Мир пахнет жасмином

- Кажется, последний. Фуххх! - Кира положил в стопу заполненный бланк, поместил кисть на подставку и поднялся со стула, несколько раз крепко зажмурив и открыв уставшие глаза. Спина тоже уже затекла, а от духоты в помещении волосы взмокли у самых корней, так что длинная челка совсем обвисла и мешала смотреть. - А у вас, Ичимару-сан? Он обернулся и обнаружил, что капитанский стол (и, разумеется, стул) пусты. Оказалось, Ичимару уже давно сидит на окне, болтая ногой и складывая из бумаги лягушку. - Отличненько, - капитан толком и не ответил. - Можно и по домам? - однако он не торопился слезать. Его худые и длинные пальцы ловко проглаживали сгибы бумаги, желтоватой и с подозрительными полосками, сильно смахивающей на бланк платежного поручения. Кира невольно задумался, почему капитан все еще сидит здесь, если собственную работу уже закончил. Отчего-то это было ему приятно. В открытом окне поздние летние сумерки переходили уже в настоящую ночь, только на горизонте между смутно белеющими в темноте корпусами казарм дотлевали еще тусклым и темным золотом последние остатки заката. - Что собираешься делать, Изуру? - капитан посадил готового прыгуна-лягушонка на подоконник и отправил его в направлении лейтенанта. Изуру машинально поймал его. Раскрыл ладонь: так и есть. Новый бланк запорчен. Капитанские губы дрогнули в полуулыбке. И Изуру ответил совершенно откровенно: - Отправлюсь в закусочную «Мейдзи», возьму там вооот такую порцию гречневой лапши с креветками и целый чайник зеленого чая, а потом пешком дойду до квартиры - и буду СПАТЬ! - Отличненько, - повторил Ичимару и соскочил с подоконника. - Мне как раз в другую сторону. И он стоял уже в дверях. - Изу-уру! Не поторопишься - будешь запирать сам.

***

Изуру проснулся, точно что-то его толкнуло. Никакого звука, ни шагов, ни дыхания, ничего - просто почувствовал и проснулся. Открыл глаза и сел на постели. - Капитан? Лунный свет лился в окно - такой призрачно-серебристый и щедрый, что в нем было видно всё, и всё, что было видно, не казалось самим собой - мебель, подушки, стоящая у порога обувь… Серебристо-белые волосы, сами, как лунный свет, лицо, воротник, хаори… темная форма сливалась с ночной темнотой, и казалось - это не шинигами в духовном теле стоит перед ним - призрак… юрэй… в ярком и призрачном лунном свете - сам сотканный из этого света, часть лунного света. Призрак качнулся - и вот уже капитан Гин сидит у его изголовья. Так близко, что Изуру ощутил тепло, идущее от живого тела. - У тебя в нише незабудки, - заметил Гин, качнув головой в сторону укрытой в темноте токонома. - Да, - Изуру кивнул. - Сезон как раз начался. От упоминания ли незабудок, просто ли так, Изуру внезапно сообразил, что из-за жары он сегодня лег спать без юкаты, и, смутившись, натянул одеяло до подбородка. Сердце его на миг кольнула тревога: командиры отрядов не шляются ночами по спальням своих лейтенантов просто так. Но только на миг. От близости капитана, от лунного света в его волосах, от тепла его тела, от улыбки его, от всей призрачной нереальности этой лунной ночи - от всего Изуру охватило предчувствие чего-то удивительного… чего-то… прекрасного? - Сколько времени тебе потребуется, чтобы оказаться на крыше? - Две с половиной секунды, - Изуру отчего-то даже не удивился вопросу. - Так много? Неужто это твоя лейтенантская поступь? - На этом этаже нет галереи. Придется сначала делать шаг вниз. - Замечание принимается, - Ичимару согласно кивнул. - Приступайте, лейтенант. - Я могу одеться? - Мммм… какой соблазн сказать «нет»… - Светлый силуэт будет виден издалека и может привлечь нежелательное внимание. - …но черепица - она штука шершавая. Могу ли я позволить, чтобы мой лейтенант ободрал себе… что-нибудь, - белые зубы заблестели в улыбке. Капитан каждый раз так произносил это - мой. Мой лейтенант. У Изуру что-то в животе сжималось и растекалось щекотным теплом. От одних этих слов. Так только он говорил, только он мог - капитан Ичимару. И только ему. - Держи, - Ичимару протянул ему сложенную на ночь возле постели форму. Кое-как, путаясь под одеялом, стесняясь и который раз попадая не в ту штанину, Изуру забрался в хакама, с верхней частью костюма уже было проще, и вылез из-под одеяла уже в почти подобающем приличному шинигами виде. Натянул и завязал всё, что еще оставалось. Потянулся за мечом, но Ичимару остановил его: - Не надо. И этого тоже, - он указал на лейтенантский шеврон. Коснувшись указательным пальцем не шеврона - руки рядом. Изуру послушно снял повязку, и пальцы его случайно задели пальцы Гина. - Ну что, готов? - Гин подмигнул ему. По-гиновски - на полсекунды чуть приоткрыв хитрый глаз. - Внимание… марш! Мгновенный шаг, шаг, шаг - и под ногой наклонная черепица. Через долю мгновенья - и Гин уже стоял рядом с ним. - Поскромничал, Изуру. Две секунды ровно. - Капитан?.. - Но все равно мало. Я в полторы уложился. - Капитан, вы шли за мной - вам не нужно было тратить время, чтоб примериться. - Раскусил! - Гин рассмеялся. Рассмеялся по-настоящему, по-мальчишески весело. Огромная луна сияла в небе, перевалившая за половину, яркая, ясная, и здесь, под открытым небом, она казалось уже не серебром - белым золотом. Откуда-то повеяло жасмином. Нагревшаяся за день крыша теперь отдавала тепло, это ощущалось даже через соломенные подошвы дзори. Гин был без хаори, в одной черной форме, сливающейся с темнотой - и оттого вдруг показался Изуру совсем не капитаном, к которому он успел за короткое время привыкнуть. Рядом с ним как будто снова был тот молодой, но тогдашнему студенту Изуру казавшийся ужасно взрослым, ужасно серьезным, лейтенант, каким Изуру увидел его в первый раз. - Теперь твоя очередь, - Гин протянул ему руку ладонью вверх. - Пойдешь за мной? Ладонь серебрилась в лунном свете. Изуру хотел ответить «так точно». Но вместо этого просто сказал: - Да. И шагнул к своему капитану. - За мной след в след. Гин сорвался в стремительное шунпо. Изуру - за ним. В первые секунды он едва поспевал, думая только о том, как не отстать, не потерять из виду спину в черном, не оступиться. А потом, как-то разом, точно вошел в ритм - и всё стало легко. Словно за спиной распахнулись крылья и тело сделалось невесомым. Словно коньки, скаты, карнизы и ветви сами охотно подставлялись под ноги. Упругий жасминовый ветер ударил в лицо, веселый, желанный, и он засмеялся ветру. Ветру, звездам, луне и мелькающим под ногами крышам, запаху жасмина, своему капитану. Гин обернулся на ходу - Гин тоже смеялся. Ветер трепал и его волосы, трепал рукава и штаны, как и одежду Изуру, и они мчались по крышам шаг в шаг, и смеялись от счастья, точно мальчишки, и мир пах жасмином, и был бесконечно огромен, и Гин смеялся вместе с Изуру, в путанице своих серебристых волос, с широко распахнутыми глазами. Черная кошка шмыгнула из-под ног, и Изуру от неожиданности запнулся, ноги поехали по крутому склону. И в тот же миг - рука схватила его руку и дернула вверх. Полмгновенья, десятая доля - лицо Гина так близко к его, лицо к лицу и рука за руку… и Гин снова рванул, и Изуру за ним. Так и не разняв рук. Ветер мчался навстречу, ветер и ночь - и вдруг все исчезло. Ветер исчез. И ночь оказалась лунной и звездной, как и была. Они стояли на широкой, пологой - можно было стоять без опаски - крыше, и Изуру даже не стал спрашивать, сразу понял, что вот, пришли. И Гин стоял рядом молча, не выпуская его руки, и Изуру ощутил, что рука эта сделалась влажной. Как и его собственная ладонь. Луна поднялась лишь немного за время их краткой, показавшейся бесконечной, бешеной гонки - но теперь она сияла в самой своей верхней точке, заливая все вокруг серебром и серебряным золотом. Высоко-высоко - и все же прямо над ними, кажется, можно достать рукой. А внизу - темнел спящий город. Темные купы деревьев, серебряно-белые, наполовину погруженные в тень, стены домов, крыши - в ночной темноте вовсе не желтые, просто темные, словно снявшие на ночь свой цвет, как дневную одежду, узкие улицы, то утонувшие в ночной темноте, то освещенные так, что пыль на земле грезилась рассыпанным серебром… все это, чередуясь, уходило вдаль, далеко-далеко, сколько хватало глаз, в бесконечность. А с другой стороны - тоже темные купы, собранные в единую плотную массу. И по ней - словно кто-то небрежно прошелся кистью, опущенной в бело-серебристую краску. А может - сам лунный свет сгустился и лег на ветви шелковым облаком. Цветущий сад… - Мой капитан, где мы?.. - заворожено прошептал Изуру. - В самой высокой точке Сейрейтея. Гин потянул его за руку вниз, чтобы сесть, и сам тоже сел, и только тогда выпустил его руку. И досказал: - Выше - только Башня Раскаяния. Но нам туда не надо! Разнять руки было так жаль… и одновременно, именно сейчас - казалось правильным и нужным. Было тихо… так тихо, как никогда не бывает днем. Как не бывает даже ночью внизу. Так тихо, словно весь мир осторожно умолк, чтобы не мешать им слышать дыханье друг друга. Нежно, сладко пахло жасмином. Плечо Гина соприкасалось с его плечом. Чуть влажное - Изуру чувствовал это даже сквозь все слои одежды - после недавней гонки. Как и его. Изуру казалось, что все чувства его обострились сейчас до предела, что он ощущает всё - как будто его глаза и уши… нет, больше, сердце, всё тело, больше - сама душа его отворилась. И огромный мир неспешно и плавно входит в нее без остатка. Запахи: к аромату жасмина, как раз входящего сейчас в самую пору своего торжества, примешивался ускользающий аромат уже отцветающих мандариновых деревьев, уже наполовину рассыпавших лепестки по земле, запах земли, запах листьев, свежий, мешающийся с запахом воды - ее недавно поливали - запах газонной травы, запах каменных стен и обожженной керамической черепицы, на которой они сидели. Он чувствовал их так же ясно, как и запах того, кто сидел с ним рядом, он слышал его дыхание, биение сердца и токи бегущей крови, шелест листьев, потревоженных взлетевшей птицей, грустный звук сямисэна в не закрытом на ночь окне, топот лапок пробежавшей под стеной ящерицы, зеленой, точно нефрит. Гин положил руку ему на шею. И длинная кисть его, скользнув, случайно оказалась прямо в вырезе кое-как надетого и после еще сбившегося от гонки косоде. И в этот миг огромный мир обрел завершенность. Изуру почувствовал это разом - так просто, как будто так и должно было быть. И еще - что эта рука, лежащая у него на груди... что он… хочет чувствовать ее… еще… и еще… всегда. - Хорошо, правда? - тихий голос Гина был голосом Гина. И все-таки… того Гина, которого он никогда не знал. До этой ночи. - Там, внизу - там дома, там квартиры. Там где-то светятся окна, а где-то все уже спят. Там за этими окнами чужие души, знакомые и вовсе незнакомые, которых ты никогда не знал, и, может быть, никогда не узнаешь. Они спят, они занимаются своими делами. Где-то любят друг друга. Где-то пьют, где-то ссорятся, где-то зубрят к завтрашнему зачету конспекты. Тысячи неизвестных душ… внизу… и ты мог бы заглянуть в ним в окна… и может, даже заглянешь. К кому-то. Но все равно. Множество душ там, внизу. А над тобою - только луна и звезды. И ты здесь, на крыше - один. -Не один… - тихо выдохнул Изуру. И Гин повторил, еще тише, едва-едва слышно: - Не один. От Гина пахло жасмином – как от всего, и разгоряченным человеческим телом, его собственным, Гиновским, запахом. И чувствовать его руку, лежащую на своей груди – было волнующе и одновременно успокоительно, словно бы в этом прикосновении таилось что-то, чего Изуру не понимал, не обязательно когда-то поймет. - Изу-уру, не туда ты глядишь! – Гин шутливо притянул его голову к себе и, отпустив, вскочил на ноги. Надо было повернуться и подняться по крыше выше, даже перевалить гребень. Но наверху он протянул своему лейтенанту руку, а после обхватил за талию, уже привычно, как будто бы так и надо, и Изуру охотно прижался к нему. Здесь, по эту сторону, за невысокой грядой кустов и каких-то хозяйственных строений темнело пустое невразумительное пространство. На дальнем крае его мерцал оранжевый огонек. - Вот, опять, - со странным удовлетворением заключил Гин. - Что там, капитан? – взволнованно спросил Изуру. - Там? Там большой пустырь, куда люди ходят заниматься всякой фигней, - Гин усмехнулся. – Влюбленные парочки – миловаться, кое-кто, не будем уточнять – закладывать за воротник, пока начальство не видит, самые озабоченные – тренироваться, а то ж в додзё, на ровной поверхности, совершенно неэффективно, побольше кочек им подавай. Но скоро этого больше не будет! - И что же будет? - А будет… - он помедлил с ответом. – Изуру, здесь будет сад. Я высажу тут хурму. Ровные ряды саженцев, на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не мешали друг другу плодоносить. Места там достаточно, можно будет не беспокоиться, как уместиться. На них будут появляться первые глянцевые овальные листики, сначала светло-зеленые, и постепенно темнеющие… а в начале весны, едва сойдет снег, на новых побегах – по нескольку мелких цветков. А лет через пять, может быть, даже и меньше, после этих первых цветочков-разведчиков к концу весны на ветках появится и настоящий цвет. Ты знаешь, Изуру, что у хурмы есть деревья мужские и женские, а некоторые - одновременно и то, и то? Женских цветов, не приглядевшись, не разглядишь среди листьев, потому что они почти такого же цвета, а вот мужики – они усыпаны сверху донизу душистыми светло-желтыми гроздьями, как будто кто-нибудь очень богатый вывалил на них сверху кошелек с золотыми. А пахнут… Изуру, ты знаешь, как они пахнут? Впрочем, сам увидишь. То есть унюхаешь! А потом на них появится завязь, и к осени, когда опадут ярко-рыжие листья – на ветках останутся только плоды. Много-много роскошных, оранжевых, сладких плодов, представь себе – все до единой ветви, верху донизу унизанные ярко-оранжевыми плодами хурмы и тяжко обвисшие под их весом. И надо будет поставить сушилку. Рациональнее перерабатывать урожай сразу на месте, чем меньше перекладывать их туда-сюда, тем меньше плодов уйдет в брак. Ты любишь хурму, Изуру? Изуру смутился, не зная, что отвечать. Но Гин смотрел на него пытливо, определенно ожидая ответа. И в этом – в этом вопросе, в его взгляде, во всем этом разговоре было что-то бесконечно интимное. Больше, чем в прикосновениях, в их совместном беге по крыше, в их теперешнем полуобъятьи. Изуру смущенно улыбнулся, потупившись. И снова поднял глаза на Гина. - Вашу хурму я буду любить, капитан. - Ясное дело мою! Когда будет своя – неужто я позволю тебе чужую лопать! Огонек на пустыре, мигнув раз и другой, окончательно погас. Пахло жасмином, пахло облетающим мандариновым цветом, и пылью и дикой травой – с пустыря. Луна, всё еще ясная, клонилась уже к горизонту, и оттого звезды в ночном небе сделались ярче и ближе. Второпях Изуру не успел причесаться, из-за чего челка обвисла и мешалась, Изуру убрал ее за ухо, а теперь она снова выбилась на лицо. Гин запустил в нее пальцы и отвел от лица. И Изуру отчаянно захотелось – чтобы так и не убирал руки… чтобы еще! Так отчаянно захотелось, что щеки запылали стыдом - потянуться за этой рукой, тереться об нее головой, как ласкающийся к хозяину кот. - Ну, Изуру, у тебя и вихор! Как ты только так ходишь? – Гин не убирал руки, пальцы его оставались в спутанных Изуриных волосах. – У тебя такие голубые глаза. А ты их всё прячешь. «Вы тоже», - хотелось сказать Изуру. Но он сказал: - Если прикажете, я завтра же обстригу. - Ну, это уж ты хватил! – Гин выпустил его челку. И от души хлопнул Изуру по спине. – Я, конечно, тиран-начальник… не спорь! Начальник я, а не ты, так что мне лучше знать. Тиран и собственник. Но все-таки не настолько! Невидимый в темноте, яростно завопил кот. Никто ему не ответил, и кот, поорав, замолчал. А может, его попросту впустили в дом. - Изуру, а Изуру? А ты узнаешь это место? - Нн… простите, капитан. Нет. - Изуууру! Всё, чтобы больше в Одиннадцатый носу не казал и обходил его десятой дорогой! А то это заразно. Чего доброго, скоро начнешь и с мечом на людей кидаться. - К-капитан… - Шучу, шучу! А что, ты и правда ходишь в Одиннадцатый? - Никак нет. Вы сами знаете, что выходцев из Четвертого там не жалуют. А мне зачем это надо? - Какой у меня рассудительный лейтенант. И любит хурму. Пускай все остальные отряды завидуют! Изуру. Это же оконечность территории Третьего отряда. Ты просто не узнаешь это место, потому что никогда не видел его с такого ракурса. Отсюда до конторы всего два квартала. - Но мы же добирались сюда достаточно долго. - Конечно! Потому что кружным путем. Капитан усмехнулся и снова тронул его за плечо. - Возвращаемся! Так и быть, покажу тебе короткий. И, кстати. Изуру. Раз ты теперь знаешь это место, то можешь приходить сюда, если захочешь. Я, конечно, собственник… но тут ревновать не буду. Ичимару сорвался в шунпо, Кира за ним, и жасминовый ветер ударил им в лица. На галерее нижнего этажа Гин помахал ему рукой. И окликнул, не успевшего сделать шаг: - Изуру! Он обернулся: - Капитан? - Помнишь, как я тебе говорил, чтобы ты даже и не начинал? И ты сказал, что никогда и не собирался? - Заниматься всякой фигней по ночам? - Заниматься всякой фигней по ночам. Изуру улыбнулся. - Я счастлив, что все-таки начал. С вами. И шагнул вверх в свое окно. И Гин – вниз с галереи. Забираясь под одеяло, Изуру посмотрел на часы. Впереди была еще половина ночи. Если сильно постараться, есть шанс даже и не проспать. Он снова улыбнулся про себя. Наверное, он очень сладко будет спать этой ночью. А может, и не заснет совсем. Убирая будильник на место, у токонома сразу за изголовьем, он укололся обо что-то и поднял голову посмотреть. В нише вместо незабудок стоял маленький цветущий кактус.