Городок желаний

Снежнеград казался – или был на самом деле? – городом вечных каникул. Здесь каждый день улыбались, играли в снежки, лепили фигуры из снега, ходили друг к другу в гости, чтобы выпить горячего чаю или какао в приятной компании. Здесь всё дышало чем-то радостным и сладко-несбыточным, похожим на детские мечты в канун Рождества. Впрочем, несбыточное, колющееся где-то внутри разума и искренне желающее воплотиться в жизнь настоящим, было. И было оно у всех одинаковое, уже на протяжении многих-многих лет передававшееся из поколения в поколение. Желание, у которого были крылья. Желание, у которого была РЕШИМОСТЬ. Желание, которое… Фриск, наверное, не так давно прекратила винить себя в разбитой мечте монстров Подземелья. В том, что они с Асгором так и не обнажили в тот день оружий, разрешив перемирием несостоявшееся сражение. Тогда ей казалось, что все, кого бы ни встречала она на пути, смотрели на неё с укором, даже с ненавистью, желая убить во имя давней мечты. Она боялась доверять дружелюбию, ожидая чужого коварства. Оказалось, напрасно. Монстры по-настоящему любили своего короля и относились с уважением к любому его решению. Даже если решение не давало сбыться их надеждам, короля никто не считал предателем. Будь на месте монстров люди из её родного мира, думала Фриск, её бы, наверное, убил ради награды и признания первый же бездомный или пьяница. Монстры же косились, шептались, неприятно щурились – не более и не менее. Как бы то ни было, Фриск была благодарна своим друзьям. Асгору, который объявил, что человек не подходит для того, чтобы Барьер пал. Андайн и Альфис, которые подтвердили его слова. А Папирусу она была благодарна сильнее всех. Он впустил её в их дом и разрешил спать на диване. Он разрабатывал всё новые головоломки, и не было ни одной, которую Фриск бы не увидела и в которой не попробовала свои силы. Он не терпел отсутствия улыбки на её лице и сыпал шутками, стоило ей хоть немного загрустить. Два с половиной года они смеялись, дурачились, спорили о головоломках, лепили снежные статуи, решали путаницы, готовили вместе с Андайн – и тушили пожар у неё дома, – смотрели ночами напролёт лучшие выпуски «МТТ-шоу»… а потом Фриск нечаянно обнаружила под подушкой у Папируса «Самоучитель свиданий». Тот самый, в существование которого она упрямо не верила два с половиной года назад. Она усмехнулась невесть чему – а через пару дней скелет абсолютно серьёзно позвал её на самое настоящее свидание. Снег падал как-то по-особенному красиво, голос Папируса был чуть более родным, чем обычно, а его костяные пальцы нежно сжимали её ладони. Тогда Фриск впервые почувствовала волшебство Снежнеграда и осознала: этот городок умеет исполнять самые заветные и самые добрые желания. Условие было только одно: нужно было уметь верить, надеяться и ждать. – Снежнеград воплощает мечты… – зажмурившись, произнесла Фриск. – Конечно, он их воплощает! – воскликнул Папирус, – Я же стал стражником! И друзья у меня появились. И любовь тоже! – последнее он произнёс чуть тише, прижимая её к себе. Фриск затаила дыхание. Она любила Папируса, любила пушистый снег и тихий ветер, любила волшебный Снежнеград и, конечно же, доброе Подземелье, за столь недолгое время ставшее для неё новым домом. Жизнь кружилась, как снежинки в потоках ветра, а желания продолжали сбываться. Кид в один из дней рождения визжал от радости, получив подарки от Андайн и Папируса; Догаресса и Догамий наконец-то завоевали титул «Лучший Нос»; а одна из шуток бунтаря-Снегоцыпа просочилась в МонстроНет, вскоре разлетевшись до Подземных масштабов – ходили слухи, что над ней посмеялся даже сам Меттатон! И даже всеми презираемый Джерри однажды ввалился в город, крича, что у него наконец-то появился друг. «Интересно, стоит ему говорить, что чатбот в МонстроНете – не настоящий монстр?» – думал Санс, даже не стараясь скрыть распирающего его смеха. Ещё через несколько недель Папирус влетел в дом с сумасшедшим боевым кличем, подхватил Фриск на руки, закружил её по гостиной, а потом сжал в объятиях так, что у той спёрло дыхание. – Это свершилось! Наконец-то они узнают обо мне! – скелет захлёбывался собственной радостью. – Наконец-то они узрят, каков Папирус на самом деле!!! – Капитан… королевской стражи?! – предвкушающим шёпотом произнесла Фриск. – О да! – воскликнул Папирус, отпуская её. – Король Пушистик назначил Андайн своим первым – и единственным – советником! А Андайн, конечно же, рекомендовала меня как кандидата на пост капитана! – Единственного, неповторимого и достойнейшего! – Фриск прищёлкнула пальцами и подмигнула. – Ну, когда официальное представление? Глазницы скелета потухли на пару секунд. Вспыхнули – во взглядах обоих озорным знамением близости. – Через полтора часа! Пока Папирус в спешке искал приказ о назначении, Фриск зажмурила глаза и, крепко-крепко сцепив пальцы в замок, едва слышно прошептала: – Пусть этот день будет грандиозным! *** По случаю назначения Папируса капитаном стражи в Королевском дворце намечалась вечеринка (веЧАЙринка, как уточнил при объявлении улыбающийся Асгор), но начаться ей было не суждено. Если бы у Папируса была кожа, по ней бы пробежалась волна мурашек. Затем он бы побледнел, и его бы объял сковывающий холод ужаса. Тот, кто ему позвонил, уже сбросил вызов, но Папирус продолжал глядеть на экран. Слепо, непонимающе и почти безжизненно. – Что случилось? – Фриск обеспокоенно взглянула в его глазницы, но увидела там лишь безмолвную темноту. Весёлый гомон вокруг стал постепенно затихать: монстры, замечающие остолбеневшего виновника торжества, замирали на месте, распахивали глаза в изумлении, раскрывали рты в оборванных фразах, рассеивали последние остатки искрящейся в воздухе радости – и едва осмеливались что-либо предположить. – Папирус, ответь! – Андайн, кажется, попыталась рявкнуть, но вместо резкого возгласа с её губ слетела отчаянная просьба. Фриск взяла Папируса за руку. – Ответь, – повторила она. – Пожалуйста. Он поднял голову, огляделся – будто в первый раз в жизни видел этих монстров и этот зал – и непривычно глухим голосом произнёс: – В Снежнеграде человек. Абсолютную тишину, воцарившуюся всего на пару секунд, разорвала неистовая буря голосов. Покачав головой, Папирус повернулся к Фриск. В его глазницах дёргался тревожный огонёк. – …и лужа. Чёрная. – Это не… – Фриск отшатнулась. – Нет, я не верю, он не мог… – Во что бы то ни было я должен его поймать! Тревожный взгляд превратился в отчаянно-решительный. Чудилось Фриск или нет – ему отозвалась её собственная душа. Каждая мысль теперь была лишь об одном. «Он спасёт нас». «Он обязательно нас спасёт».