и станнис свободен. шаг — и рглор получит заключительное кровавое жертвоприношение., но медлит луковый рыцарь, играя кинжалом в левой ладони, вслушиваясь в голос дурманяще-мягкий. «но меня ли одного тревожат эти голоса с наступлением ночи?»

***

давос по тонкому льду ступает, пытаясь образумить короля, — даже если смерть по итогу. потому что сиворт помнит молодого лорда — несломленного, гордого и справедливого. жаль, что станнис его давно уже позабыл. о троне обагренном кровью и смертью мечтает, круша всё, чем дорожил. разрушая себя. «развела ли костер уже?» — спросить бы луковый рыцарь у мелисандры мог, но запах пепелища в ноздри забивается, и ответ давно уже ему известен. слишком давно. и думает он, что разума лишился, что слух подводит его — потому что голос женский волною льется, когда просит требует баратеона помиловать своего десницу. — у него своя роль в великой войне. я не сужу людей по богам, которым они молятся. потому что все боги кровожадны и глухи к мольбам. я не сужу, не сужу, не сужу — но почему тогда кинжал наточен с первой их встречи? и видит ли мелисандра это в огне? давос ответ находит в ту же секунду, сталкиваясь с ней взглядами. зачем, я тебе нужен? в агонии забивается контрабандист.

***

— я тьму разгоняю, — шепчет ему мелисандра — но и порождаешь ее тоже ты. он знает, какой выбор был бы единственно верным; поэтому лезвие пальцами любовно поглаживает, дожидаясь нужного часа., но он всё никак не наступает, потому что мелисандра доверчиво в глаза его смотрит и колет словами. и улыбается успокаивающе так — как улыбаются молчаливые сестры обреченным. *** — ширен? принцесса? мелисандра жива ль на треть. взгляд отводит, сгорбившись. в плащи теплые путается, дрожа. давосу знакомо чувство опустошения, но не находил он прежде отголосков его в красной жрице; мелисандра — тень себя самой, серая и пустая. она представляет собой именно то, что остается после пожара. и сиворту холодно становится, нестерпимо холодно, словно зима поселилась внутри. *** — вы были правы, давос. владыка не говорил со мной. сиворт не думал никогда, что жрица из асшая плакать умеет, и осознание сего факта ожидаемо бьёт поддых — только не она. когда боги мертвы, а зима и смерть правит семью королевствами, лишиться еще и её… да лучше сгореть в огне этого неведомого рглора! — так в пекло его. — в пекло станниса. в пекло владыку света. в пекло семерых. в пекло! мне всё едино. я прошу о помощи не владыку света. я прошу ту, что показала мне, что чудеса бывают. слезы соленые, вкуса воды морской, испаряются в жаре огня её. давос думает даже, что если коснется её — сгорит до тла. мелисандра улыбается робко в ответ, и давос сиворт понимает вдруг веру истинную свою. и правда, все чудеса, свидетелем которых он стал, принадлежали всегда одному человеку. красной жрице из асшая. и уверовать в неё всё равно, что сгореть в костре.