***
На лавочке сидит чуть пухловатый парень с длинными, до плеч, волосами. Его одежда нарядная, пусть и слегка примятая, волосы аккуратно расчесаны и убраны назад, и по тому, как парень с непривычки пытается убрать несуществующие пряди со лба, можно понять, что обычно он о них не сильно заботится. Черноволосый часто поглядывает на часы, нервно отстукивая ногой одному ему известный ритм, и держит в руках небольшой букет цветов. Он ждал ее уже почти час. Лавочка не пустовала ещё часа два. Этот парень ходил вокруг нее, сидел и барабанил ногой, пытался занять себя, дозвониться. Поздним вечером уходящего с этой чертовой лавочки Джерарда видел только подвявший букет, выглядывающий стеблями из ближайшей мусорки. Тогда Уэй думал, что уже ничего не сможет ухудшить его состояния, и эта мысль преследовала его до следующего утра. Спустя пару минут после прихода в школу и без того мрачный Джерард обнаруживает на всех шкафчиках распечатанные в дерьмовом салоне и расклеенные фотографии той самой. Ее, в самых откровенных позах и с самыми откровенными…кхм, предметами. Ее, пошло улыбающуюся и заигрывающе чуть прикусывающую нижнюю губу жемчужными зубами. Ее, обнажающую свои самые деликатные и сокровенные уголки. И, что самое ужасное, ударившее по Джерарду с особой силой — в этих фотографиях не было и крупицы эстетики или красоты, все они буквально дышали вульгарной пошлостью, развратом и пустой похотью, вызывая лишь отвращение и желание сунуть два пальца в рот и сблевануть. Тогда, пусто пялясь в свой уже открытый шкафчик с уже сорванной с него фотографией, парень понимает, как сильно обманывал сам себя вчера. Сейчас произошла одна из тех вещей, которые, несомненно, могли ухудшить его грусть и мрачное настроение, опуская его куда ниже нуля. Джерард колеблется, и, вероятно, он ушел бы прямо сейчас, вот только совсем не хотелось получить очередное наказание и снова портить личное дело. Еле сдерживая стон боли, парень отправляется на занятия. Рэй Торо, забавный парень с коротко стриженным афро, сразу понимает, что что-то не так, стоит только Джерарду кинуть свой рюкзак на место рядом с ним. Торо был единственным другом Джерарда в этом месте, у них были похожие музыкальные вкусы, и они время от времени менялись комиксами или гуляли вместе. Рэя беспокоит состояние Джерарда, но парень просто молчит, не реагируя ни на оклики, ни на попытки узнать, что произошло. Лишь после нескольких уроков Уэй кладет перед ним на парту смятый лист бумаги. С уже местами побелевшего от сгибов листка на парней игриво смотрела девушка, обнажающая свою грудь, почти идеальную по форме, с темными кружочками сосков. Все ее тело смотрелось гармонично, вплоть до участков теней на ключицах. Торо, имеющий невероятную способность не замечать порой того, что находилось прямо у него перед носом, ахает, округляя глаза. Конечно, он знал. А если нет, то, несомненно, догадывался. Джерард горько усмехается, наблюдая за реакцией друга и до конца дня не роняет ни слова. Он растоптан, опущен ниже обычного, не заслуживает даже насмешек. Уэй чувствует, как скатывается в глубокую яму. Все события пролетают мимо него, ни одно слово или жест поддержки, оказанный Рэем за сегодня, не пробивает его панцирь апатии, растерянности и самоуничтожения. Казалось, ухудшить всю ситуацию не может ничего, даже алкоголь. Спустя ещё пару часов еле стоящий на ногах парень в явно великоватом вечернем платье с полупрозрачными оборками стоит перед зеркалом, густо намазывая на свои губы ярко-красную помаду, сильно выходя за контур губ из-за дрожащих рук. В глазах все прыгает и двоится, и парень осматривает себя, глядя в зеркало, с головы, собранных и нелепо причесаных длинноватых волос, и до ног, тщательно изучая взглядом каждую оборку, каждый волан на платье, обнимающее каждый изгиб его тела. Уэй смутно помнит, что было дальше, но проснулся он от ужасной головной боли и холода, лёжа на полу своей комнаты в подвале. Кое-как справившись с жаждой, парень подползает к зеркалу, касаясь кончиками пальцев лица парня по ту сторону стекла, спускаясь по его шее, испачканной в помаде, на красивое, но так же испачканное изысканное платье. В глазах вновь появляются предательские слезы, и Уэй, матерясь на самого себя же, направляется в сторону ванной. После душа он хоть и выглядит приличнее, но его лицо и глаза все ещё подпухшие от слез и алкоголя. Горло дерет от жажды, и парень вливает в себя почти целую бутылку воды, но выглядит, да и чувствует он себя более, чем паршиво. В этот момент, ставший одним из самых поворотных в его жизни, Джерард Уэй смотрит в зеркало и понимает, насколько ему противны женщины, и его бисексуальность испаряется, улетучиваясь в небытие. Я иду по этой пустой улице По бульвару разбитых мечт. Город спит, И я совсем один, и иду один. Совсем один. Когда ты подросток, часто может казаться, что ты сам, да и весь мир вокруг разбивается на кусочки, с каждым разом всё мельче и мельче, стираясь в пыль. Любая мелочь имеет воздействие, травмирует и бьёт, оставляя вмятины, разрушая все живое. Все проблемы никак не становятся меньше, сколько их не решай. Но, рано или поздно, проходит время, что-то прощается и отпускается, что-то принимается и сживается. Время пусть и не лечит, но зализывает раны, занимая мысли другими событиями, проблемами, стирая значение прошлого. С Майки они дружили всегда. Джерард рос вместе с младшим братом, и любил его всей душой. Он был уверен — между ними какая-то особая связь. Они были очень разными, но прекрасно дополняли друг друга, постоянно находя все больше общего, увлечений и всяких точек пересечения.*
— Джерард, Джерард, ты разрешишь мне поспать с твоим мишкой? — трехлетний Майки в пижаме с Винни-Пухом запрыгивает на кровать брата и обнимает его, едва ли не задушивая от усердия. — Да! Я уже взрослый и могу делиться ним с тобой! — пятилетний Джерард откладывает карандаши и бумагу, стараясь держаться по-взрослому, но все равно обнимает братика и чмокает его в щеку. — И ты почитаешь мне на ночь? — Но, Майки, я ведь ещё не очень хорошо читаю и плохо узнаю некоторые буквы. — Но ты все равно почитаешь? Я хочу, чтоб именно ты! — Уэй-младший целует брата в щеку, и Джерард сдается. — Идем. Но только не долго!*
— Майки, давай уговорим маму взять его к нам! — девятилетний мальчик в синем дождевике сидит на корточках в ливень и указывает пальцем на жмущегося между домом и водосточной трубой мокрого щенка. Мальчик поменьше, лет шести, подбегает к тому. — Вдруг накажет? Родители никогда не разрешали нам заводить животных. — Майки смотрит в умоляющие глаза брата и переводит взгляд на такие же глаза грязного щенка. — Тогда ты говоришь маме, что это ты его нашел. — серьезным голосом говорит он. Уэй-старший, тут же забирая животное на руки и прижимая теплое тельце к груди, радостно улыбается и целует брата в щеку. Майки и сам его отлично понимает, просто, наверное, больше боится наказания.*
— Я выиграл его для тебя! — радостный десятилетний мальчик подбегает к старшему брату, вручая ему небольшого плюшевого монстрика, в котором без труда можно было распознать вампира. Парень улыбается, разглядывая игрушку и благодарит того, крепко обнимая брата. Родители, кажется, собирались пойти на 'взрослые' горки, но, без сомнения, двое подростков никогда не смогут заскучать в парке аттракционов. В кармане Джерарда очень кстати оказываются несколько долларов, которых должно хватить на две вазочки мороженого вооон в том тематическом кафе. Поедая вкусное мороженое, заботливо принесенное им улыбчивой и приятной на вид официанткой, братья молчат, просто улыбаясь друг другу. Их переполняло слишком много эмоций, но они отлично понимали и чувствовали друг друга, что им совсем не нужны были слова.*
Майкл волновался, что Джерард не выходил из комнаты вот уже несколько дней. Он не только регулярно приносил к двери брата еду по просьбе матери и убирал пустую посуду, но и покупал ему на почти все оставшиеся деньги вредные продукты, чипсы, газировку и все в таком духе. Он не знает, что случилось, но очевидно, что что-то произошло, хотя, может быть, подросток просто падает в глубоко депрессивное состояние. Майки помнил тот день, когда брат и мать вернулись от врача, и Джерард с самым угрюмым видом, который, на самом деле, был у него последние пару месяцев, закрыл свою дверь, а мама в растерянности едва ли не упала на диван, сдерживая слезы. Понять и принять, что состояние ее шестнадцатилетнего сына было последствием ментальной болезни, для нее, как для матери, было крайне сложно, хоть это и не была крайне тяжелая форма и заболевание. Майки припоминает, что тот на днях уходил из дома на несколько часов, в необычно красивом виде, за что даже получил шутку от младшего брата, и вернулся будто потерянный, с пустыми глазами, и до поздней ночи не спал, скорее всего, рисуя. Неудачное свидание? И что же могло пойти не так? Уэй-младшему остаётся лишь догадываться и покупать пачки чипсов побольше.*
Двадцатилетний Джерард стоит, облокотившись на дверной проем, и с тоской наблюдает, как его младший брат мечется по комнате, собирая и пихая в чемодан, лежащий на полу, последние вещи. Время, прошедшее после окончания школы, изменило Уэя-старшего: он сбросил большую часть лишнего веса, отрастил волосы, которые шли ему больше 'горшка', ну, а Майки…он всегда был прекрасно выглядящим одетым с иголочки целеустремлённым молодым человеком с крайне умным и любознательным взглядом. Неудивительно, что его приняли в университет аж за океан. Джерард знал, что будет скучать, и ему будет не хватать брата, ну, а Майкл, скорее всего, быстро изменит свою жизнь, но старший хотел все же знать о брате. Выставив чемодан в коридор, Майки подходит к брату, и они без слов обнимаются, чуть похлопывая друг друга ладонями по спинам и затягивая объятия. Они не скоро увидятся, и этот жест, вне сомнений, значил «Я буду скучать, братишка».*
С того дня прошло несколько лет, и с каждым днём Джерард лишь расстроенно убеждался в правильности своих мыслей тогда. Майки не звонил, не писал, и, кажется, вообще забыл о существовании старшего брата. Сначала Джи оправдывал это занятостью в учебе, возможных отношениях, но это происходило ровно до того момента, когда приехавший на рождество Майки не уделил ни минуты внимания своему брату, постоянно игнорируя его и ведя себя так, будто того и в помине нет. Джерарда разрывала напополам эта связь с младшим братом. Он не хотел быть навязчивым и откровенно лезть в 'новую' жизнь Майки, но в то же время безумно скучал по нему, часто рассматривая их общие детские фотографии и проводя по каждой, касаясь, кончиками пальцев, будто он хотел прикоснуться к тому дню и воспоминанию и оживить его в своем сердце. Моя тень — единственное, что идёт возле меня. Мое пустое сердце — единственная вещь, которая бьётся. Иногда я хочу, чтоб кто-то нашел и спас меня, Но до тех пор, я иду один. Уэй никогда не отличался особой поворотливостью и осторожностью. Он часто мог отвлечься на свои мысли, комикс или телефон и врезаться во что-то, не заметив. Как-то так странно случилось и в этот раз. Уэй был на втором курсе университета и уже ненавидел этот год, за первый курс полностью разочаровавшись в обучении здесь. Он угрюмо размышлял о своей не очень успешной перспективе обучения в этом месте, когда в него врезалось что-то черное, невероятно активное и начинающее громко материться. Это что-то поднимает голову со взъерошенными черными волосами, и, оказавшись достаточно привлекательным молодым человеком, извиняется за столкновение и представляется Фрэнком, протягивая руку. Все это произошло так быстро, что Джерард не успел и рта открыть. Он, будто зачарованный, пожимает руку парня и бормочет свое имя, надеясь не выглядеть последним кретином. Было бы очень неловко и некстати зарекомендовать себя как олух перед таким парнем, как Фрэнк. С того дня черную голову неугомонного Фрэнка Джерард видел практически везде, вне зависимости от того, где он оказывался — просто проводил перемену в курилке или коридоре или оказывался в зале на каком-то мероприятии, иногда даже на сцене, затащенный либо с помощью одного из преподавателей, либо, что было крайне редко, пришедший по собственному желанию. Фрэнк всегда был окружен галдящей толпой из девушек и парней, всегда освещал окружающих своей улыбкой, всегда был чем-то увлечен, причем так, что было видно, как горят его орехового цвета глаза. Джерард постепенно начинает ловить себя на том, что вместо того, чтоб пойти куда-то, допустим, на перемене, он нередко ошивается неподалеку от этого парня, наблюдая за ним, будто привыкая. Он, конечно же, может променять его на поход в курилку, но, кажется, осталось всего парочка сигарет, и лучше бы их оставить на потом. Уэй не замечает, когда это происходит. Он точно так же гуляет в одиночестве, слушает музыку и рисует свой комикс в маленькой полупустой квартире под звуки стонущих за стеной соседей. Точно так же опаздывает на пары, пьет черный кофе, курит тяжёлые сигареты и с приходом холодов прячется в огромное пальто, так сильно пахнущее ними, как и его волосы. Он все так же не любит это дурацкое отражение в зеркале, теряется в своем блокноте для рисунков и смотрит Ромеро ночами. Проблема лишь в этом чертовом блокноте. Маленький черный Фрэнк селится и красуется на его страницах, заставляя Джерарда все чаще ходить на эти скучнейшие мероприятия, цель которых — паруминутное выступление с песней под гитару. Покупать все больше сигарет, чтоб всегда была причина пойти в курилку. Уэй постоянно одергивает себя, пытается поймать контроль над своими чувствами, но он ускользает, как рыбка из рук — и парень лишь больше влюбляется во Фрэнка Айеро, хоть и говорил с ним один раз в жизни. Джерард проклинал себя за стеснительность, фантазировал в голове, как подойдёт к нему в коридоре или после выступления и скажет… А что ему сказать? 'Уф, знаешь, ты милый и мой блокнот заполнен твоими портретами'? 'Привет, я Джерард и я кретин, который влюбился в тебя'? Или, может, 'Помнишь, как ты врезался в меня в первый день здесь? Я не могу выбросить тебя из головы теперь'? Все, что мог делать Уэй — это хвататься за голову и пытаться отвлечься хоть на что-нибудь, найти хоть одну причину, чтоб оторваться от скетчбука, где Фрэнк был ему ближе, чем к кому-либо в жизни. Каждый раз, когда Айеро был рядом и Джи упускал возможность подойти к нему или же просто открыть рот, каждый раз, когда он сидел в крошечной комнате посреди ночи над портретами парня, который едва ли знает о сего существовании под стоны ненасытных соседей, парень понимал, какой же он все же неудачник. Кажется, всегда им был, с самого начала. Да и как-то так сложилось, что люди — не его. Джи всегда много времени проводил сам с собой или с семьёй, предпочитая это друзьям и компаниям. А если… Если бы все было по-другому? Если бы Джи был тусовщиком, 'крутым парнем', он подошёл бы к Фрэнку, заговорил бы с ним? Они могли бы быть друзьями, потому что было очевидно, что Айеро нравятся рок и ужасы. Но, увы, Уэй достаточно стеснителен, чтоб это сделать. Зима сменяет осень, и позже сменяется весной. Все это время у парня на душе вечно скребли кошки, и в итоге он дошел до того, что сказал себе, что он любой ценой подойдёт к Фрэнку сегодня и поговорит с ним. О музыке, комиксах, кино — да чем угодно. Было бы замечательно пригласить его на прогулку или узнать номер телефона, но не менее замечательно было бы не задохнуться от нехватки воздуха на нервной почве и не начать нести околесицу и мямлить. Да, это, пожалуй, были пункты поважнее. Как ни странно, но разговор проходит, уф, обычно? Уэй много запинается и слишком часто дышит, чувствуя в ушах то, как громко колотится его сердце, однако Фрэнк, кажется, мало обращает на это внимание, потому что они обсуждают рок-группы, стоя чуть поодаль от толпы вечных последователей Айеро. Парень не отказывается от прогулки, и, улыбнувшись, черкает набор цифр на чистом листе блокнота Джерарда. Это все произошло спонтанно, но теперь Фрэнк проводил больше времени с Уэем, чем с кем-либо ещё. Сессия была успешно сдана, и большинство студентов разъехались по домам или на каникулы, и только немногие, в том числе Джерард и Фрэнк, предпочли остаться на лето в этом маленьком городишке. Парень все никак не мог поверить, что у него есть такой потрясающий друг, как Айеро. Он всегда был рядом, всегда поддерживал его, и они могли часами говорить о чем угодно, от дискуссий касательно студий комиксов до тайн Вселенной. Они часто устраивали ночёвки, пересматривая в сотый, тысячный раз любимые фильмы. И Джи совсем не знает, как так получилось, что в одну из их прогулок по парку возле фонтана Фрэнк берет его за руку и шепчет, глядя прямо в самую глубь глаз Уэя. — Мое сердце словно разбухает, когда я рядом с тобой, Джи. Я забываю дышать, и, ну, ты знаешь, я кажется, очень сильно…влюблен в тебя? — Фрэнк просто говорит это, прежде чем поцеловать Джерарда в этом пустом парке, возле великолепнейшего фонтана, брызжущего искрящей водой, но разве может какой-то фонтан и рядом стоять возле Айеро. Фрэнк самое великолепное, что Джи встречал, он — настоящее сокровище. Они не обсуждают, будут ли встречаться или нет, потому что, пожалуй, оба ответа были очевидны. — Ты мой парень, да? — Джерард делает паузу, перекатывая это новое обращение на языке, стоит им разорвать контакт. Фрэнк лишь с улыбкой кивает, и тогда Уэй целует его. Парень знает, что это самое лучшее их время. Он любит их маленькую квартирку, в которой теперь живут гитара, усилитель и маленький ураган по имени Фрэнк, он любит Фрэнка, он любит мстить соседям с ним, стонать лишь громче и горячее, любит, когда Фрэнк играет для него, он любит их киномарафоны по выходным, он любит обнимать Фрэнка, он любит целовать его, касаться, спать с ним. Он так сильно любит Фрэнка. И тот, кажется, тоже? Да, вне сомнений. То, как он хихикал всякий раз от любой шутки Джерарда, с какой любовью он играл и пел для него, как целовал, касался, как мило он утыкался носом в плечо или шею Джи, когда они спали. Парни привыкали к этому, и время для них текло необыкновенно быстро. Недели, месяцы — все складывается в причудливое кружево жизни. Это был невероятно важный день. Три. Три года вместе. Джерард — выпускник, обладатель интереснейшей дипломной работы, но все тот же неловкий Джи, что однажды подошёл к Фрэнку в коридоре с какими-то дурацкими словами. Фрэнк — невероятно виртуозный музыкант, все такая же маленькая катастрофа, подрагивающими руками старательно выводящий на меловой бумаге последовательность цифр, которую он недавно только выучил. Три года. Три года тепла, уюта, единства, пусть и не без парочки ссор, но они были вместе. С трудом отпирая дверь из-за достаточно большого букета цветов с мелодией разных запахов, от пряных нот до совсем душистых, Джерард думает о том, что это будет навсегда, не меньше. Он и Фрэнк. Идеально. Квартира встречает пустотой и выключенным светом. Но ведь… Айеро уже должен быть здесь? Подозревая неладное, Джи проходит на кухню. Букет падает на пол, листья и упаковка мнутся, и плотные бутоны, встречаясь с ним, разбиваются на тысячи осколков, ровно как и сердце Джерарда.'Джерард, Мне очень жаль, но мне, кажется, все же больше нравятся девушки. Три года с тобой были прекрасны, и спасибо тебе за этот этап моей жизни. Не звони мне. Не пытайся найти меня. Постарайся забыть, просто выкинь из головы. Я верю в тебя. Фрэнк.'
Парень бежит в другую комнату, распахивает дверь и ударом кулака по выключателю включает свет. Гитары и усилителя нет. Теперь — в другую. Шкаф пуст ровно наполовину. Нет, нет нет! Это просто какая-то глупая шутка! Джи чувствует, что ноги не держат его и медленно оседает на пол. Он сотни, тысячи раз набирает номер Фрэнка, но абонент уже не в сети, отключен, да и вряд ли когда-нибудь появится. Все, буквально все разрушилось за несколько строк, и теперь Уэй чувствовал, как он горит, как становится тяжелее его сердце, его коробка для мечт. Как превращается в пепел тот насос, что раньше качал его кровь, то, что сейчас остановилось и застыло в венах. Уэй нащупывает в кармане пальто пачку сигарет и выбегает из квартиры. Все что он хочет — не возвращаться больше туда, не видеть ничего этого, чтоб это оказалось шуткой, он не хочет больше быть тем Джерардом, что был парнем Фрэнка. Я следую по прямой, Которая делит мой разум ровно напополам где-то внутри Прямо по линии границы На краю, и там, где я иду один. В этот раз фонтан не блещет водой, которая переливается на солнце. В этот раз Джерард один, и он абсолютно разбит. Его сердце сгорело вместе со всеми его мечтами. Но ведь правда, оно всего лишь какой-то насос, верно? Парень не может поверить, что даже Фрэнк, даже его Фрэнки был с этой глупой программой. На уничтожение. Уэй закрывает глаза и чувствует, как прохладный ветер окутывает его лицо. Совсем скоро он принесет лишь больше туч, серости и тумана. Но парень чувствует тяжесть и металлический холод в кармане. Рука почти не дрожит, когда ледяное дуло касается подбородка, контрастом температур вызывая мурашки. Не дрожит и палец, медленно нажимающий на курок. Последнее, что Джерард помнит — это пение самых последних и самых ранних птиц, свист в ушах от падения и темное сине-фиолетовое небо возле самого красивого фонтана. Он больше не увидит туч и ветра, который их принесет. Его программа тоже сработала, а насос теперь пуст.