Вдвоем до конца

      Я облизнула пересохшие губы и подняла вверх свободную руку.       - Всё-всё-всё, Малфой, я сдаюсь. Пожалуйста, не надо на меня опять набрасываться, орать и дергать за руки – у меня еще прошлые синяки не прошли. Я захотела пить, встала, увидела, что печка еще не до конца потухла и решила …       - Попить, погреться, а заодно и спереть у недотёпы-Малфоя кое-что из кармашка, пока он валяется без сил после целого дня тяжкого труда, - перебил меня Драко, неспешно приподнимаясь со своего импровизированного ложа: плаща, наброшенного на кучу невнятного тряпья. – Знаешь, я даже не удивлён. Дурные привычки Гарри Поттера обманывать, прибедняться, клянчить и красть похоже, заразны, как ветрянка. Тебя и до этого момента трудно было назвать подарком небес, а сейчас я даже начинаю волноваться: уже не посмотришь ли ты однажды утром на меня через круглые очки?       Я хотела огрызнуться в ответ, но возникшая перед глазами картинка была настолько забавной, что я поневоле прыснула от смеха.       - Думается, ты и из этого бы извлек выгоду: без зазрения совести вызвал бы меня на дуэль и завалил проклятиями по уши. А потом скормил тем милым животным, что бьют копытами внизу. Кстати …       При мысли о фестралах и предстоящей дороге улыбку стёрло с моего лица.       - И когда же нам опять пускаться в путь? Драко, после всех этих новостей, что продолжают сыпаться на меня, как горох из мешка, я стала бояться уже собственной тени. Ты сказал, что это постоялый двор, но он очень странный. Здесь слишком тихо для такого места. Мы единственные посетители? Он принадлежит твоей семье?       Усмешка, гнездившаяся в углах губ Драко, соскользнула и растворилась во мраке, взгляд стал острее.       - Твоя проницательность когда-нибудь тебя погубит, Грейнджер. Или наоборот – спасёт от беды, как спасала до этого. Только, боюсь, в этот раз беда будет еще более …       И тут я поняла, что Драко так и не выпустил мою руку: только пальцы слегка расслабил, и уложил мою ладонь в свою, как в колыбель. От точки, где указательный сплелся с мизинцем, шел поток тепла. Мгновение удалось поймать, но не удержать: на последних словах Драко стал подниматься, и рука моя выскользнула, повисла в воздухе сиротливым, никому не нужным маяком. Угли, затрещав напоследок, окончательно потухли. Единственное светлое пятно осталось там, у маленького запылённого окошка в дальнем конце комнаты, напротив которого встал Малфой. Скудный свет Луны, проникавший внутрь убогого жилища, позволял видеть мало, но и этой малости я не забуду никогда: прижавшись к запыленному стеклу, мучнисто и ждуще белело лицо, слегка отсвечивала худая шея, запеленутая в высокий воротник рубахи, остальное скрывала ночь.       Я подошла к нему, волоча покрывало по прогнившим половицам. Казалось, взгляд Драко летит выше спутанных дорог и спящих холмов к горизонту, туда, где на фоне Луны беспорядочно металась стая угрожающих размеров: то ли гигантские птицы, то ли кто-то еще более страшный. Вглядываться не хотелось. В углу окна подрагивала паутина, ее хозяин, растопырив бесчисленные лапы, размеренно покачивался на тонкой, невидимой глазу, ниточке. Я тихонько дунула в его сторону: паучок собрался в тугой комочек и испуганно затих.       - Знаешь, я даже завидую ему. Этому пауку. – Голос Драко прозвучал непривычно тихо, - Он проживет здесь, в этой пыли, всю свою короткую жизнь, и сдохнет либо от старости, либо, что маловероятно, от какого-либо глобального катаклизма. Но это случится быстро, безболезненно и, пожалуй, совсем не скоро. А до того – успеет отловить несколько сотен мух и бабочек, свить не одно гнездо, вывести потомство. У него нет десятка вопросов без ответов, задач, в которых куда не поверни – всё равно получается не так и не то. И ни одного однозначного ответа, хоть тресни …. Что, как, почему и что делать с этим всем – каждый разбирается самостоятельно, и иногда кажется, что ты единственный такой – невезучий, чья лодка тонет, едва отчалив от берега. Что делать, когда твоя лодка тонет, Грейнджер, а? Вычерпывать, натирая мозоли, пока с ума не сойдешь, или кинуть всё к чертовой матери и сразу утопиться? Хотя кого я спрашиваю, - он хмыкнул и покосился в мою сторону, - ты как та лягушка в басне: будешь бить лапами до одури. И за себя, и за соседа, пока масло не собьешь и не выкарабкаешься. И остальных вытащишь. Даже явный балласт, который бы давно пора на помойку отправить.       - Балласт … - эхом повторила я. Слово отозвалось горечью. – Сколько такого, как ты выражаешься, балласта, мы похоронили за последний год. И еще раньше, мой бог… Маглы, волшебники – какая разница! Это были люди, живые, дышащие, плачущие, желающие – кто-то сильнее, кто-то слабее, а ты говоришь о них как о мусоре. Чистая кровь … Сколько порушено судеб из-за чистоты крови – сказки, которую выдумали несколько сотен лет назад, и которой до сих пор поклоняются, как какому-то божеству. И твоя семья – такие же фанатики. Кровь не может быть чистой или грязной, она одного цвета – красного! Драко, красного! И у меня, и у тебя, пойми ты это.       Комочек у двери что-то пискнул во сне, перекатился с боку на бок и затих. Ветер за окном натужно проскрежетал по ржавой крыше, прошелестел по ту сторону стекла и, взметая клубы уснувшей пыли, унесся в сторону. Я глянула в окно, силясь увидеть там что-либо, кроме черного тумана ночи. Пятна построек были едва различимы. Со стороны конюшен донеслось негромкое «гуууумммссссс» и стон, похожий на хрип.       Драко шагнул вперед, поднял покрывало и набросил на меня, попытался подоткнуть края, что, конечно же, у него не получилось, чертыхнулся да так и остался стоять, положив руки на мои плечи, забывшись. Два отражения в стекле – бледных, как дождем размытых, наконец-то стали ближе друг к другу.       - Ты спрашивала, кому принадлежит этот двор. – Тонкие напряженные пальцы осторожно, словно ища путь, миллиметр за миллиметром двигались по моим ключицам, перешагивали через колечки спутанных волос. – Его подарили моей матери, когда она вошла в род Малфоев. Свадебный подарок жениха. Вильгельм I одарил этим куском земли нашего предка, а мой прапрадед выстроил целую усадьбу. Потом, правда, со всеми этими войнами, пришлось в ней многое поменять. В итоге дом сравняли с землей, купальни и пруды засыпали, дубы выкорчевали и сожгли, оранжереи с волшебными растениями сожгли. Оставили парочку строений для неотложных нужд и заезжали сюда время от времени, по делам. Мать до сих пор хранит кое-какие старинные артефакты тех времен, а портреты, висевшие в парадном зале, до сих пор не потеряли разговорчивости...       … Шажок, еще шажок. Пальцы исследуют плоть – такие сухие, а гладят так нежно и бережно. Такие тонкие, а какая в них скрыта сила. Я помню его руки, высекающие из моего тела искры – в ту ночь, нашу первую ночь в мужской спальне, где на соседних кроватях в разноголосицу храпели Гойл и Крэбб. Он подмешал им в сок настойку сон-травы, которую в рукаве вынес из Снейповской кладовой, я убежала из спальни девочек, рискуя навлечь на себя гром и молнии Макгонагал. Моей залихватской храбрости хватило ровно до того момента, когда он задернул плотный полог и окутал постель заклятьем тишины.       Казалось, что в первые несколько мгновений наедине сердце качало не кровь, а ледяную воду, и бесстрашная старшекурсница, варившая Оборотные зелья, сражавшаясь с гигантскими пауками, над головой которой время от времени напевали свой мотив Непростительные проклятия, готова была грохнуться в обморок прямо там, в спальне слизеринцев, перед парнем-ровесником. Заскулить, расплакаться и убежать от стыда куда глаза глядят. А потом Драко поддел одним пальцем и спустил лямку майки, обжег горячим, как лава, дыханием впадинку между плечом и горлом …       И мир сразу стал другим. Дурманяще-цветным, изощренно-щедрым, тянущим душу взасос, остро колющим в самое сердце, то несущимся галопом, то бесстыдно замедляющим свой бесконечный ход. А когда голос мой сорвался уже не на крик, а на всхлип, когда последние капли его горько-сладкого пота высохли на моей груди, когда остатки ночной тьмы побежали навстречу огненно-красному рассвету – он прижал свою щеку к моей и прохрипел всего одно слово. Слово, которого никому еще, пока существует Вселенная, не говорили так нежно и так преданно. Я точно это знаю…