Одиночество крови

Jasmine You Не знаю, сколько прошло времени, но, кажется, мне удалось задремать прямо на полу, в твоих руках. Потому что когда резко поднимаю голову, то первое что вижу – тебя. Чуть улыбающегося, растянувшегося всем великолепным телом на ковре. Я же чувствую, как сейчас, когда проходят последние волны наслаждения, когда реальность постепенно начинает принимать свои очертания, появляется боль. И, надо заметить, боль не слабая, а самая настоящая, пронизывающее всё тело. Мне стоит огромных усилий не морщиться и не шипеть сквозь плотно сжатые губы при каждом движении головой. Юджи, это невыносимо, ты знаешь? Но, видя те следы, которые остались на твоём теле, я мысленно улыбаюсь себе, мысленно поздравляя с первой победой. Ты оказался не лучше и не хуже того Дьявола, который преследовал меня в моих снах и мечтах. Ты просто оказался другим. И сегодня я понял, что ты действительно – настоящий, во всей полноте этого слова. Ты не картинка и не вымышленный принц из детской сказки. Но самое обидно, что я понимаю, что сейчас внутри меня – пусто, как будто меня выпили до дна, иссушили, уничтожили изнутри, разорвав в клочья не только душу, но и то святое, что хранилось в ней. И страх от этого накатывает с новой силой, подгоняя кровь к лицу, заставляя чётко выделиться вены на запястьях. А в ушах я слышу лишь частые, оглушительные удары своего сердца. И что же дальше? Я никогда не любил тебя в том смысле слова, который привычен всем. Я всегда хотел обладать тобой и быть твоим. Куклой, статуэткой, цветком – кем угодно! Но что я получаю взамен? Пустоту. Именно ту пустоту, что кроется на дне твоих расширенных зрачков. У меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как дрожат пальцы. Резко сажусь на полу, почти что ловя губами воздух, жадно вдыхая его в лёгкие, сжимая в кулаках ворс ковра. Это несправедливо! Это не честно! Так не должно было быть! Чёрт возьми, не для того я продавал свою душу, чтоб оказаться на краю пропасти, где не видно дна! Смотрю на тебя через плечо, стараясь уловить в тебе хоть малейшую перемену от моего поведения. Ты всё так же божественно красив. И твои глаза до сих пор хранят отголосок красных, озорных огоньков. Кое-как дотягиваюсь до нижнего белья и джинсов, с трудом натягивая всё это на себя, и поднимаюсь с пола, тут же пошатнувшись от резкого головокружения. Я спиной чувствую, как ты наблюдаешь за мной, но молчишь. А я мечусь внутри своих мыслей, стараясь понять, что теперь мне нужно. Нет, я совершенно точно знаю, что одной такой ночи мне мало. Но слишком болезненно осознавать, что теперь я не буду мечтать о тебе до рассвета. Наверное, именно такое разочарование постигает охотника, который долго гонялся за желаемым трофеем, а получив его – не ощутил радости. На ватных ногах подхожу к окну, резко раздвигая тяжёлые занавески, и распахиваю его, впуская в комнату холодный, свежий воздух, пропитанный предрассветной влажностью и какой-то тревогой. Краем глаза замечаю на подоконнике твои сигареты, и без раздумья закуриваю, выпуская дым в светлеющее небо, ежась от холода с улицы. Что же дальше?.. — Юджи… А как думаешь, что будет с Хизаки если он случайно, — делаю акцент на этом слове, садясь на подоконник, чтоб не оказаться к тебе спиной и меня не застали врасплох. – …узнает о том, что было этой ночью? Он простит тебя и примет, как ни в чём не бывало? – Едва заметно улыбаюсь, смотря на тебя. – Ты не подумай, я, конечно, болтать не люблю, но мало ли… с кем не бывает ведь, верно?.. Даже на расстоянии я вижу, как чернеют твои глаза, как в них появляется холодая пустота, та самая, обильно приправленная злостью. И… и меня это веселит. Наверное, мне слишком необходимо ходить по тонкой леске, натянутой над зияющей внизу пропастью, чувствовать постоянный страх, желания и интерес проверить, а что же будет «если». Kamijo Полулежа на ковре, силюсь понять, что произошло за этот один короткий миг, отделяющий нас от оргазма, и почему так резко все изменилось. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, не строя иллюзий на твой счет, не обманывая себя – любовью с твоей стороны даже не пахнет. А в голове крутиться твоя последняя фраза. — …С кем не бывает? Нет-нет, Юичи, язычок-то придется придержать при себе. А то, неровен час, кто подкоротит. Это почти угроза. И, как и следовало ожидать – ты улыбаешься на нее. Забавное дело — ты не любишь меня, ты меня хочешь, и не более. Поэтому вполне закономерно, что теперь, после бурного финала, когда ты пресытился тем, о чем так давно мечтал, мое общество тебе наскучило. В этом сходство случайных партнеров со старыми игрушками. Они быстро надоедают, до новой игры. …Встаю, неожиданно легко, и не знаю, что тому виной – отсутствие на мне одежды или все еще ощутимые волны медленно уходящего удовольствия, после которых в теле всегда непонятная легкость – и подхожу к тебе. — А почему тебя волнует то, что может сказать мне Хизаки? Я никогда не поверю, что ты заботишься обо мне. Маленький бес, ты улыбаешься… так красиво. Тебе нравлюсь я в гневе, не так ли? Сейчас, когда ты в некотором роде получил меня, лишив себя, таким образом, ставшей, видимо, привычной подпитки для грез, только моя ярость способна снова зажечь в тебе огонь. Сам не понимаю, зачем мне это нужно. Зачем мне необходимо, чтобы ты и после этой ночи все еще хотел меня. Но нужно, как ни крути. Набрасываю рубашку, не заботясь о пуговицах, отыскивая на просторах комнаты свои джинсы, медленно привожу себя в порядок у зеркала, расчесывая волосы, исподтишка глядя на твое отражение. Взгляд невольно скользит по твоему обнаженному все еще торсу, по золотистой коже и шее – всей в ярких пурпурных засосах. Недовольно поводишь головой, видимо, тянут начинающие подсыхать укусы. Никогда не думал, что прокусить кожу так легко, и главное – так сладко. Смотрю на себя, остановившись взглядом на царапине, почти идеально-вертикальной, ярко выделяющейся среди таких же, как у тебя, следов безудержной страсти этой ночью. — Ах ты, сволочь… — Тихонько твоему отражению, но даже с какой-то малой толикой нежности. – Ну, вот посмотри, что ты сделал, а? — Сам хотел. – Бурчишь в ответ, все еще прислушиваясь к неприятным ощущениям в собственном теле. Пожалуй, я был слишком неаккуратен с тобой сегодня, наверняка тебе больно, но что я могу сделать? Иначе любить, увы, не умею. — Хотел. Только есть одно «но»… Развернувшись, сажусь на низкий подзеркальный столик, скрестив ноги. И меряю тебя взглядом, прислушиваясь к тому, что говорит внутренний голос, утолена ли на сегодня жажда крови. Кажется, пока все спокойно. — Пускай то, что я скажу Хи, тебя не волнует. Мне от него это не скрыть, — Слишком саркастичный акцент на предпоследнем слове, но так даже лучше, — Ты только смотри сам не проколись. А то вряд ли получиться убедить, что мы оба подверглись нападению неизвестных науке зверей. Ты ухмыляешься, чуть откинув голову назад, а я ловлю себя на том, что невольно любуюсь твоей молчаливой наглостью и явственно говорящим сейчас взглядом: «Да плевать я хотел на твои увещевания, Юджи Камиджо». И все же, думать о Хизаки тяжело. Мне бы не хотелось сознательно причинять ему душевную боль, и, черт побери… Если бы он смотрел на жизнь проще, скольких проблем можно было бы избежать! Порой мне непонятно, неужели я дал ему мало доказательств любви к нему? А я действительно его люблю, именно так, не эгоистично, как любят один раз в жизни, по-настоящему, без всяких оговорок и недоговорок. И сегодняшняя ночь с тобой, Ю, даже не имеет права называться изменой. Просто жизнь зачастую рисуется мне на примере альянса пчел и цветов. Цветов на земле так много, и разных, и хочется вдохнуть аромат каждого, проживая очередной день как последний. Хизаки не поймет. Но я почти уверен, что он не устроит ни скандала, ни истерики, стерпев все тихо и молча, по-мужски, но в душе останется очередной рубец. И возможно, когда-нибудь этот ангел предаст и покинет меня, как покинул моего любимого Лестата его Луи. А затем точно так же вернется, и время не будет иметь значения, словно мы и в самом деле бессмертны, и столетие проходит для нас в одно короткое яркое мгновение. …Ты, тем временем, уже собран, даже надел темные очки, и смотришь, как я по очереди тушу свечи, оставляя лишь пару, чтобы выйти в коридор. — Юичи? – Беру тебя за плечо, уже у самой двери. — А? — Держи. Кладу тебе в карман второй комплект ключей от этой квартиры, усмехаясь про себя. Нет, мой хороший, как бы не хотел ты сейчас думать, что смог унять огонь, терзающий тебя при мыслях обо мне – тебе это не удастся. Я заставлю тебя мечтать обо мне еще больше, еще бесстыднее, еще обреченнее, чем раньше. — Думаю, раз в неделю будет достаточно. Только нужно аккуратнее. – С улыбкой поворачиваю голову, открывая твоему взору укус на моей шее. Черт, а ведь и правда похоже на укус вампира. Мне даже не обидно почти, а боль… а боль пройдет быстро. Бросив на тебя прощальный взгляд, тихо смеюсь сам с собой, запахнув полы пальто и сбегая по ступенькам вниз, пока ты остаешься один на один перед дверьми вызванного мной лифта. * * * Холодная пустота медленно сменяется на колющую обиду, а затем на безграничную злобу ко всему происходящему. «Это не честно, не честно, не честно» — пульсирует в висках, пока я молча провожаю твою фигуру взглядом. Тело продолжает неприятно болеть, и я убеждаю себя, бесшумно спускаясь в лифте, что я и есть эта боль, а, следовательно, мне безразлично. Перебираю ключи в кармане, услужливо оставленные тобой. Юджи, неужели ты и правда думаешь, что я приду сюда ещё раз, но по собственной воле? Пока я в этом совсем не уверен. За считанные минуты добираюсь до метро, как будто эта дорога мне не в новинку. К подземному переходу медленно стекаются серые силуэты людей, все они, как один, похожи. Их отличает только цветастость зонтиков, прихваченных из дома ввиду возможного дождя. А утро сегодня до головокружения светлое, свежее. Захожу в полупустой вагон, садясь на место с краю, не обращая внимания на косые взгляды случайных пассажиров. В такое время мало кто едет из центра домой. И в голове сами собой прокручиваются события прошедшей ночи. Наверное, я ещё долго буду вспоминать об этом, если ты, Юджи, не сможешь предложить мне что-то, что заслонит собой такие воспоминания. И я пока совершенно не уверен, что ты сможешь. Через пару остановок в вагон заходит юноша, лицо которого мне кажется каким-то смутно знакомым… как будто я видел его во сне или в далёкой жизни за пределами Токио. Парень удачно садится напротив меня, встречаясь со мной взглядом, и если я отвожу глаза резко в сторону, то он, я просто чувствую, продолжает внимательно смотреть на меня. Чисто по инерции поднимаю ворот свитера выше, придерживая его рукой, чтоб скрыть ту красоту, которая находится у меня на шее, и пытаюсь вспомнить, были ли у меня когда-нибудь знакомые с европейской внешностью… Пока я жил с родителями в Аичи, нашими соседями была семья гайдзинов, приезжих откуда-то то ли из Канады, то ли из Швеции, в их семье был один-единственный ребёнок, мальчик, но если моя память меня не подводит, он погиб в какой-то случайной перестрелке в окраине города. В моём классе никогда не было европейцев, это я помню точно. Правда вот в параллели учились брат с сестрой… И кажется я даже дружил с тем мальчишкой… Как же его звали? Крис! Кристиан… Искоса смотрю на парня, который, как завороженный не отводит от меня взгляда уже которую минуту. Нет, не похож… Крис был повыше, да и черты лица другие. Но как же мне знакомо это лицо! Впрочем, времени на рассуждение у меня не остаётся, и я быстро поднимаюсь с сидения, уходя в другой конец вагона за секунду до появления платформы за окном. Когда же я выхожу из дверей, вместе со случайными попутчиками направляясь к переходу, я замечаю краем глаза, что парень выходит следом, неотступно следуя за мной. Не нравится мне что-то это, очень не нравится. Стараясь слиться с народом, я первый теряю его из виду, а когда захожу в нужный мне поезд, и не важно, что движется он со всеми остановками и это займёт больше времени, парень заходит следом, в ту же дверь, и вновь садиться напротив меня, меряя взглядом. И тут меня как будто осеняет. Совершенно точно, я знаю его. Как же… как же раньше я не мог вспомнить его имени и лица? Тёмные, почти чёрные, чуть волнистые волосы, доходящие до плеч и эти большие глаза, которые, казалось, видят тебя насквозь… На удивление тонкие, изящные руки, руки пианиста, кем он и был. Мы познакомились с Аароном Ионеску ещё в музыкальной школе. Он учился на класс старше меня, но отчего-то мы очень быстро нашли общий язык. Аарон всегда был как не от мира сего, и это меня в нём и привлекало. Он сочинял произведения, которые вызывали у меня тихий восторг. А как он играл! Так играть может только сам дьявол! Я всегда негодовал, для чего он ходит в музыкальную школу, если у него дар от Бога (или Дьявола), и ему совершенно не интересно, да и не нужно просиживать на уроках музыкальной истории или учить гаммы. Если человек талантлив – он талантлив во всём, и Аарон был лишним тому подтверждением. Он успевал учиться в школе на отлично, прекрасно рисовал, обладал просто феноменальной памятью, и при этом у него всегда была куча свободного времени, которое он с удовольствием тратил на общение со мной. Несмотря на то, что его родители переехали в Японию из Румынии, Аарон родился уже здесь и превосходно владел японским, как и румынским, языком. Я потерял с ним связь, когда он уехал в Киото, рассчитывая поступить в музыкальное училище именно там. И вот сейчас, спустя довольно много лет, я вижу его перед собой, но подойти духу не хватает. Он совсем не изменился, разве что волосы стали длиннее, а глаза совсем чёрными. … Когда я поднимаюсь по ступеням из метро, и в глаза бьёт уже вставшее очень высоко бледное солнце, чьи-то пальцы очень неуверенно сжимаются на моём локте, но я уже почти на сто процентов уверен, что это именно Аарон. — Юичи? – Он заставляет меня остановиться, не дойдя пары ступенек до конца лестницы. Оборачиваюсь к нему, открыто улыбаясь. – Ты меня узнал? – Его глаза светятся. — Узнал. – Продолжая улыбаться, отвечаю ему. — Я так рад тебя видеть! – Он сжимает мою руку, и я чувствую, какие у него тёплые пальцы. — Я тоже. Как ты оказался в Токио? — Я живу и работаю тут… уже несколько лет. В Киото, — По его лицу на миг пробегает какая-то тень, — не получилось задержаться. В Аичи, сам понимаешь, делать нечего, поэтому и поехал именно сюда. — Ммм… вот оно как.. – Как-то растерянно отвечаю ему, мягко высвободив свою руку, натягивая тонкие перчатки. – Может, прогуляемся? — Прости… я не могу сейчас, дела-дела. Но мне бы очень хотелось пообщаться с тобой! — Позвони? Я дам тебе… Но он перебивает меня на полуслове, жестами показывая свой отказ. У него всё такие же тонкие, длинные ухоженные пальцы. — Я тебе сейчас дам… кое-что… — Аарон роется в карманах куртки и через пару секунд извлекает оттуда два глянцевых флаера. – Вот, держи. Приходи сегодня вечером, там и поговорим. Я познакомлю тебя с очень интересными людьми. – На последней фразе он как-то загадочно улыбается, показывая взглядом на мою шею. Спохватившись, вновь придерживаю ворот рукой, переводя взгляд со старого знакомого на флаера: — А что там..? — Ты приходи, и узнаешь. Я уверен, тебе понравится. Мне бежать надо, Юи, ты уж прости, хорошо? Я буду ждать тебя вечером! – С этими словами, он быстро спускается вниз по ступеням. — Аарон! Погоди! Как я тебя там найду? — Я тебя сам там найду! – Он улыбается через плечо и исчезает за поворотом тоннеля. И в каком-то забытье я медленно двигаюсь к дому, спрятав в карман флаера. Проснувшись поздно вечером, я понимаю, что боль никуда не ушла, от неё дикий дискомфорт во всём теле. И первое, что я понимаю – сегодня ты не снился мне. Сегодня я вообще спал без снов, будто провалившись в чёрную бездну небытия. Кое-как поднимаюсь с кровати, кряхтя, как старый дед. Телефон на столе приветливо мигает, сообщая о новой смс. «Ю, завтра репетиция в десять. Не опаздывай. Хизаки». Как сухо и официально. Интересно, что ты успел наплести ему? Проходя мимо зеркала, очень «радуюсь» той красоте на теле, которую ты оставил мне в память о прошлой ночи. На кухне на столе лежит записка от Мали: «Уехала в центр. Буду поздно. Нагоя сыт и доволен. Юичи, если соберёшься куда – позвони, я очень волновалась вчера…» Возвращаюсь в комнату, попутно достав из кармана пальто те два флаера, которые с утра мне вручил Аарон и ключи от квартиры. Рухнув на кровать, изучаю цветные бумажки, пытаясь понять, куда же всё-таки меня так звал друг детства. Но никакой путной информации для себя не выношу. Название клуба ничего не даёт, а вот описание того, что сегодня там должно происходить наталкивает на мысли. Мелкий текст на обратной стороне флаера заставил меня надолго призадуматься: «Однажды царь Израильский проходил по стене, и женщина с воплем говорила ему: помоги, господин мой, царь. И сказал он: если не поможет тебе Господь, из чего я помогу тебе? С гумна ли, с точила ли? И сказал ей царь: что тебе? И сказала она: эта женщина говорила мне: «отдай своего сына, съедим его сегодня, а сына моего съедим завтра». И сварили мы моего сына, и съели его. И я сказала ей на другой день: «отдай же твоего сына, и съедим его». Но она спрятала своего сына». (4ая Книга Царств, 6, 26-29) «Преждевременные похороны или случайное погребение человека в состоянии каталепсии или бесчувственности. Саммерс говорит, что в начале ХХв. в Соединенных Штатах сообщалось в среднем об одном преждевременном погребении в неделю («Vampire: Kith and Kin»), в книге «Buried Alive» (1895) Франц Хартман ссылается на 700 случаев в его собственном врачебном округе в конце ХIХв,— правда, надо отметить, что доктор был оккультистом. В древние времена, когда медицинские знания были менее развиты, ошибки могли быть более частыми, отмечал Poop в «De Masticatione Mortuorum» (1679), и вандалы, грабящие труп вскоре после погребения, легко могли быть испуганы его «воскрешением». Усилия при освобождении из гроба могли вызвать и внешние повреждения тела, и кровотечение». «Эрнест Джонс объясняет, что вампир — это «ночной дух, обнимающий спящего, чтобы сосать из него кровь; очевидно, что он — следствие кошмара». Согласно поверью, вампира можно извести, если найти его могилу, затем произвести эксгумацию трупа (который будет найден в превосходной сохранности) и уничтожить его одним ударом копья или лопаты прямо в сердце. Кальме, бенедиктинский монах, писал: «Ни одни человек не может освободить себя от ужасного нападения, пока не выроет трупа из могилы, не забьет ему в грудь острый кол, отрубит голову, вырвет сердце, или даже сожжет тело без остатка». И всё это заканчивалось более крупным текстом, который на чисто лишил меня желания идти сегодня в это место: «Кровь является для нас источником силы. Мы ненавидим солнечный свет. Святая вода жжет нашу плоть словно кислота. Домашние животные приходят в ужас от одного нашего присутствия. Мы необычайно сильны и быстры. Зеркало не отражает наших ликов. Наши сердца не бьются, но мы не мертвы. Губы наши ярко-алого цвета, но лица безжизненно бледны. Имя нам...» Что-то слишком часто стала всплывать эта тема в моей спокойной и размеренной жизни. Совпадений не бывает, а в случайности я не верю, но всё это слишком не похоже на реальность. Все события последних дней слишком красочно заканчиваются этой глянцевой бумажкой у меня в руках. Или же это только начало? В любом случае, я уверен на сто процентов, что тебя, Юджи, очень бы привлекла такая идея, тематическая вечеринка, стало быть. Ах, если бы у нас с тобой были иные отношения, я совершенно точно бы позвонил тебе сейчас, с жаром рассказывая о внезапной встрече с Аароном и перечитывая тебе текст, что мелкими, витиеватыми буковками написан на обратной стороне флаера! Но… увы и ах! Такой возможности у меня нет, по крайней мере, сейчас. Я с детства был слишком любопытен, что ни раз доставляло мне и моим родителям ряд не слишком приятных проблем, если, конечно, проблемы вообще могут быть приятными. И вследствие этой не хорошей черты характера, я решил отбросить все дурные мысли, мысли об утренней репетиции и прочем. В конце концов, я иду туда не для того, чтобы погружаться в мир, созданный иллюзией и желаниями веры, а лишь потому, что хочу пообщаться со старым другом, которого даже не рассчитывал когда-либо встретить вновь. * * * Пока медленно бреду до парковки, к слову, расположенной совсем близко от многоэтажки, где мы распрощались, все думаю о том, что было этой ночью, перебирая в памяти отдельные моменты и улыбаясь сам себе, пряча лицо в шарф. Ты порадовал меня, Юичи, весьма. Надо же, кто бы мог подумать, что меня сможет так завести твое тело, а твоя отзывчивость найдет отклик, равный по силе разве что сумасшедшему влечению на грани бзика? Но, кажется, я позволил себе этой ночью слишком много, а за удовольствия, как известно, приходится платить, но что ни говори – эту ночь я не забуду долго, может, даже совсем никогда. …Я всегда любил определенную тематику, всяческую эзотерику, мистику, так что в ранней юности стал ее рабом. Европейская литература, европейское кино, как раз в тот момент хлынувшее на Восток, новомодные течения – все это накрыло меня с головой. Именно по этой причине оставив музыкальное училище, куда, кстати, приняли меня без особых усилий с моей стороны, я ударился во все тяжкие. Дни и ночи, ночи и дни, стертые в одни совершенно нескончаемые длинные сутки, наполненные кайфом – вот что тогда было моим миром. Случайные связи, случайные люди, едва ли ни секс, кровь и рок-н-ролл в идеале, такой, каким он пришел в мир шоу-бизнеса. И если бы не подвернувшаяся совершенно случайно работа младшего менеджера по сопровождению групп в турне – еще неизвестно, был бы я тем, кто я сейчас есть, или закончил бы свою жизнь на рубеже двадцати с чем-то лет, в каком-нибудь притоне, загнувшись от передозировки. Экстази, кокаин – эти демоны делают глаза совсем черными, мир изгибается так, как угодно тебе. Цветные линзы, антураж демона или вампира, в этой компании «бисексуальность считалась модной», и чем больше твой эпатаж, тем лучше. Мейк-ап, стиль, несуразный внешний вид – я медленно, но верно шел к цели, не до конца понимая смысл преобразований. Сказочные картины бытия, в реале никогда не происходящего. Скорее всего, ночью ты заметил мои шрамы, находящиеся совсем даже не на видимых глазу участках тела, и может, когда-нибудь я рассказал бы тебе природу их происхождения, будь у меня время и желание делиться с тобой. Но… Впрочем, не стоит ведь зарекаться, чем черт не шутит – прошедшая ночь прямое тому доказательство – возможно, когда-нибудь я и расскажу тебе, кто и как пристрастил меня к вкусу и жажде крови, в прямом смысле этого слова. Токио пробуждается совсем незаметно, ведь этот город никогда не спит. Подобно Сан-Франциско или Новому Орлеану, здесь тоже имеется своя ночная жизнь, но коренным образом отличается от западной. Исключая разве что псевдо-европейские клубы сомнительных названий и сомнительной репутации. Я стараюсь избегать их, потому что они все равно что десятый оттиск через копирку – достойных заведений в этой части земного шара практически нет, и как здорово было бы отыскать хотя бы один… Зачем? А просто так, вспомнить молодость, которую я так мощно почувствовал прошедшей ночью, с тобой. Мне не хочется гнать машину, поэтому получасовое стояние в пробке нисколько не нервирует, а напротив, позволяет мне расслаблено подумать о том, как вышло так, что при всем совпадении пристрастий моим сердцем навеки завладел Хизаки, а тебе досталась унизительная роль любовника, причем отнюдь не «любимого». Вкус крови, своей или чужой – неважно, всегда был моим наркотиком. Кому-то может показаться отвратительным, и это действительно так, если слизывать капли из пальца или прокушенного языка. Но чуть застывшая капелька темной крови – это нектар. Когда она попадает на губы, я чувствую ни с чем не сравнимое наслаждение, разве что ни в глазах темнеет, и рассудок совершенно отключается, как у акулы, которая чует кровавое пятно за сотни километров от того места, где оно пролилось. И плывет туда, безошибочно, настигая жертву врасплох. Так и я. От запаха крови теряю голову, а ведь она у всех разная на вкус. У кого-то соленая, у кого-то горькая. У тебя, Жасмин – сладкая. Действительно сладкая. И сейчас, положив голову на сомкнутые руки на руле, я представляю, как было бы восхитительно оставить на тебе глубокий аккуратный порез длинною в дюйм, чтобы дождаться выступившей крови и дать ей слегка застыть, после чего осторожно собрав, и в очередной раз потерять контроль. Хотя ты взял предложенные мною ключи, но с таким лицом, что боюсь, еще раз в эту квартиру мне не затащить тебя и волоком. Следует что-то придумать, и быстро, пока я сам не убедил себя в бесполезности этой затеи, равно как и наших непонятных отношений. «Друзья, которые спят друг с другом» — хорошая фраза, но немного не тот случай. Мы не друзья. Нас даже приятелями назвать сложно. Порой мне кажется, что ты ненавидишь меня и убить готов, но вчера ночью я понял, что на самом деле это всего лишь не знающий иного выхода порыв страсти, животной, безудержной. Наверное, мне нужно быть с тобой более осторожным. И более недоступным, чтобы ты вновь захотел меня. …Тихо открыв дверь, прохожу в коридор, беззвучно снимая пальто. Хизаки спит, я точно знаю – он не так сложен по натуре, как кажется, и если бы не спал, успел бы уже обзвониться мне, как всегда делая вид что не помнит о том, что мой телефон на тихом режиме. В ванной меня ждет неприятный сюрприз. В конце концов, царапины и порезы еще ни о чем не говорят, но вот ярко и недвусмысленно отпечатавшиеся следы губ и зубов на моей шее не оставляют ни малейшей лазейки. Вздохнув и проматерив тебя на чем свет стоит, принимаюсь расчесывать волосы, стараясь не думать о том, что скажу Химэ. А может, и говорить ничего не придется? Если я лягу сейчас рядом с ним, он проснется, конечно же, проснется и потянется за такими привычными ласками и поцелуями, и тут же увидит все во всей красе. И тогда… И тогда меня ждет ледяное молчание, отчуждение на пару дней и изгнание в гостиную, опять же молчаливо. Как-то раз Хи мотивировал это тем, что не желает спать в одной постели с человеком, который, точно шлюха, приходит к нему из кровати другого. Что ж, он прав. Но никогда и ни при каких обстоятельствах Хизаки не прогонит меня насовсем, потому что привязан ко мне оковами более надежными, чем сталь. Он любит меня. И в чем-то эта любовь губительна, я даже рад, что не могу ответить ему тем же, но это не значит, что мои чувства слабее. Просто ему стоило бы появиться в моей жизни лет на десять раньше, и возможно тогда все было бы иначе. …Спящий Хизаки кажется очень ранимым и беззащитным. Может, поэтому мне не нравится проводить с ним ночь так, как сегодня я провел ее с тобой – он ненавидит боль. Она его нервирует. О каком наслаждении может идти речь? Его светлые волосы рассыпаны по подушке, прерывая затейливый узор на ней, тонкую вышивку, которой расшита вся постель. Я мог бы конечно стелить простые хлопчатобумажные простыни, но это слишком скучно. Сознательно или бессознательно окружая себя красивыми дорогими вещами, мы более чувствуем свою значимость. По крайней мере, я думаю так. — Оджи… Хи приоткрывает глаза, чуть улыбнувшись. Он не ждал меня так рано. Улыбаюсь ему в ответ, погладив по щеке: — Ты спи. Рано еще. — Мм… Сев, он обвивает меня руками, прижавшись горячим ото сна телом и, посидев пару секунд, начинает медленно целовать в волосы, мурлыча на ухо что-то бесконечно нежное. Пока не замирает внезапно и резко, так, что кажется даже дыхание перехватило. Он увидел укус на шее, и синяк, и еще царапины. Всю положенную «красоту». За окнами поднимается солнце. В такие моменты я понимаю, почему вампиры не выносят света. Он разрушает всю их губительную красоту, разрывает мистическую взрослую сказку в клочья. И видения совершенных бессмертных созданий гордо удаляются спиной, точно так же, как сейчас уходит Хизаки, быстро и уверено, бросив мне напоследок обидное слово, признаться, задевшее меня. — Дешевка. Что ж… Видно, заслужил. Но это совсем ничего не меняет. Остаток утра досыпаю один, разнежившись в постели и чувствуя ставшую уже приятной легкую боль от твоих ласк. Сейчас мне хотелось бы еще разок увидеть во сне как твое лицо исказиться болью, а затем экстазом, в те моменты, когда я кусаю тебя, беззащитно впиваясь в кожу отнюдь не вампирскими, но все равно острыми зубами. Это почти сны бессмертных богов. Днем он будит меня без единого слова, просто положив руку на плечо. За окном пасмурно. — Я поеду к себе, жди к вечеру. – Вот и все, что говорит мне Химэ, перед тем как уйти, тихо прикрыв за собой дверь. Он обижен и зол. Еще бы. Я на его месте не реагировал бы никак на подобное, только если бы не знал, с кем мне изменяют. Подозреваю, что Хизаки побесится день-два, и если ты по глупости себя не выдашь – все обойдется. В квартире холодно, я ежусь, садясь и кутаясь в одеяло. Ненавижу такие дни, в особенности после на славу проведенной ночи. …В душе вспоминаю, что Хи укатил, видимо, переложив на меня все обязанности работы над нашим первым клипом, а работы еще непочатый край. Даже концепт как следует не придуман, и надо срочно что-то решать, потому что сроки уже поджимают, скоро будут готовы костюмы. К слову, я никогда не завтракаю по утрам, исключая даже кофе. Хизаки как-то заметил, что вообще не видел, чтобы я что-то ел. Возможно, мне это не столь важно, как мысли, зрительные образы, и за ними совсем не замечается насущная сторона бытия. Так и теперь: позднее утро, а я сажусь в машину и еду в музей Европейской культуры в Акихабаре, надеясь подчерпнуть там какой-то источник вдохновения, сокрушаясь по поводу того, что здесь, в Токио, это сделать очень сложно. Замки, барельефы, призма солнечной готики глазами Гюго, сияющие ангелы и мрачные демоны, вампиры, древние кланы, вечная жизнь, навеки проклятые, бессмертные, пьющие кровь… Все это захватывает разум, заставляя бродить несколько часов, погрузившись в свои мысли. Клан бессмертных? Отлично. И плевал я на дурные приметы, вроде лежание в гробу и прочих намеков. Картинка почти полностью предстает передо мной, и как мало для этого нужно – всего-то быть неузнанным, темные очки и неброская одежда, выдающая отрешенность натуры. К таким людям не подходят с рекламными проспектами, даже если они идут медленно из зала в зал, вглядываясь в полотна и предметы декора чуждой цивилизации. Все-таки японцы – слишком патриархальный народ в том, что касается искусства. Интересно, как бы ты оценил мою идею? Поддержал бы? Я так и вижу тебя – слегка не от мира сего, упоенно восхищенного своей красотой, самолюбование высшей пробы. Вокруг тебя должно быть множество мелких красивых вещей, которые ты так любишь. …Покидая выставку, запахиваю пальто на все пуговицы, потому что на улице совсем не жарко, и ловлю себя на мысли, что слишком большой процент своих размышлений посвятил сегодня тебе. Это несколько тревожный симптом. Хи возвращается, как и обещал, к вечеру. И ведет себя именно так, как я думал – вежливо и холодно, пока я не выдерживаю, беря его за руку, невзначай притягивая к себе. — Это ровным счетом ничего не значит. Хмыкает, отворачиваясь. Я знаю, что сейчас с его языка рвутся тысячи обидных, но справедливых слов. А он молчит. — Химэ, ну, ей-богу… Ты же сам понимаешь все? — Что – все?! Что ты бегаешь от меня по чужим постелям? Началось. Его карие глаза буравят меня, крылья носа возмущенно трепещут. Да, я разозлил его, ужалив за живое. Неужто он так сильно любит меня? — Ты хоть понимаешь, каково мне? Видеть все это, — он с вызовом указывает взглядом на следы на моей шее, — и молчать при этом, снося все? Реши уже, с кем ты хочешь быть! Вырвав руку, Хизаки усаживается в кресло, глядя в одну точку, бессмысленно щелкая каналы. Будь у меня иной характер, это бы меня, наверное, устыдило. — Я люблю тебя. Этого довольно. – Мой тон не терпит возражений. — В чем она заключается – твоя любовь? В постоянных изменах? И снова по кругу. Но как мне объяснить ему, как добиться через эту стальную броню, что временные связи носят исключительно развлекательный характер. Что это своего рода спорт, бег на некую дистанцию. И тем обиднее, что я ни под каким видом не могу сказать, что переспал с тобой. Хи это поразит в самое сердце, а сердце его мне слишком дорого, чтобы вот так взять его и разбить. — Когда-то ты сказал, что веришь мне. Поверь и теперь. Это, — небрежным жестом указываю на шею, усмехнувшись, — ровным счетом ничего не значит. — Как же… Но он уже колеблется. А ведь все так просто – просто манипулировать любящими людьми. Хизаки очень любит, когда я перебираю его волосы. В такие мгновения он становится похож на одного из своих котов, которые, кстати, обожают улечься у меня в ногах, когда мы ложимся спать. И теперь я знаю верное средство заставить его не сердиться на меня, чувствуя себя при этом, однако, нашкодившим ребенком. — Химэ… — Шепотом на ухо, запуская пальцы в медовые пряди у него на затылке, — Прекрати. На обиженных воду возят. — Ты чудовище. – Небрежно, констатируя факт, ровно за секунду до того, как его руки обвивают мою шею. Вот и все. Всего-то… Так просто управлять людьми, если знаешь, где расположен у них руководящий рычажок. У Хизаки он называется «Оджи». * * * Уже совсем стемнело к тому моменту, как я добрался до Акасаки. Бредя по узеньким улочкам, сталкиваясь с разномастным народом, я отчаянно пытаюсь найти клуб с не слишком примечательным названием «White Noise». Наверное, пока я не зашёл в помещение, стоило бы отзвониться Мали, сказать хотя бы на всякий случай, где я нахожусь, где буду… Только вот слово «наверное» тут ключевое. Завернув на очередную улочку, примыкающую к центральной улице, я понимаю, что в конце меня ждёт тупик, и тут взгляд сам собой падает на тяжёлую деревянную дверь, выкрашенную в тёмно-бордовый цвет и густо залитую сверху прозрачным лаком. Над дверью, бледно подмигивая, красуется вывеска: «White Noise» и ниже приписка: «We are always glad to see you!». В конце улочки, там, где она заканчивается бетонным тупиком, о чём-то громко и на английском спорят два подростка, очень вызывающе одетые. В бледном свете подвесных фонарей всё это – и дверь, и тупик, и безлюдная улочка, если не считать двух ребят в конце неё, и эта вывеска – создают воистину не самый положительный эффект. Мне кажется, что даже сквозь перчатки тепло рук не сохраняется, а просачивается, сменяясь жутким холодом. Передёрнув плечами и посильнее надвинув на глаза очки, подхожу к двери, резко дёрнув её на себя. Она с охотой поддаётся, и мне в лицо тут же ударяет яркий неоновый свет, сигаретный дым и пропитанный алкоголем и запахом крови воздух. Никакой видимой охраны, никаких людей, проверяющих входные билеты. Лишь два молодых человека, лица которых скрыты какими-то чёрными масками, изучают меня с ног до головы, никак не реагируя на моё перемещение по клубу. Длинный узкий коридор выводит меня в небольшой зал, и сразу в поле зрения попадает сцена, на которой под звуки какого-то оглушительного транса, две девушки (им на вид не больше шестнадцати!), в белоснежных платьях и с аккуратно уложенными волосами, полосуют ножами, лезвия которых отражают цветные блики освещения в клубе, парня, позволяя крови сочиться на пол. А парень… он улыбается, широко раскинув руки. Мне кажется, что я попал в какой-то ночной кошмар. Музыка жестоко бьёт по барабанным перепонкам, в голубоватом свете помещения, где яркие цветные вспышки появляются только на сцене, люди кажутся какими-то тенями, призраками, сотканными из света и сигаретного дыма. Они безмолвно ходят по клубу или сидят за барной стойкой и почти никто, кроме меня, не обращает никакого внимания на сцену. Мне же очень сложно заставить себя отвести взгляд от действа на ней. Может быть от того, что сейчас середина недели, народу в помещении почти нет, это облегчает мне задачу в поисках Аарона, но не настолько, чтоб я мог ликовать про себя. Всё-таки надо было позвонить Мали. И не поддаваться желаемому риску – придти сюда одному. В помещении, кажется, холоднее, чем на улице, и я поднимаю воротник пальто, зябко передёрнув плечами. — Юичи! От этого окрика я чуть на месте не подпрыгиваю. Резко оборачиваюсь, и вижу перед собой Аарона, приветливо улыбающегося мне. — Я думал, что ты уже не придёшь… — Ты знаешь… лучше бы не приходил. – Кошусь на сцену, где действо совершенно не меняется. Лишь платья у девочек уже не белоснежные, а в красных подтёках и брызгах. – Аарон, что это вообще такое?! Ты мне можешь объяснить? Мне кажется, что я попал если не в кошмар, то в сумасшедший дом! — Ах, Юичи, а ты всё такой же впечатлительный. – Он улыбается, беря меня под локоть и ведя куда-то в глубь помещения. – Расслабься, с тобой тут ровным счётом ничего не случится! — Ах, ну конечно… — Бурчу ему в ответ. — Я очень рад, что ты всё-таки пришёл! Мне так много надо тебе рассказать! Ведь я даже и не думал, что когда-нибудь вновь встречу тебя. – В темноте его глаза сияют багрово-красным… Так же блестели вчера твои глаза при виде, вкусе крови. — А ты не мог выбрать место… поспокойнее? Он лишь молча улыбается мне, заводя в отделённую от зала комнату. Резко заглушившаяся музыка вызывает лёгкий звон в ушах, а красное свечение настенных ламп по всему помещению приятно успокаивает глаз. Только вот я-то рассчитывал, что мы пообщаемся с Аароном один на один, но моя глупая иллюзия развеялась, как только я переступил порог. В комнате, помимо нас, находятся ещё четыре человека: молодой парень-полукровка и три девушки, приветливо улыбающиеся нам. — Дорогие мои, познакомьтесь! Это мой хороший друг, давний знакомый – Жасмин. Я даже напрягаюсь от такого обращения. — Познакомься, — обращается Аарон ко мне, — это Николя, Юмико, Софи и Сиен. Сдержанно улыбаюсь новым знакомым, не скажу, что самым приятным, и присаживаюсь в кресло недалеко от входа. Аарон же в свою очередь доходит до мини-бара, встроенного в стенку, извлекая оттуда бутылку абсента и передавая её в руки одной из девушек. Честно, я даже не запомнил, как зовут каждую из них. Аарон садиться на диван, рядом с парнем, закинув ногу на ногу, и внимательно смотрит на меня. — Жасси, ты расслабься. Представь, что тебя пригласили на вип-вечеринку. Тихо усмехаюсь, снимая перчатки и тут же пряча руки в карманы пальто. Расслабься. Это звучит почти как издевательство! — Знаешь, я думаю, у нас теперь будет много времени, чтоб обсудить те годы, которые мы с тобой не виделись… — Аарон задумчиво наблюдает за приготовлением абсента. – Скажи мне, тебя не отпугнул текст, напечатанный на флаерах? — Отпугнул? – Чувствую, как во рту слишком резко пересохло. – Нет. Ни разу. – С вызовом смотрю на него. – Наоборот, привлёк. — Я так и думал. – Он улыбается, и в этот момент одна из девушек подносит мне рюмку с зажжённым абсентом. Кажется, Хизаки, утром я буду не в лучшей форме… … Просыпаюсь я от яркого солнца, бьющего прямо в глаза. Голова просто раскалывается и практически все события прошлой ночи буквально стёрлись из моей памяти. Но, кажется, отдохнул я неплохо. Напротив меня, на кресле сидит Аарон, и, скрестив руки, смотрит на меня. — Доброе утро, Юичи. — Нихрена оно не доброе. – Цежу сквозь зубы, садясь на диване. С удивлением обнаруживая на себе расстегнутую до живота рубашку и пару полос на груди, которые горят, вызывая новые приступы боли во всём теле. Да-а, хорошо отдохнул. – Который час? — Почти час дня. Я думал, по правде говоря, что ты проспишь до вечера… — Сколько?! – Кажется, что похмелье просто рукой сняло. Судорожно достаю из кармана лежащего рядом пальто мобильный, и с ужасом обнаруживаю энное количество пропущенных вызовов и от тебя, и от Хизаки. Кажется, меня ждёт умопомрачительная встреча в студии. Аарон наблюдает за тем, как я в панике пытаюсь привести себя в порядок, и улыбается. — Юичи, ты помнишь, что было ночью? — Ага, как же. Моя память решила отключиться где-то между очередным твоим монологом о вампирах, моих рассуждениях на эту тему, и третьей стопкой абсента. – Натягиваю пальто, пряча глаза за солнечными очками. — Я так и думал. – Он тихо усмехается и провожает меня до выхода из клуба. Господи, как хорошо, что отсюда до студии совсем близко. – Знаешь, я и не думал, что ты так активно будешь поддерживать беседу и разделять наши взгляды. — Я сам не думал… — Бурчу в ответ, застёгивая на ходу пальто. — Приходи в эти выходные, тут будет жарко. И, знаешь, я совсем не обижусь, если ты прихватишь с собой кого-нибудь… — Он на секунду задумывается. – Да хотя бы твою сестру! Ха, нет уж! Мали я не потащу в это место ни за какие коврижки, и уж тем более не собираюсь рассказывать ей о своей маленькой слабости, новом увлечении, которое ты так с успехом привил мне. — Я найду, кого привести сюда. И будь уверен, ты останешься доволен. – Улыбаюсь ему и с этими словами буквально вылетаю на улицу, где меня встречает яркое солнце, от которого даже сквозь очки слепит глаза, и холодный, пронизывающий ветер. …Когда я влетаю в студию, жалея, что у меня нет времени заскочить в аптеку за антипохмелином или выпить хотя бы кружечку пива на первом этаже студии, Хизаки встречает меня с порога ледяным взглядом, с зажатым в руке мобильником. — Тихо, Хи, спокойно. – По стенке прохожу в комнату, удачно прячась за Юки, который, ухмыляясь, с охотой скрывает меня за собой. — Юичи Кагеяма! Ты знаешь, ЧТО я хочу сейчас сделать?! – Глаза Хизаки излучают злобу и ненависть. Поправляю платок на шее: — Знаю. Сказать мне: «О! Дорогой! Ты пришёл! Мы так долго тебя ждали! Ну же, давай начнём работу! И я на тебя совсем не злюсь!» — Ах ты, паршивец! Я во время отскакиваю от Юки, когда Хи бросается в нашу сторону. — Хизаки! Только без рукоприкладства, я тебя умоляю! У меня и так всё болит! Теру с интересом наблюдает за происходящим, и я мысленно даже радуюсь, что тебя тут сейчас почему-то нет. — А рукоприкладства не будет, я всего лишь на правах друга и лидера научу тебя, КАК надо НЕ опаздывать на репетиции и покажу ТО, что бывает с опаздывающими! — Я всё-всё понял! Хизаки, ну прости! У меня была тяжёлая ночь, и сейчас, честно говоря, я очень хочу спуститься вниз, выпить кофе или чего покрепче, а потом уже приниматься за работу. — Нахал! Ю, ты... ты… Хизаки зол. Нет, Хизаки очень зол. Я его таким не видел, пожалуй, ни разу. И в тот момент, когда я рывком бросаюсь к спасительной двери, рассуждая, что мне уже нечего терять, эта самая спасительная дверь открывается, и я очень удачно попадаю тебе в руки. Всё, теперь мне конец. — Юджи! Зрители – Теру и Юки – затаили дыхание в ожидании развязки. — Ками... Ками, а отпусти меня, а? – Жалостливо заглядываю тебе в глаза, стараясь мягко убрать твои руки со своей талии в тот момент, когда Хизаки победоносно пересекает комнату, направляясь к нам. * * * — Какого черта, я спрашиваю, кто-то здесь устраивает себе отгул за счет остальных?! — А ты ему писал вообще? Может, он не в курсе… — В курсе он! В том-то и дело! Отлично начинается утро. Это была идея Хиза – собраться к 10 утра, порепетировать подольше. Только вот кто ж знал, что некоторые проигнорируют смс лидера и не заявятся не то что к 11-ти, а даже к полудню. Внутренне меня уже порядком что-то грызет, противные и совсем ненужные мысли – где ты. Ведь может быть все что угодно, ты свободный человек, имеешь право на личную жизнь… Но вот почему, почему, черт, я думаю сейчас именно о том, что в твоем опоздании виноваты личные причины? — Ками, позвони ему! — Звонил. Не берет. — Еще позвони. — Я тебе не диспетчерская. Юки с Теру хихикают, старательно сдерживая смех, а меня ситуация начинает порядком раздражать. Какого черта, спрашивается? Ну, Жасмин, если только ты явишься – терпеть тебе головомойку не только от Химэ, но и от меня, это я тебе обещаю. — Я вниз, выпью кофе, пока наши опаздывающие не соизволят появиться. – Быстрым шагом к двери, надеясь, что никому тут моя самоволка не встанет поперек горла. Если Хи и хотел запротестовать, то попросту не успел. …Две чашки чудодейственного напитка-эспрессо приводят меня в норму. И даже мыслей неприятных уже почти нет, за исключением того, что я ловлю себя на том, что мне вновь хочется, чтобы все стало как прежде. Твои жадные взгляды тайком от меня, опасный еле заметный флирт, ощущение риска. Одному богу известно, с чего меня это так заводит. Час дня, начало второго, а тебя все нет. Это уже перестает быть забавным, но я не успеваю как следует начать злиться, периодически пытаясь дозвониться тебе, как голос Хизаки заставляет ухмыльнуться. Его слышно даже в коридоре у лестницы первого этажа, так, что некоторые подобно мне сейчас усмехаются, отлично понимая, кого на этот раз лидер четвертует за дверями студии. — Я всё-всё понял! Хизаки, ну прости! У меня была тяжёлая ночь, и сейчас, честно говоря, я очень хочу спуститься вниз, выпить кофе или чего покрепче, а потом уже приниматься за работу. – Доносится из-за двери твой голос, даже в такой ситуации без каких-либо ноток раскаяния. Еще бы, это ж не для тебя, о чем речь. Накосячил, а теперь еще и виноваты объективные обстоятельства. — Нахал! Ю, ты... ты… Под дверью подслушивать нехорошо, но судя по звукам, у нас там что-то вроде потасовки. И мое появления а-ля Внезапность будет очень кстати. Ты весьма удачно для меня угодил мне в руки, так что я без особого труда крепко стискиваю твои плечи, удерживая на месте. Что, страшно, Юичи? Нифига ты так просто не отделаешься. — Юджи! – мне кажется, или ты и вправду не ожидал увидеть меня, да еще так близко? Без слов улыбаюсь тебе улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. — Хи, ты только по лицу не бей его, а то, знаешь ли, нам клип снимать скоро… Неэстетично. – Продолжаю держать тебя, но ситуация прямо скажем, складывается комическая. — Ками… Ками, а отпусти меня, а? Жалостливо. Даже неожиданно. Я совсем не привык слышать твой голос таким. — Ни за что. Продолжая держать тебя за талию, неосознанно проведя ладонью по боку, и говоря так тихо, что расслышать можешь только ты. * * * — Ни за что. Ай-яй-яй, Камиджо, не верный ответ. Пытаюсь здраво оценить ситуацию, и понимаю, что в полном проигрыше. Хизаки, медленно приближающийся ко мне, если и не будет подвергать меня избиению и физическим пыткам, то ядом в лицо поплюётся и, подсказывает мне шестое чувство, что ты ему поможешь. Впрочем, этот факт тоже вполне себе ожидаем. Спрашивается, а чего я хотел? Что ты резко встанешь на мою сторону и станешь защищать? Глупости. В конце концов, я прекрасно понимаю, что виноват, но вину свою признавать без иронии и усмешек мне не хочется. Объяснять всем, где я был ночью, чем занимался и почему не приехал во время, хоть и собирался – у меня желания тоже нет. Как минимум по двум причинам. Первая включает в себя то, что это моё свободное время, и отчитываться даже в такой ситуации перед всеми вами, как я коротаю длинные весенние ночи – я не собираюсь. А вторая – это просто не прокатит оправданием, и сие вытекает из первой причины. Судорожно соображаю, что же делать. В конце концов, можно считать, что терять мне ровным счётом нечего. Верно? Внутренний голос тактично кашляет в сторонку и начинает орать, чтоб я не делал глупостей. Но когда я его слушал? — Да ну? Ни за что, говоришь? – Чуть склоняю голову в бок, с вызовом смотря в твои глаза. Реальность резко меняется, и, кажется, что уже не существует всей ситуации, из который я решил выпутываться таким глупым образом, нет тут и Хизаки, сверлящим нас взглядом, ожидая, когда же этот вялотекущий диалог закончится, и он сможет перейти в наступление. Ты открываешь было рот, готовый выдать мне ответ – но мне это не нужно. Кладу ладони на твои щёки, запуская кончики пальцев в распущенные волосы, с ухмылкой замечая, как ты меняешься в лице. Мне кажется или я слышу, как Хизаки за моей спиной негодует? Но уже не ввиду моего опоздания, а ввиду того, что творится. Подаюсь к тебе и без стеснения целую, настойчиво, не оставляя тебе выбора. Чувствую, как ты неосознанно крепче обнимаешь меня за талию, как твои щёки под моими руками становятся горячее, и, кажется, ты забываешь, что сейчас тебя прожигает взглядом Хизаки. Когда ты начинаешь отвечать мне, мысленно поздравляю себя с этой победой, а в помещении воцарилась звенящая тишина. Дождавшись определённого момента, резко отталкиваю тебя в коридор к стене и пулей вылетаю из студии к лестнице, отключая восприятие звуков со стороны тебя или Хизаки. А вот теперь мне, вернее всего, надо сменить: имя, фамилию, внешность, место жительства, планету, Галактику – если я хочу жить. Сбегая вниз по лестнице, понимаю, что сейчас-то я спасся, а вот что делать дальше – у меня нет ни единой мысли, никакого представления.