Убиться веником

Однажды Савельич сказал Гончаренко, что он очень даже укладывается в логическую цепочку среди «долгоиграющих» тренеров ЦСКА. Газзаев окопался в Государственной Думе, где, как ни крути, клоунов на квадратный метр больше, чем Наполеонов в Кащенко. Слуцкий периодически зажигал в КВН. В свою очередь, о белорусском специалисте широкая нефутбольная общественность России узнала из юмористического монолога его земляка, Славы Комиссаренко, в шоу «Stand Up», где тот эпично повествовал о матче Лиги Чемпионов БАТЭ – «Ювентус». Ирония судьбы: Слава принёс Гончаренко славу фразой «Виктор Михалыч, чё нам, сука, делать?» Чё ему, сука, делать, Михалыч и сам иногда не понимал. Со времён Николая Гавриловича в этом плане в России ничего не изменилось. Вечные вопросы потому и вечные, что у них не существует единственного правильного решения и они для всех раскрываются под новым углом, конкретно тут – прямо с дверью, в которую деликатно позвонили. Гончаренко открыл и получил удар под дых – в самое больное место, по хронически незаживающему шраму, по гнойной кровоточащей ране. - Ох, бля… Когда жена уезжает из дома, она для прикола любит говорить: «Только баб не води, пожалуйста». Виктор в том же духе отвечает: «Я никого не вожу, они сами приходят!». В каждой шутке, как известно, есть доля шутки. Лучше бы это были бабы, честное слово. Прилипчивых баб можно хотя бы фигурально послать нахуй. Не то чтобы Гончаренко нечем заняться в редкий выходной, когда не надо никуда ехать, нет, вот это вот всё было несколько неожиданно… Если честно, в данный момент Виктору резко захотелось хлопнуть дверью и убежать подальше. Или эффективнее было бы сигануть с балкона? Но его мечтаниям мешала ловко поставленная в дверной проём левая нога в кроссовке сорок второго размера. При всём своём паническом порыве Гончаренко не мог допустить, чтобы с этой ногой что-то случилось по его вине. И с правой тоже. Виктор чувствовал себя в ЦСКА вполне в своей тарелке. Если не учитывать причудливых переплетений профессиональной и личной жизни типа «семь букв, начинается на О-Б-Л-Я…» Все попытки Гончаренко послать Ваню нахуй оканчивались тем, что Обляков оказывался там в прямом смысле слова, причём аккурат на его хую, а не на каком-то гипотетическом. К тому же Ваня охотно позволял себя на нём вертеть, вследствие чего имел совесть тренера в особо извращённой форме. Появление Вани сразу на пороге, без прелюдий в виде телефонных звонков или сигнала домофона, могло объясняться лишь двумя вещами. Более реальным было то, что Обляков неслабо приплачивал консьержке за шпионаж. Менее вероятным, даже почти невероятным, тренер ЦСКА считал вариант с ключами от квартиры, которые как-то в марте после визита Сашки Головина пропали со столика в прихожей, да так и не нашлись. Насколько Гончаренко знал, Сашка эти спизженные ключи скорее отдал бы фанатам «Спартака», чем парню, чьим именем Виктор его однажды назвал в самой неподходящей обстановке. И как его угораздило? Ведь мальчишки были совсем разными, ни капли не похожими друг на друга – разве что вызывали у Гончаренко абсолютно идентичные острые приступы стыда за своё поведение. - Здравствуйте, Виктор Михалыч! - Здравствуй. Первые секунды Ваня, как правило, вежлив и официален. То, что он безбожно волнуется из-за каждого «Виктор Михалыч», – внутренняя, закрытая информация. В курсе только все свои – то есть весь чат футболистов ЦСКА в WhatsApp и ближайшее окружение, в совокупности человек пятьдесят. Через месяц пребывания в команде Ваня продолжал системно ошибаться и раз за разом писать «Виктор Милахыч». WhatsApp в отличие от Viber опечаток по Фрейду не прощал и редактировать сообщения не давал. Поэтому, когда в юбилейный стопятьсотый раз в непрекращающийся диалог игроков то и дело одной строчкой врывались запоздалые поправки от Облякова «*Михалыч», притворяться, что в этом ничего палевного нет, не мог даже Игорь Акинфеев, не говоря уж о языкастом Кирилле Набабкине. Ещё через месяц такого милашного терроризма, дабы не провоцировать Ванечку, Гончаренко письменно называли исключительно кодовым буквосочетанием ВМГ. Ко второй половине ноября эта аббревиатура стала тэгом во всех аккаунтах клуба в соцсетях. - Я помешал? – Обляков невинно захлопал ресницами. Гончаренко покачал головой, взял себя в руки и отодвинулся, разрешая нежданному гостю войти: - Ты никогда мне не мешаешь, Ваня. Я всегда тебе рад. Ваня запирает за собой дверь, глубоко вдыхает – не иначе как носом чует, что в квартире больше никого нет – и елейным голосом возражает: - Не умеете Вы врать, Виктор Михалыч. Гончаренко чуть снизу пристально смотрит ему в глаза, дёргает бровями, мол, не хочешь – не верь, твоё право, и уходит на кухню. Ему с трудом удаётся повернуться к Ване спиной, хотя сейчас никто на них не глядит и не отпускает ехидных замечаний. Всё-таки полтора года практически ежедневного общения с Березуцкими отложили отпечаток на психику: подвох ждёшь везде. А уж когда к тебе домой заявляется твой самый сладкий ночной кошмар, то упускать его из виду и пускать ситуацию на самотёк – крайне чревато. Однако Виктор вчера на восстановительной тренировке объявил, что сегодня команда отдыхает, повезло, что не лигочемпионская неделя, так что нечего удивляться тому, что у Вани в полной отключке мозг, да и у него самого благоразумие стоит на «off». Обляков разувается, шуршит курткой, мягкими шагами проходит за ним в кухню и усаживается на табурет, покорно скрестив руки на коленях; при этом правую, в лубке, он кладёт сверху, будто подчёркивая свою уязвимость. Нежно-розовые ногти полукружиями, складочки кожи на фалангах, тонкие запястья, косточка на большом пальце торчит, делая его кисть почти квадратной… На Ване белые носки, едва достающие до щиколоток, и Виктор не может не спросить: - Тебе ногам не холодно? Могу тапки дать. Впрочем, смешно предлагать такое человеку, который в Ростове бегал в футболке с коротким рукавом на голое тело… Правда, в перчатках. Ваня робко улыбается, и Виктор обращает внимание, что он гладко выбрит. - Я, в общем, поздравить приехал, – выкладывает карты на стол Иван, и его по-детски милое лицо становится строгим. Виктор морщит лоб: - С чем? - А Вы не знаете? - Ну, давай я попробую угадать. – Чтоб лишний раз не смотреть на это живое искушение, Гончаренко выуживает из кармана телефон и приземляется на кухонный диванчик. – Сейчас я, как вы, дорогие мои детишечки, говорите, погуглю. Ну, какие у нас нынче праздники… День аморальных поступков… А нет, это вчера был… Сегодня четвёртое… Похотливый день, день поздней любви… - Какой-то у Вас странный календарь, – отмечает Ваня на другом конце стола. – Семь пятниц на неделе, тридцать второе мартобря. - Это не календарь такой ебанутый, это жизнь у меня такая! - Вы говорите, как Хосон. - День отправления писем Деду Морозу, – Гончаренко находит один приличный праздник из шуточных. - Дорогой дедушка, я был хорошим мальчиком… – вздохнул Ваня. – Нет, не то, следующий. - Ты не всё время был хорошим мальчиком, – отвлекается от поисков Виктор и смотрит на него в упор. – Зуева ты всё-таки откровенно завалил. Ваня напряжённо облизывается и жалобно тянет: - С первой жёлтой тупо попал под раздачу за компанию. Что-то во взгляде Гончаренко, кажется, Ваню пугает, потому что он ёрзает на табуретке и добавляет: - Наверно, Кучай в Туле Вам тоже так говорил. Простите. Интересно получается. Ну-ка, ну-ка, стоит проверить. - Нет, Кучай вообще редко оправдывается, он только буркнул арбитру «Вот блин» и поплёлся с поля, весь красный. А Хосон действительно после «Локо» в раздевалке с визгом загибал мне про «тупо попал», «я не при чём» и «судья – мудила». Ваня поджимает губы: - Хосон там оба раза по делу карточки заработал. Впервые вышел в старте и сходу – приехали. А Ваши из-за него Карасёва едва в лоскуты не порвали… Всегда было любопытно, как Вы справлялись с Понтусом. Зверь-машина же в натуре. Минуты три все хором орали на судью, а Хас в сторонке пасётся, типа, он белый и пушистый, а затем идёт в подтрибунку и матерится на камеры в прямом эфире… - Ну, у тебя хотя бы удаление не в середине игры, – подыгрывает Виктор. – И на том спасибо. Да и в сухом остатке у нас сейчас «Енисей», а не кто-нибудь поупёртее… Переживём. Терпимо. Обляков смутился, не выдержав его иронии. - Ваня, я правильно понимаю? – без обиняков спрашивает Виктор. – Ты почему-то помнишь, что год назад в ЦСКА прокатилась эпидемия красных карточек у молодёжи? - Я даже помню, какое у Вас тогда лицо было, с «Локо». А потом Вы на Сёмина с мордобоем кинулись. Я раз по десять крутил то видео. Скучал жутко. Всё про Вас смотрел, все интервью запоем читал. – Иван трёт переносицу. – Свои матчи так не пересматривал. Вы же знаете, что я Вас люблю и не переставал любить. Жить страшно. Жить, когда тебе такое говорит двадцатилетний пацан, у которого блестящие перспективы, если ты ему их не запорешь, ещё страшнее. Один такой талант Виктор чуть не похерил, с него хватит. Надо учиться на своих ошибках. - Национальный день печенья в США, – объявляет Гончаренко. - Кстати, у вас есть печеньки? – Иван нетерпеливо оттягивает ворот толстовки, приоткрывая основание шеи. У всех людей там, между ключиц, образуется небольшая ямочка. У Вани никакой ямочки нет, просто под кожей бьётся жилка, а косточки можно обнаружить только на ощупь, это-то Гончаренко известно точно. - Тебе нельзя печеньки, не забывай, тренер такие вещи обязан знать. Зато есть мандаринки. Хочешь? – Виктор сам пугается того, что произносит, и торопливо бросает, сглаживая двусмысленность: – Будешь? - Нет. Спасибо. - День Шахтёра в Польше, – Гончаренко огласил новый пункт из списка. Ваня чешет щёку и не отвечает. На слово «шахтёр» у Гончаренко свои небанальные ассоциации – разряженный Сашка Головин на вручении «Первой пятёрки». Тьфу. Это было в начале декабря 2016 года, перед перерывом, накануне возвращения из Уфы в столицу, и Виктор не мог не полюбоваться репортажем об этом событии изо всех доступных источников. Тогда он убеждал себя, что должен быть в курсе дел у будущей команды, ну и, разумеется, заодно надо присмотреться к главной звёздочке. А то он прям не знал Сашку. В конце концов, если начистоту, тогда – не знал. К добру или к худу, Головин оказался немного другим: глубже, сильнее, твёрже. Жалеть Сашку, пожалуй, не нужно, он явно достоин лучшего во всех смыслах, а вот о собственных павших бастионах гордости и чести Гончаренко с тех пор вспоминает с тоской, и этот червячок не раз заставлял его ворочаться с боку на бок по ночам. А теперь, что называется, он на те же грабли да с разбегу… За два дня до того, как «Первую пятёрку» вручили Головину, Фёдор Чалов оформил свой первый гол за основу ЦСКА. Когда же первый гол забьёт Ваня? Они с Ильзатом Ахметовым идут ноздря в ноздрю не только по травмам конечностей, но и по системе «гол плюс пас» – у обоих по две голевых, но у Вани на один матч больше. Виктор невозмутимо продолжает: - День эпоса «Манас» в Кыргызстане. Хм… Надо будет Ильзата спросить, что за эпос такой. А то я лишь про «Старую Эдду» и «Махабхарату» слышал. - Вот мы и свернули на не менее животрепещущую тему, – говорит Обляков. – На Ильзата. Виктор хмурится. Логика происходящего от него ускользает: - А что не так с Ильзатом? - Вы скажите, что не так со мной? – глаза Ивана влажно блестят. – Неужели я… хуже? – он захлёбывается своим возмущением и прячет лицо в ладони. Вот теперь всё встало по своим местам. Неделю назад перед игрой с «Викторией» они с Обляковым давали традиционную пресс-конференцию. Рутина, но Ваня ужасно беспокоился. Он вполне приемлемо вёл себя, хотя и неосознанно копировал мельчайшие движения Гончаренко, а затем сбежал в рекордно быстрые сроки. О том, как его колбасило после, знал только главный тренер ЦСКА. Сейчас были афтершоки, очевидно. Парня догнало. Одной из обсуждаемых тогда тем было объявление номинантов «Первой пятёрки»: среди четырёх кандидатов – сразу двое армейцев, Иван Обляков и Ильзат Ахметов, причём оба – результат трансферно-закупочной кампании ушедшего лета. Не то чтобы награда что-то решала, но, как минимум, это престижно для клуба и неплохой старт для новичков. Саму премию вручают под эгидой РФС и Детской футбольной лиги лучшему российскому игроку Премьер-Лиги в возрасте до двадцати одного года. Победителя определяют сто авторитетных специалистов: тренеры команд РПЛ и представители спортивных СМИ. Среди них были и сам Гончаренко, и Роман Бабаев, и Леонид Слуцкий, и Станислав Черчесов. ЦСКА регулярно поставлял «Пятёрке» лауреатов. В 2016-м и 2017-м приз получали Головин и Чалов, ранее выигрывали и Акинфеев, и Щенников, и Дзагоев – его вообще в две тысячи восьмом единогласно выбрали. В этом году лидера нет. Конкурентами игроков ЦСКА значились Александр Максименко из «Спартака», мощно начавший выступления в чемпионате на взрослом уровне, и защитник «Ростова» Дмитрий Скопинцев, который, если не считать паузы из-за красной в конце октября, в этом сезоне не появился на поле лишь в субботнем матче против ЦСКА. Гончаренко знал всю его статистику, так как тренерский штаб скрупулёзно анализировал соперника, и Карпин преподнёс им своего рода сюрприз, не выпустив Дмитрия позавчера. - Что вы чувствуете по поводу номинации? – спросили журналисты. - Ну, надеюсь, кто-то из нас выиграет, – нервно улыбнулся Ваня. - Только попробуйте мне не выиграть, – хмыкнул вполголоса Виктор, оторвавшись от возни в телефоне, и Ваня хихикнул. Когда у Гончаренко тоже поинтересовались насчёт номинации двух его подопечных, он сказал, что у него сердце разрывается – и это было правдой, – а потом отбрехался тем, что примет любое решение. Мол, о Ване он и так имел представление, а Ильзат, безусловно, стал для всех открытием. Ваня в прошлом году, ещё по «Уфе», вроде бы по итогам оказался четвёртым… Потом опубликовали информацию о том, что Виктор Михайлович отдал первое место Ахметову, а Роман Бабаев – Облякову. Глупо скрывать этот факт. За неделю Иван выдал два не самых хороших матча и пропустит последний перед зимним перерывом тур РПЛ из-за красной в Ростове. А сегодня он сидит у Гончаренко на кухне и еле-еле сдерживает истерику. - В чём дело, Ваня? Что там с Ильзатом? Обляков громко засопел: - Лучший тренер Беларуси считает Ильзата лучшим молодым игроком РПЛ! - Какой нахрен лучший тре… Ааааа! Несколько часов назад в Беларуси завершилось околофутбольное мероприятие, где Виктору в третий раз подряд присудили награду «Лучший тренер 2018». Думается, на днях Рита привезёт из Минска очередную позолоченную статуэтку «Звёздный мяч». До этого в разные годы было ещё пять. Гончаренко весь этот пафос откровенно игнорировал, больше всего его мысли занимал сейчас мадридский «Реал». Ну и теперь вот расстроенный Обляков – до кучи. Поздравить он приехал, мать его за ногу. Понятненько, что за праздник. - Ваня, прекрати… Ваня… Ну, должен же был я что-то написать… – Виктор осторожно подходит и ласково приобнимает Облякова за плечи, пытаясь успокоить. - Почему не я? – озлобленно прошептал Ваня, сжимая кулаки. – Почему Ильзат? - Потому что… чёрт, Ваня… Мы с Бабаевым договорились насчёт вас обоих, что одного отметит он, второго – я, и всё будет по справедливости… И для клуба выгодно… - Почему Вы не могли написать меня, а Роман Юрьевич – его? То же самое, по справедливости... - А говоришь, я врать не умею… – Виктор добродушно целует Облякова в макушку. - Значит?.. – Ваня утыкается ему в грудь лицом. Сердце бьётся громко-громко, и Виктору становится не по себе, что мальчишка может это почувствовать. - Да. Значит, я считаю тебя лучшим, но написал Ильзата. Ваня тяжело дышит. - Почему?! – раздаётся его глухой голос. - Потому что и так ходит слишком много слухов о нас с тобой... - А Вас ебёт, что там за дебильные слухи? - Так лучше для тебя, ты потом поймёшь когда-нибудь. Ещё спасибо мне скажешь. - Спасибо большое, Виктор Михайлович! - Кончай ехидничать, Ваня. - Сами кончайте загоняться по ерунде! - Это не ерунда. Я не хочу портить тебе жизнь этими дебильными слухами и грязными сплетнями. Такие разговоры могут помешать твоей карьере в будущем. - Что-то я не припомню, чтоб это сильно помешало продать Головина за тридцать миллионов, – Обляков отодвигается и смотрит как бы насквозь. Кажется, эта фраза – на самом деле то, ради чего он пришёл. - А ты хочешь, чтоб тебя поскорее продали? Я могу это устроить. Ваня качает головой. Ну, Виктор Михалыч, чё нам, сука, делать? Гончаренко отступает на шаг и складывает руки крестом. Перед внутренним взором мгновенно вырисовывается список тех, кто мог растрепать Ване про Сашку. Первые там – двое с одинаковой фамилией, но они сейчас Слуцкого Дзюбой шантажируют, да и Ваню они наблюдали лишь с трибуны… Игнашевич промолчит, он вечно прикидывался, что это не его дело – да и опять же, ему теперь свой молодняк разгребать надо, вряд ли он полез бы в чужой. Игорь – точно нет. Кирилл и Щеня не знали, не настолько они вникали. Алан… рассказать-то Алан, конечно, мог. Только у него не было ничего, чтоб рассказывать. Остаются поняшки: Чал, Кучай, Хосон, Жама, Астик, Пух, Илюха. Нет, всё не то, с ними Сашка не откровенничал. Виктор гонит саму мысль о том, что Головин мог сделать это сам, но слепая ярость подталкивает его к такому ответу. Это нереально, Головин нигде не встречал Облякова, они ни в коем случае не могли пересечься... Итак, кто-то из пары Чернов – Макаров. Чернову Головин мог поведать всё, нет никаких сомнений, что на душе у Никиты хранятся все секреты Сашкиной интимной жизни. Макаров дотумкал бы и без подсказок, он словно рентген видел Сашку насквозь со всеми его тараканами, вопрос лишь в том, просёк ли он второе дно в Гончаренко. Один из этих двоих сболтнул Ваньке. Чернов на голубом глазу мог считать, что, предупреждая Ваню, благородно защищает интересы Сашки; Макар мог просто сдуру брякнуть, для прикола. - Поставьте бутылку, – говорит Обляков. – Она не виновата. Гончаренко приходит в себя и водружает бутылку с минералкой обратно на холодильник. Гнев немного отпускает, но руки заметно трясутся – так и чешутся надавать оплеух. Знать бы кому. Пора учиться врать, Виктор Михалыч. И, сука, наврать на высшем уровне нужно прямо сейчас. - Кто сказал тебе такую чушь? - Эта чушь ничуть не хуже дурацких слухов про нас. – Ваня свои источники не выдаёт. Хотя рано или поздно Виктор всё раскопает, и тогда кому-то не поздоровится. - Если ты спросишь, что ужаснее – брехня про Головина, на которую ты сейчас намекаешь, или дурацкие слухи, то я тебе скажу, что в основе слухов про нас лежит правда, и не так сложно до неё докопаться. Про Головина можно ещё и что-нибудь поизвращеннее придумать. Только доказательств нет. А ты вот в свой свободный день у меня на кухне сидишь. Какого-то хрена. Ваня с облегчением выдыхает. Такой расклад он не принял в расчёт. - Успокойся, мой маленький, – промолвил Гончаренко. – Всё хорошо. И тут Ваньку рвёт по швам и во все стороны. Всё, что копилось и бродило у него на душе под диким давлением в течение этой недели, выходит со слезами. Накрутил себя донельзя и теперь сгорает от стыда. Он уже осознал, что сам едва не пустил всё под откос. Гончаренко прижимает его голову к себе, гладит широкие плечи, приговаривает «Ваня, Ванечка», а Обляков крепко обнимает его за поясницу, боясь потерять точку опоры… Потом Ваня постепенно успокаивается и поднимает лицо. Когда на тебя так смотрят, хочется творить героические глупости. - Ваня, хороший мой. Щёки у Вани солёные. Слипшиеся ресницы тоже. Веки дрожат. Но зато нахмуренные брови от поцелуев потихоньку разглаживаются, и Ваня расслабляется, жадно тянется навстречу. Гончаренко в который раз убеждается в том, как он аморален. Совершенно беспринципный тип – так пользоваться доверием любящего его мальчишки! Он обязан положить этому конец, всё-таки у него же есть какие-никакие мозги, он старше, он несёт ответственность… Но Виктор не в состоянии оборвать эту связь, сказать Ване «нет» и «хватит», потому что ему безумно нравится происходящее. Расстаться с Ваней – выше его сил. Чувствовать себя последней дрянью, когда в твоих руках в экстазе бьётся красивое молодое тело, не очень получается, как себя ни заставляй. Слишком много отвлекающих факторов. - Виииитя… Всё. Если Обляков прекратил к его имени прибавлять отчество, то значит, он тоже дошёл до необходимой кондиции. Виктор властно придерживает парня за затылок, корректируя положение поудобнее, скользит по его волосам, зарываясь в них пальцами. Всё тело – оголённый провод под напряжением, а контроль утерян. Точнее, контроль переходит в горячие Ванины руки, а тому определённо в кайф доводить своего тренера до полуобморока. Обляков, порочно извиваясь, трётся грудью о его пах, и глаза у него блаженно закрыты. Тут уж не соврёшь, что не хочешь его: вся правда выпирает наружу и её буквально можно пощупать. Ваня уже там, плавится в своих фантазиях, источая приторный аромат возбуждения, а Гончаренко должен как-то бороться с суровой реальностью, но у него нет желания сопротивляться. Эта дорожка далеко его завела, один неловкий шаг – и костей не соберёшь. - Сними… Беспрекословное подчинение. Толстовка стекает на пол, разливается тёмной лужицей у ног. - Пойдём, – говорит Виктор. Ваня мелко трясёт головой – согласно кивает – и поднимается с табуретки. Гончаренко почти вслепую, медленно дотолкал его спиной вперёд до дивана, продвигаясь небольшими шажками. Повернуться и нарушить тактильный контакт страшно обоим. Отрезвление и здравый смысл сейчас никому не нужны. Ваня упал на диван, устало крякнувший пружинами от такой ноши, протянул руки к Виктору, который привалился рядом на боку, и цапнул его за воротник рубашки. Виктор смеётся. - Ваня! Обляков нарочито обиженно надувает губы и расстёгивает ширинку своих джинсов. Виктор алчно запускает туда руку. Кожа живота по контрасту с грубой тканью атласно-гладкая, нежная – Ваня побрился сегодня везде, докуда смог дотянуться. Он воодушевлённо раскрывает глаза, когда Гончаренко расправляет в трусах его член, и толкается в ладонь. Влажная головка, зажатая в кулаке Виктора, набухает. Внезапная мысль не даёт сосредоточиться на ласках, и Гончаренко, раздражённо поморщившись, произносит её вслух: - Вот интересно, если ты выиграешь «Пятёрку», тебя как загримируют? Что там у тебя может быть особенного? На вручение «Первой пятёрки» обычно устраивают шоу, связанное с самим лауреатом, его жизнью или командой. Кокорина в «Динамо» нарядили гаишником, Яковлева из «Спартака» – гладиатором, Лёшу Миранчука с братом – сначала в кубанского казака, а потом проводником поезда. У Головина развили шахтерско-геологическую тему, для церемонии даже Геологический музей сняли. Чалова подъёбывали музыкальной школой. Ваня пожимает плечами: - То, что я из маленькой северной деревни? В Москве есть какой-нибудь лесной музей? - А загримируют под кого? - Под лешего, – улыбается Обляков. - Или под партизана, ага. А если Ильзат? - Что-то про Киргизию? Что там есть, кроме Иссык-Куля? Гончаренко задумывается: - Мечети? Ковры? Хлопок? Плов и бишбармак? - Ага, устроить награждение в шашлычной… - Прекрати ревновать к Ильзату. - Я ещё к Димке не прекратил ревновать. И если его, как говорят, зимой купит «Локо», так и не прекращу. Что такого? Со своей паранойей надо бережно обращаться, сам это повторяешь, если всё время перепроверяешь, куда засунул ключи или телефон, или когда по десять раз смотришь, погасил ли свет. - Ну всё, хватит разговоров. Перейдём к делу. - Хватит, окей, – Обляков радостно жмурится, стаскивая с себя джинсы вместе с бельём. – А иначе зачем мы здесь собрались? - Обсудить промахи полузащиты в Ростове. Про тактику на «Енисей» тебе нет смысла слушать. - Забавно, да, – Ваня показывает язык. - Прости, малыш, – шепчет Виктор. – Я больше не буду. - Нет, будь. Будь всегда, ладно? - Хорошо, обещаю. Кстати, носки можешь оставить, они мне не мешают. Ване нравится, чтобы его трахали лицом к лицу. Уже этим он кардинально отличается от Сашки, который явно предпочитал коленно-локтевую, чуть-чуть скрывающую его угловатость и костлявость в стратегических местах, и настойчиво просил быть с ним пожёстче. Ванечка весь мягкий и тёплый, и ебать его получается только в нежном ритме вальса. Головин постоянно болезненно покрикивал и ругался, как сапожник, обкладывая всё вокруг трёхэтажным матом. Обляков томно ахает, постанывает и зовёт Гончаренко по имени, мурча от удовольствия. С обоими у Виктора Михалыча случилась одна и та же беда: с их признаниями пришлось разбираться ему лично, никому нельзя было это перепоручить, слишком трепетным был вопрос. А они не желали любить безответно, подавлять свои переживания или утаивать их. Напротив, они выставляли всё напоказ, не стесняясь, и всеми возможными и невозможными способами добивались своего. Из всех проявлений чувств их успокаивал лишь секс, они не верили на слово: можно было бесконечно отшучиваться, уговаривать, ругать, взывать к разуму, всё равно результат нулевой. Сам по себе, без тотального соблазнения – у Сашки в виде тяжёлой артиллерии, там встало бы даже у памятника Ленину; Ваня бессознательно больше давил на жалость – Гончаренко ещё имел некие шансы сохранить свою честь незапятнанной, но теперь оставалось только смириться с собственным моральным падением. А чё нам, сука, делать? Снимать штаны и бегать? Убиться веником? В общем, штаны Виктор, конечно, снимает. Он же не железный. Из нечеловеческого у него одни угрызения совести. Будут потом. Сейчас же он приходит от этого безобразия в восхищение. Обляков широко разводит бёдра, запрокидывает голову, задирает футболку к подбородку, гладит себя по груди, зажимая соски между пальцев. Он тонет в наслаждении и понятия не имеет, какими эпитетами станет называть себя Виктор, после того как на молочно-белую кожу ягодиц Вани польются вязкие капли. Единственная радость – Обляков совершеннолетний, и у них всё добровольно. Так что, по крайней мере, это хотя бы не уголовно-наказуемое деяние. «Продадим тебя через пару лет в “Баварию” или в ПСЖ», – думает Виктор, целуя Ваню в плечо. - Потрогай меня… пожалуйста… – выгибает тот спину. – Хочу кончить тебе в руку. Виктор утирает пот со лба, сплёвывает в ладонь, чтобы движения получились плавными, и наклоняется над Ваней. Как можно ему отказать? Как можно от него отказаться? Да никак.