Одиночество крови

Kamijo Так бывает всегда – стоит войти во вкус, и тебя резко, бесцеремонно перебивают. В данный момент – вежливыми словами «спасибо, все замечательно, ваши крупные планы сняты». У нас по регламенту чуть больше девяти минут, полторы из которых уйдут на болталогию и живописный интерьер. Интересно, но декорации, в которых снимают каждого из нас, странным образом отражает суть. И то, что твои крупные планы непременно перед массивным зеркалом, от которого ты с трудом отрываешь взгляд – появляется какое-то смутное чувство. И едва уловимая дрожь в кончиках пальцев. …В перерыве отдыхаю, сняв плащ и оставшись в одной рубашке, бесцельно шатаясь туда-сюда по павильону, ловя себя на том, что выискиваю тебя. — Да нет, ты ничего не понял! Камиджо не сделается ничего ни от твоего выстрела, ни от ножа Теру, а я его отравлю ядом! – Слышится за спиной довольный голос Химэ, и я не сдерживаю смешок, подходя к нему, в тот миг, когда он что-то увлеченно рассказывает режиссеру. Подозреваю – детали моего «убийства». Хороши друзья. — Если бы Юки-сан стрелял в меня – сомневаюсь, что ничего бы не сделалось. Подхожу ближе, улыбаясь и раз за разом убирая с лица немного ослабшие уже в жаре и от времени кудри. А ведь у нас еще общие планы, надо бы позвать сюда эту Кару, пускай поколдует надо мной. — А я его отравлю, и… — Вдохновенно продолжает Хизаки, наглядно показывая, как и что он мне собирается подсыпать в бокал. — Ну и ничего у вас не выйдет, дети мои! – Шутливо дергаю его за длинный локон, тут же исчезая за спиной осветителя. — Оджи! Нахал! Интересно, почему все так любят называть меня «Оджи»? Почему все мои любовники в принципе дают мне какое-то другое имя, и никто не хочет звать настоящим? Может, это потому что я и сам чуточку ненастоящий? Мне иногда кажется, что я просто герой какого-то фильма. — Извини… — Тихо говорит Химэ, видимо, имея ввиду то, что вновь назвал меня принцем. — Да пустяки. Ты Юи не видел? – Не успеваю прикусить язык до того, как это имя срывается с губ. Мне нравится так тебя называть, «Юи» звучит очень мягко, обманчиво скрывая все твои шипы и колючки, на которые я успел сполна напороться. — Он, кажется, курить вышел. На лестницу. Курить. Ну что за безмозглый идиот, Жасмин, откуда в тебе эта извечная тяга к саморазрушению? Я бы на твоем месте, при таком адском кашле думал о чем угодно – о шарфе, о чае с малиной — но уж никак не о сигаретах. — Юджи… У вас размолвка вышла, да? – Хизаки подходит сбоку, поправляя длинные рукава, и вглядывается мне в глаза своим особенным лучистым взглядом. А в голосе все равно сквозит какая-то отчаянная нота. Видимо, он еще не отвык от меня, так же, как и я от него. И неимоверно тянет сейчас притянуть его к себе за локти, мягко поцеловать в уголок рта и прошептать «Как ты красив, Химэ». — Размолвка? Ну… что-то вроде того. – Убираю челку со лба, открывая левый глаз, и не считая нужным вдаваться в подробности. В конце концов, Хизаки это не надо знать. — Знаешь, а он часы надел сегодня. Те. – Сколько многозначительности в голосе, Хи, неужто он сделался свахой? Те часы, что я подарил тебе. Если лидер не ошибся, признаться, я сильно удивлен, ибо был уверен, что мой подарок ты либо выбросил, либо разбил в тот же день, что получил. Особенно если вспомнить события, которые произошли потом. Но если вышло так, что ты их носишь… Спрятать крошечные часики под браслетом и рукавом – совсем несложно. А я могу даже не находя тебя узнать, ошибся Хизаки или же нет. …Иду к одному из служебных мониторов, и пока никого нет поблизости, прошу оператора прокрутить только что снятые с тобой кадры. Ты, конечно же, под стать себе – твой фетиш пальцы, и поэтому ты стараешься показать их по всякому поводу и без. На тебя приятно смотреть, испытывая легкий шок от того, насколько полностью отсутствующее чувство меры может неожиданно стать потрясающе прекрасным. Жасмин, ты нарушаешь все законы и мои представления о жизни – я ведь всегда так любил скромность и сдержанность. Поймав взглядом тот кадр, где на твоем запястье отчетливо виден золотой браслет часов, со вздохом отхожу от экрана прочь, оглядывая площадку и не понимая, где ты. — Камиджо, у тебя телефон звонит! – Кричит из другого конца помещения Юки, озабочено разглядывающий заново нанесенный им Карой макияж в зеркале. О, да, только один человек может сейчас мне позвонить. И я даже знаю, кто. Номер Аарона я никак не записал, поэтому он высвечивается на дисплее мобильника простым набором ничего не значащих цифр. Но для меня это – что-то вроде таинства и шифра. — Прежде чем скажешь, что смертельно занят и не мог бы я перезвонить – прими к сведению: завтра в клубе я жду тебя в белой одежде. Мягкий голос Аарона приятным теплом скользит в сердце, даже странно, но мне очень приятно слышать его. Дэниель, истинный Дэниель! И это интересно. — Хочешь, чтобы демон притворился ангелом? — Ты льстишь себе, dio mio. Я не спрашиваю, почему по-французски, почему вообще и зачем он прилепил мне эти два нежных слова, звучащие из его уст особенно изыскано. Аарон все равно не расскажет, привычно усмехнувшись уголками губ и откинув голову назад, заложив за нее руки. — Хорошо, буду. …Я нахожу тебя на лестнице, скорее по звуку, чем как-то еще. Твой кашель режет ухо за десяток шагов до тебя, знаешь? Холодно, даже в плаще, который я вновь успел накинуть – холодно, и сейчас мартовский ветер безжалостно треплет тяжелые полы, задувая за края моей рубашки, ведь тонкая ткань совсем не сохраняет тепло. — Который час, Юи-кун? Ты вздрагиваешь, обернувшись, и я вижу дотлевающую в твоих пальцах сигарету. И уже привычное выражение в глазах «я-не-хочу-тебя-видеть!». Это – больно. — Иду уже… — Как-то слишком отстраненно, мне в ответ, отводя подальше левую руку, на которой поблескиваю крохотные часики, и бросая окурок вниз, следя за маленькой оранжевой точкой. Подхожу к тебе, подавив вздох сожаления. Наверное, я сам виноват, что теперь, когда я делаю вроде бы маленький и незаметный шаг к тебе – ты тут же непримиримо отступаешь на два назад. Но, так или иначе, реальности оно не меняет – ты простужен и стоишь на ветру. Поэтому мне ничего не остается, как снять камзол и укутать им твои плечи, отводя чуть в сторону черно-зеленые блестящие перья. — Заболеешь, дурак, еще больше. Пойдем. И в тот момент, когда открываю дверь, намереваясь пропустить тебя вперед, в служебное помещение, прямо перед нами нос к носу вырисовываются не в меру сияющий Теру и мило улыбающаяся Кара, которая поначалу вообще не видит нас, потому что взгляд ее теплых почти черных глаз устремлен на гитариста. — Ой… Мы за вами, Хи-тян сказал, что перерыв закончен. – Теру смущенно поправляет в сотый раз съехавшую шапочку, чуть отступая от двери, утягивая за собой девушку. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю… То я просто НЕ понимаю, Ю, какого черта ты привел к нам свою подругу, если она тебе и правда никто, и в лучшем случае – хорошая знакомая? — Жасмин… — Тихо, в коридоре, почти на том же месте, где пару часов назад я поцеловал тебя. – Ты их носишь? Осторожно беру тебя за запястье, нащупывая циферблат. И улыбаюсь, глядя тебе в глаза. Jasmine You Твой вопрос ставит меня в тупик. Никогда бы не подумал, что ты настолько внимательный. Или же это я чересчур предсказуем? — Ну а почему бы не носить красивую вещь? К тому же, если она по душе обладателю? – Наигранно улыбаюсь, не отводя взгляда от твоих глаз, и легко скидываю твой плащ, отдавая его. – Не льсти себе, Оджи. Я нашу эти часы не потому, что они подарок от тебя. – И улыбнувшись в очередной раз для достижения нужного эффекта, ловко разворачиваюсь на каблуках, быстро преодолевая коридор следом за Теру и Карой, почти что слыша, как ты разочарованно вздыхаешь за моей спиной. Оджи, во что превращаются наши отношения? Я не понимаю, но знаю одно – чувство неизвестности пугает. Как сказал когда-то кто-то великий: «Нет ничего страшнее для человека, чем закрытая дверь». И сейчас мне кажется, что я медленно, по шагу в день, приближаюсь не к тупику, а к закрытой наглухо дверью. Я знаю, что смогу отворить её, как только окажусь на расстоянии вытянутой руки от гладкой поверхности, но только вот… понравится ли мне то, что я увижу за ней? Ведь вернуться назад возможности явно не будет. За моей спиной и так уже тысячи дверей, страх перед которыми так же был, но теперь они захлопнулись, и никакой силы мира не хватит, чтоб отворить их вновь и прыгнуть в такое, кажется, счастливое и недалёкое прошлое. Ну а после короткого перерыва рабочий день вновь начинает набирать обороты, медленно перетекая в вечер. Нас битый час заставляют переигрывать общие ракурсы, и сейчас, под конец сложного дня, уставший режиссёр не сдерживает эмоций, покрикивая на оператора, который уже просто не понимает, чего от него хотят. Сказать по правде, мы все тоже очень плохо понимаем, чего эти люди ждут от нас. В какой-то момент мне начинает казаться, что мы как тигры в клетке. Нас пытаются дрессировать, заставляют запоминать какие-то трюки, а мы просто не понимаем, зачем это, для чего и что в сущности надо в итоге. Лучше всех держится Хизаки, отчаянно стараясь скрыть усталость, хотя глаза его выдают. Юки механически бьёт по барабанам, ровно так же, как и мы с Теру на каком-то автомате перебираем беззвучные струны. — Юичи-сан! А вы не могли бы не шептать текст песни?! Чёрт. Кажется, я прокололся. Делаю глубокий вдох, и тут же чувствую, как резко начинает кружиться голова. Во всём виноваты сигареты, эта ужасная духота в помещении и стянутый слишком сильно корсет. — Да… конечно… — Тихо отзываюсь, кивнув режиссёру (очень суровый, кажется, человек!), и непроизвольно закрываю ладонью глаза, буквально вцепившись в гриф гитары, стараясь дышать ровнее. — Работаем! У нас осталось полчаса, и мы распрощаемся до завтра! Голос режиссёра звучит как-то очень далеко, а я молюсь про себя, чтоб никто из вас не заметил моего состояния. Я должен отработать эти чёртовы полчаса. Должен! Если уговоры организма уже ни к чему не приводят, значит, я буду ставить свой организм перед фактом, может быть, это сработает… И вновь раздаются давно уже выученные наизусть аккорды песни, и я через не могу отрываю от глаз ладонь, внутренне собираясь, стараясь не делать глубоких вдохов, не обращать внимание на то, как опять неприятно ноют лёгкие и кружится голова. Эти последние полчаса тянутся словно вечность. Либо время застыло, либо я перестал его чувствовать. В любом случае, как только режиссёр довольно орёт на весь павильон: «Стоп! Снято!», я облегчённо выдыхаю, тут же угрожающе пошатнувшись, и цепляюсь пальцами за плечо Теру, который от усталости сам, кажется, еле стоит на ногах. — Юичи?! – Ошарашенные глаза гитариста заставляют меня улыбнуться. – Эй!? Что с тобой?! – Он быстро разворачивается ко мне, подхватывая под локоть. Боже, неужто я так плохо выгляжу, что у Теру такие испуганные глаза? — Всё хорошо… — Вымученно улыбаюсь ему, чувствуя, как часто стучит сердце в груди. Весь этот диалог занимает каких-то несколько секунд, но этого хватает, чтоб посеять переполох в помещении. И вижу, как ко мне через съёмочную площадку буквально бежит Кара. Третий человек, который прекрасно знает, в каком состоянии я могу быть сейчас. Двое других – это ты и Теру. А следом за ней, ко мне тянутся остальные работники, ты, Хизаки, Юки… — Так! Спокойно! Со мной всё хорошо. – Твёрдо говорю, высвобождаясь из рук гитариста, взглядом останавливая Кару. В какой-то гнетущей тишине отдаю бас в руке одного из людей из обслуживающего персонала, и в такой же тишине, подхватив подол платья, ухожу со съёмочной площадки, отчаянно стараясь координировать движения. День закончен. Теперь можно позволить себе чуть-чуть побыть слабым наедине с самим собой. Заходя в гримёрку, тут же бросаюсь к окну, распахивая его, впуская в комнату свежий вечерний воздух, и закрываю глаза, глубоко дыша, чувствуя, как постепенно дрожь в пальцах, крепко сжимающих подоконник – проходит. Холодный ветер бьёт в лицо, остужая кожу, давая каплю столь необходимого сейчас кислорода. — Юи-кун! Вздрагиваю, резко разворачиваясь к двери, пошатнувшись на каблуках и сжимая пальцами подоконник. В дверном проём стоит Кара, смотря на меня огромными, испуганными глазами. — Ну что ты так орёшь? Где пожар? – Натягиваю на лицо улыбку, кое-как добираясь до небольшого диванчика, и устало опускаюсь на него. Девушка непримиримо поджимает губы, уверенно подходя ко мне, неплотно прикрыв за собой дверь. Я слежу за ней взглядом, ловя каждое движение. По пути до меня, Кара ловко подхватывает бутылку с минералкой со столика у зеркала, и садиться рядом со мной, протягивая воду. — Благодарю. – Тихо усмехаюсь, забирая из её рук бутылку, и тут же давлюсь кашлем. Господи, когда же это уже закончится?! — Юи… Ты себя изведёшь так! – В её голосе проскальзывают какие-то истеричные нотки. Удивлённо и растерянно поднимаю на неё глаза. Даже кашель тут же прекратился. — И не смотри на меня так. Видела бы тебя сейчас Мали или твой лечащий врач! Как думаешь, что бы они сказали, а? – Кажется, Кара настроена очень сурово. — Перестань… — Отзываюсь, мотнув головой, и делаю пару глотков воды из горлышка пластиковой бутылки. – Всё со мной хорошо. Просто устал… и душно там было. А вы уже трагедию века делаете! — Дурак ты. – Как-то по-отечески ворчит она, подаваясь ко мне, и ловко ослабляя шнуровку на корсете. В лёгкие тут же ударяет такое количество кислорода, что голова вновь начинает неумолимо кружиться, как после огромной смеси алкоголя и сигарет. Неловко сжимаю пальцами её плечо, опустив голову и закрыв глаза. И в тот же момент ощущаю её прохладные пальцы на своих щеках. — Я не дурак… Мне виднее… — Вытягиваю силками из себя слова, подняв голову, смотря ей в глаза. — За тобой надо следить как за маленьким! В твоём-то возрасте, Юи! – Девушка продолжает негодовать, находясь в опасной близости от меня, продолжая поглаживать кончиками пальцев мои щёки. — Кара, хватит… — Я не знаю, к чему адресована эта фраза: к её словам или же действиям. — Что… хватит? – Как-то слишком тихо отвечает она, заглядывая мне в глаза, и в этот момент я слышу, как распахивается дверь в гримёрку. Почти испуганно поднимаю глаза, и вижу на пороге тебя. Мне кажется или же в твоём взгляде сейчас такое нескончаемое желание уничтожить весь мир? Кара тут же понимает ситуацию, резко развернувшись к двери, убирая с моих щёк пальцы, и складывая руки на коленях. А ты всё продолжаешь мерить нас взглядом. Несомненно, видок как минимум у меня сейчас очень что ни на есть говорящий… * * * Слежу, как ты уходишь, гордо выпрямив спину. Ну, конечно же, как всегда – ни слова о том, что я так хотел бы услышать. Что, например? Например, то, что часы тебе нравятся, или заставляют думать обо мне. Господи, какой бред, Юджи Камиджо, видно стареешь – становишься сентиментальным. Сам не знаю, почему, но выкуренные в одиночестве две сигареты подряд совсем не приносят успокоения. Может, это потому что они слишком легкие, и мне даже хочется сходить, стрельнуть пару у Хизаки или Теру. Но позже, все позже. …Съемки выматывают так, как я даже представить себе не мог. Казалось бы – мы все тут собрались не новички, а вполне даже профессионалы, у меня за плечами не одна съемка и не один клип – а ощущения какие-то совершенно иные. Возможно, это потому что вокруг меня теперь совершенно иные люди. Ты слишком внимателен к тому, что касается тебя, Юи, поэтому я стараюсь не оглядываться даже в твою сторону, чтобы лишний раз не дразнить себя и не давать тебе поводов для ставшей уже такой привычной гадкой ухмылки. И мне странно думать, просто размышлять, что я сейчас чувствую к тебе. Это нельзя назвать любовью с полным смыслом этого слова – любовь не может быть такой эгоистичной. Это нельзя называть абсолютной страстью – мои мысли не крутятся исключительно вокруг того, как бы сорвать с тебя одежду. Это не дружба – я по-своему нежно тебя ненавижу. Но и не ненависть – по-своему грубо, я тебя все же люблю. Когда гаснут софиты, Хизаки устало опускается на стул, поправляя волосы и чуть морщась – видимо, раздражает неудобное платье. Теру и Юки о чем-то переговариваются с осветителями, причем у барабанщика на лице настоящее торжество. Я не умею читать мыслей, как говорил незабвенный Лестат — «Это довольно редкий талант», но сейчас готов поклясться, что драммер задумал на этот вечер что-то очень приятное для Химэ. Что ж… Мне, по идее, не должно быть до этого дела, но вкупе с тем, как мило щебечет Кара с нашим вторым гитаристом, понимаю, что из всех находящихся на площадке людей, самое слабое звено – я. Что у меня в планах? Перспектива одинокого вечера в квартире. Сегодня я не поеду к Аарону, хотя, наверное, он будет ждать. Расшнуровывая сапоги, размышляю, что так мне и надо. Осталось только убедить самого себя, что секс без обязательств – это единственная возможная форма отношений, и все будет прекрасно. Зеркало, перед которым проходила твоя съемка, показывает мне искусно подчеркнутое в нужных местах личико, пугающе-завораживающие глаза и светлые волосы, удачно гармонирующие с обликом. Осталось только улыбнуться этому своему отражению, откинуть привычно голову, надеть маску, и сказать себе: «Ты – создание Дьявола. Любовь не для тебя». — Домой-то идешь? – Рядом появляется Юки, уже успевший переодеться и спрятать глаза за темными линзами очков. — Иду. Чуть позже. Он кивает, отходя от меня, помогая Хизаки надеть пальто. И от того, как он ласково убирает его волосы на одно плечо, подтягивая повыше шарф на шее – становится неловко, будто я подсмотрел что-то интимное, запретное. — Ками, это будет очень хороший клип. – Ободряюще улыбается лидер-сан, беря за руку своего спутника. — Еще бы не хороший… Он просто обязан быть таковым, зря мы, что ли, столько пота и крови за него пролили? – Бурчу в ответ, продолжая возиться с сапогами. Они меня за сегодня доконали. — Ну-у… Крови – это ты пожалуй, в образ вошел. — Аррр… Крутящийся рядом Теру заливисто хохочет, наскоро стирая салфетками грим, и пальцами стараясь уложить волосы, стягивая в хвостик. Его радостное оживление передается мне, и я опять чувствую зависть. — Похоже, наша новая девочка тебе нравится. — А? – Он оборачивается и внезапно густо краснеет, до того забавно, что я не могу удержать улыбки. – Ну… нравится. И что, запрещено? — Да нет. Чего ты сразу… — Смотри, не обижай мне ее! – Теру шутливо грозит пальцем. Господи, что за дурдом сегодня творится? Я сейчас умру от смеха, до чего все это мило. — Что ты, я смертельно боюсь твоей расправы! – Лохмачу гитариста, уворачиваясь от его цепких рук, когда он пытается поймать меня за ворот рубашки. …Самые обычные лакированные туфли после высоченных сапог кажутся раем. А джинсы после широкого тугого пояса – раем еще большим. В павильоне уже никого не осталось, несколько монтажников сворачивают операторский кран, когда я понимаю, что не могу найти свою кофту и пальто в комнатке, недалеко от общей гримерной, где утром мы все переодевались и где были все мои вещи. Придется идти в общую гримерку, искать, кто и куда мог задевать мою одежду, хотя, конечно, сам виноват – нечего было раскидывать. Мне привычно ощущать на лице грим, а за день я устал так, что и не чувствую его. До дома добираться так или иначе на своей машине, кто меня увидит, да еще и поздно вечером. Рассуждая так, на ходу расстегиваю рубашку, дефилируя по коридору до нужной мне двери. Пока не слышу совсем рядом до боли знакомые голоса. — За тобой надо следить как за маленьким! В твоём-то возрасте, Юи! — Кара, хватит… — Что… хватит? Известие Маю о том, что он покидает меня – и то не было таким шокирующим, лишающим возможности дышать и, кажется, даже думать. А ноги сами несут к неприметной типовой двери, одной из многих на этаже, за которой я слышал такой интересный во всех отношениях диалог. Влетаю в гримерку, заставая очаровательную сцену, ровно, как и рассчитывал. Ты и наша девочка, сидите, едва ли не обнимаясь. Жасмин, ты все-таки умеешь подбирать друзей, и подружек – в том числе. — Извините, что помешал. – Мило улыбаюсь, проходя в комнату, продолжая расстегивать рубашку, небрежно спуская ее с плеч. – Никак не могу отыскать вещи, думал, может тут… О! – Еще шаг, на сей раз ближе к тебе, потому что прямо за твоей спиной, на валике, лежит то, что мне нужно. – Так и думал, что тут! — Извините, я выйду. – Кара встает, как-то стыдливо выпуская твою руку, а ты хмуро смотришь на меня, прожигая взглядом. И как-то слишком тяжело дышишь, странно, Кара ведь ослабила твой корсет. — Можешь задержаться, ma cheriе. Ты мне еще нужна. Оставшись в одних джинсах, смотрю на тебя сверху вниз, медленно натягивая майку, чуть поежившись от холодного ветра из распахнутого окна. — Камиджо, ты бы… — …знаю-знаю. Свалил бы отсюда, да? – Смеюсь, нагнувшись и игриво потрепав тебя за подбородок, ровно за секунду до того, как ты протягиваешь руку, намереваясь впиться в мои пальцы. – Прости, мне нужна помощь нашего гримера, коли уж она у нас теперь есть. Сажусь в кресло, отчетливо видя в отражении тебя, и кивком подзываю Кару. — Милая, сделай так, чтобы я почувствовал себя человеком. – И откидываю голову на спинку кресла, всецело отдаваясь в руки девушки. Нет, Ю, а в чем дело? Почему ты смотришь на меня, словно на врага народа? Ты ее привел, и раз уж ей дали работу – пускай работает. Снимать грим и накладывать, в общем-то, большой разницы нет. — Смотрите вверх… — Надо мной склоняется миловидное личико, и все-таки я с трудом сдерживаюсь, чтобы не скользить взглядом по нему, изучая словно красивую вещь. — Кара, я же пошутил на счет НЕ перехода на «ты». Я тебя не съем. — Правда? – А вот и первая полуулыбка, адресованная мне. Ну что, Юичи, квиты? …Кара и правда оказалась настоящим мастером, в считанные минуты ловко и качественно избавив меня от макияжа и линз, пройдясь пару раз щеткой по волосам и убрав их в хвост, ни разу не дернув и не вырвав ни один волосок. А когда она тихо выскальзывает, сказав, что устала и хочет выпить кофе в еще работающем кафетерии, я теряюсь, потому что не понимаю – почему она оставила нас вдвоем? Зачем? — В своем репертуаре, Оджи. Умеешь очаровать девушку. И так независимо, с вызовом, как будто я обязан тебе чем-то. Ю, что же ты делаешь? — Мне по статусу положено. – В тон тебе, оборачиваясь вместе с креслом. Неужто ты еще не понял, как меня заводит подобное отношение? Это мазохизм, но я люблю грубые бои без правил. Драка на ринге до нокаута, до разбитых костяшек, до кровоточащих губ. Ты достаешь зеркальце, слизывая языком помаду, временами чуть покашливая, словно давя в себе эту острую необходимость. — Может, выйдешь? – Тебе отчего-то надоедает ломать комедию. – Мне переодеться надо. — С каких это пор мы такие стеснительные… Пожимаю плечами, надевая пальто и цепляя на нос очки. Жасмин, я же почти ушел, ты что, подождать не мог пять минут, прежде чем снимать корсет, да еще и спиной ко мне? И никакая сила не может меня заставить повернуть сейчас ручку двери и шагнуть за порог, потому что я оборачиваюсь и вижу тебя. А ты меня не видишь. Ты, наверное уверен, что я сейчас возьму и тихо выйду, что у меня так много гордости, и она не позволит мне остаться долее в одном помещении с тобой. Только знаешь, моя гордость, она имеет плохую черту – отворачиваться в нужный момент, бросив «Справляйся сам, Камиджо, ты не маленький». Медлю, сжимая ручку двери и глядя на твою спину с тонко выступающими позвонками и падающими в беспорядке на шею волосами. Блестящая ткань в искусственном свете ламп сверкает еще больше, а стразы кажутся алмазами. Это – бездна, Ю. А я ничего не делаю сейчас, чтобы не утонуть, я даже не пытаюсь остаться на плаву, медленно идя на дно, вместе с последними крупицами контроля и здравого смысла. …Ты вздрагиваешь от моих пальцев на своей талии так сильно, будто я не ими тебя коснулся, а прошелся, как следует, плеткой по обнаженной коже. — Тише. Поднимаю взгляд, заметив, что ты неотрывно смотришь на мое отражение, повернув голову к зеркалу. Наши тела отражаются в трельяже, и это напоминает кадр из какого-то фильма. Опускаю ниже голову, оставляя невесомый поцелуй на плече, чувствуя ни с чем не сравнимый аромат, и то, насколько ты горишь. — У тебя все еще температура. – Осторожно убираю с шеи в сторону прядки волос, прикасаясь губами, водя носом по шелку кожи. Я молю сейчас только об одном – чтобы твое молчание и непонимание того, что же я делаю, длилось как можно дольше. Жасмин, клянусь, иногда я готов закрыть глаза решительно на все, что меня в тебе злит или бесит, но только не на твои, всегда к месту произнесенные, обидные слова. * * * Твои пальцы обжигают кожу, и я чувствую, как в теле зарождается предательская дрожь. Отвожу взгляд от зеркала, откинув голову к тебе на плечо, резко выдыхая, уговаривая себя совладать с желаниями, появляющимися внутри меня. — Какая пошлая ситуация, Оджи. – Тихо выдыхаю, прикрыв глаза, и подставляя шею твоим губам, сжимая запястья. А сердце начинает биться чуть быстрее, я слишком хорошо понимаю, что ещё пара секунд, и не смогу совладать с собой, забуду обо всех обещаниях, данных себе на твой счёт, забуду о поведении, которое предназначается специально для тебя. Нет, я просто не имею право рушить свои же запреты. — Перестань. – На одном дыхании бросаю тебе, и дальше пути назад уже нет. Высвобождаюсь из твоих рук, отступая в сторону, пристально смотря в твои глаза. У тебя на лице сейчас какая-то смесь растерянности, плохо скрываемой мольбы и желания вновь прикоснуться ко мне. Сейчас мне кажется, что ты слабее в тысячу раз, чем я когда-то мог бы подумать. Под твоей маской уверенного и эгоистичного вампира прячется капризный ребенок, который не умеет контролировать свои эмоции и желания, может быть, чуточку избалованный и, кажется, загнанный в угол безвыходной ситуации. — Уходи. Пожалуйста. – Взглядом указываю тебе на дверь, попутно снимая со своих волос все неотъемлемые причиндалы моего образа. Ты, кажется, ловишь каждый мой жест, фиксируя в памяти каждый вздох. Чуть удивлённо вскидываю брови, ещё разок кивнув головой в сторону двери. — Я, кажется, попросил тебя уйти. Ты не слышал что ли? – Равнодушно бросаю тебе, опускаясь на стул напротив зеркала, осторожно снимая мелкие стразы с лица. И на этот раз ты, видимо, берёшь себя в руки, и я вижу в зеркальном отражении, как ты быстро выходишь прочь, громко хлопнув дверью, оставляя меня наедине с самим собой. Окончательно расправляюсь с платьем, натягивая джинсы, и растерянно пытаюсь сообразить, где утром оставил остальную одежду. Пускай жуткого бардака в этой общей гримёрке и нет, но задачу это мне совсем не облегчает. А вокруг стоит какая-то звенящая тишина, как будто я остался здесь один, и словно не было всего этого суматошного дня, чужих голосов, беготни. В память о первом съёмочном дне осталась лишь давящая усталость. Вздрагиваю и быстро разворачиваюсь, когда слышу звук открывающейся двери. Чёрт, я же кажется, сказал тебе уйти. — Оджи, ты что совсем ничего не пони… — Осекаюсь, замерев и удивлённо смотря на драммера, застывшего в дверном проёме. А мне казалось, что они с Хизаки уже давно ушли. — Ано… — Юки, кажется, не может подобрать слов, растерянно смотря на меня. Наверное, я сейчас выгляжу очень нелепо с неснятым макияжем, в одних джинсах и в этих гипюровых перчатках, от которых ещё не успел избавиться. — Прости… Я думал, это Камиджо. – Улыбаюсь ему и вопросительно смотрю, вдруг ловя себя на мысли, что мне чертовски неуютно под его взглядом. — Ничего, я так и понял. – Он сдержанно улыбается, наконец, отводя от меня глаза и пробегая взглядом по помещению. – Хизаки где-то тут оставил свои сигареты, и ему, понимаешь, очень приспичило забрать их именно сегодня. – Как-то смущённо оброняет он, и я на каком-то инстинктивном уровне тоже осматриваю комнату, почти сразу натыкаясь взглядом на пачку Лучи, сиротливо лежащую на столе среди каких-то мелких вещей. — Вот… Держи. – Подхватываю сигареты, делая шаг к драммеру, протягивая ему пачку. — О! Спасибо! – Он улыбается, забирая вещь у меня из рук, неосторожно касаясь своими пальцами моих, и от этого прикосновения у меня по телу проходит разряд тока. Резко поднимаю глаза, тут же сталкиваясь взглядом, и быстро отворачиваюсь. В комнате вновь повисает почти звенящая тишина, в которой я медленно опускаюсь напротив зеркала, быстро начиная снимать макияж, не дожидаясь Кары, и краем глаза вижу, что Юки продолжает стоять на месте, крутя пачку в руках, вновь как-то растерянно поглядывая на меня. — Ты… домой? Непонимающе смотрю на него, быстро кивнув. — Хочешь, мы с Хи тебя подбросим? Вокруг меня мир меняется и с ума сходит. Иного объяснения такой фразе я просто не вижу. — Ну… если вам не сложно, я, конечно, не откажусь… — Неуверенно отвечаю, развернувшись к нему лицом, теребя в пальцах ватный диск. — Почему нам сложно должно быть? – Юки улыбается, пряча сигареты в карман пальто. – Тогда давай быстрее, да? Мы тебя внизу ждём. – И с этими словами, драммер быстро выходит из помещения. А я ещё с минуту растерянно смотрю на дверь. Уже собравшись, выходя из гримёрки, быстро прощаясь с представителями охраны, обходящей помещения, набираю номер Кары, терпеливо выслушивая долгие гудки. — Да? – Девушка, кажется, улыбается в трубку. — Не прошло и года. – Усмехаюсь, поправляя сумку на плече, быстро идя сквозь павильон к выходу. – Ты домой собираешься? — Ой… Юи-кун, ты знаешь, у меня тут есть ещё парочка дел… — Поздно уже. Дела не подождут до завтра? — Ты не волнуйся, меня Теру до дома подбросит. Значит, Теру… Какие же вы быстрые, ребятки. Впрочем, этого стоило ожидать. — Хорошо… Только возвращайся не очень поздно, идёт? Завтрашний рабочий день для нас обоих никто не отменял. И… ты бы не могла Нагою забрать? — Хорошо-хорошо, конечно. И о собаке тоже не забуду. – Быстро выговаривает она и, коротко попрощавшись, обрывает звонок ровно в тот момент, когда я подхожу к машине Юки. Драммер, курящий на улице возле машины, тут же откидывает окурок, открывая мне заднюю дверь машины. — Прости, что так долго… — Всё нормально, мы тут не скучали, даже не заметили, сколько тебя не было. – Он как-то лучезарно улыбается, занимая водительское место. Хизаки коротко кивает мне, смотря в зеркало заднего вида. А в городе уже совсем темно, и я непроизвольно считаю проносящиеся за стеклом машины фонари, чувствуя накатывающую тоску, которая как змея обвивается вокруг шеи, душа и терзая. * * * Всю дорогу до дома я стараюсь отогнать назойливые мысли о тебе, о том, что произошло в гримерке. Да в принципе сегодня. И вновь не могу понять, что меня заставляет так вести себя с тобой, грубо и резко, издевательски, а потом самостоятельно все ломая – выставляя себя слабым, легко контролируемым и зависимым. Противно, невыносимо так себя чувствовать, но я ничего не могу сделать, чтобы убедить тебя в обратном, чтобы показать и дать понять – я не такой, каким ты меня увидел тогда, у тебя дома. Это была вообще беспрецедентная ситуация — чтобы я о чем-то кого-то просил, чтобы вот так искал возможность остаться наедине, чтобы так сильно дрожали руки при случайных или намеренных касаниях. …В первый момент, едва попадаю домой, сразу же появляется ощущение, что тут кто-то есть. Дурацкое чувство, когда живешь один. Тут же резко включаю свет в прихожей, переведя дыхание, а в следующий миг вздрагиваю, видя в зеркале отражение гостиной. В кресле, в темноте, сидит Аарон, чуть улыбаясь и склонив голову вбок, глядя на меня. — Привет. Поздновато заканчиваете. — Как ты попал в мою квартиру? Прохожу в комнату, зажигая везде свет, совершенно проигнорировав пристрастия Аарона к полумраку. Подхожу ближе к нему, остановившись в паре шагов, а он так и продолжает сидеть, закинув ногу на ногу. — Отвечай, как ты зашел? — Ты очень неосмотрителен, Лестат. Не имеешь привычки убирать подальше вещи – кошельки там, очки… Ключики. А спишь очень глубоко, не добудиться… С недовольным вздохом бросаю на диван связку ключей, усмехаясь и выглядывая в коридор выключить свет. — Значит, сделал себе копию, чтоб меня контролировать? Некрасиво брать чужие вещи… — Некрасиво спать с одним и лапать другого. Вздрагиваю, резко обернувшись. Это еще что за новости? Во-первых, какого черта, спрашивается, его это вообще волнует, а во-вторых – откуда ему знать о том, что было сегодня? Аарон кажется немного не от мира сего, но за его вне всяких сомнений незаурядной внешностью этого не видно, на это просто закрываешь глаза. Но стоит узнать чуть поближе, и становится не по себе – его ревность, такая мягкая и деликатная, кажется мне обманчивой. Словно замершая очковая змея, готовая ринуться со своим смертоносным укусом в любой момент, и ты даже не поймешь, с какой скоростью она это сделала. — Это что, Аарон? Ревность? – Ирония бывает самым лучшим в таком случае. – Следишь что ли за мной? — За тобой не уследишь. И все-таки он сегодня какой-то странный. В том, как он осторожно сцепляет кончики пальцев вместе, сосредоточено глядя в одну точку, я усматриваю намек на нервозность. Ах ты, господи, я ненавижу такие моменты. Уж либо сразу взрыв, либо нечего ломать трагедию и драму, оттягивая момент истины. Затишье перед бурей, как известно, хуже самой бури. — Ну? Что не слава богу? — Присаживаюсь на подлокотник кресла, приподнимая за подбородок его лицо. Глаза кажутся совершенно черными. — Зачем он тебе, раз теперь есть я? Он лучше? Или хуже? Чем он тебе так дорог, а? И все это – очень тихо, спокойно, без ноток истерии. Холодная европейская кровь, по-видимому, сказывается, иначе с чего бы столько леденящей душу отчужденности в голосе. — Это запретная тема. Мы ведь договорились… — Делаю попытку встать, в тот момент, когда он вдруг со всей силы грубо хватает меня за руку, заставляя сесть обратно. – Ты с ума сошел?! Что за выходки? – Стараюсь высвободить руку из его пальцев. — Ты слишком много думаешь о Юи. Хватит. Отпускает только после того, как я перестаю дергаться, глядя ему в глаза. И молча. Он вообще скорее со всем соглашается или успокаивается, если я замолкаю. И этим пугает меня. — Куда ты…? – Мне совершенно неясно, почему Аарон так резко сейчас выходит, не зажигая света и отпирая дверь. — Завтра в клубе, Лестат. Вам знакомо чувство, как в детских снах – когда сниться закрытая дверь, ты раз за разом толкаешь ее, стучишь и кричишь, намереваясь открыть – и не можешь? А потом разбегаешься, и в самый последний момент понимаешь, что дверь-то открыли. И влетаешь в неизвестность головой вперед, думая только о том, как бы не напороться на что-нибудь. У меня сейчас именно такое чувство. Неприятный осадок от понимания того, что выдал себя Аарону с головой – он понятия ни о чем не имел, пока я сам не подтвердил его предположение. А еще то, что у него теперь есть ключи от моего дома. Это уже не просто вальяжный жест – это кое к чему обязывает. Иметь доступ к чужому логову, к логову любовника, наконец, это опасно. Мысли о тебе, Ю, и слова Аарона причудливо переплетаются в голове, пока я смотрю на оставленный им след на моем запястье. Сильно сжал, наверное, даже синяк останется, и странно, мне совсем не больно. Но непривычно настолько, что хочется долго отмывать кожу от этих собственнических и грубых прикосновений. Никогда не позволял никому так обращаться с собой – что же случилось? Почему этот сумасшедший мальчишка контролирует меня, имеет наглость являться, а я слова против сказать не могу? Надо держаться подальше от твоих друзей, Жасмин, это я уже понял. А так же от тебя и всего, что как-то с тобой связано. Иначе проблем не оберешься. …Телефонный звонок раздается в тот самый миг, когда я заканчиваю цедить себе кофе из кофеварки. И, разумеется, вздрогнув, обжигаю пальцы. Нет, сегодня просто положительно идиотский день, когда он уже закончиться? Что еще там мне уготовано и кому я мог понадобиться? — Ну? – Раздраженно, проклиная на чем свет стоит тебя, Аарона и кофеварку. — Ты чего такой злющий? Голос Хизаки донельзя удивлен, я будто бы вижу, как он приподнимает вверх точеные брови, и это забавно. — Да так… не в настроении. А что ты хотел? Дом любого человека – это, прежде всего, его крепость, где все так, как нужно ему и только ему. В этом плюс проживание в одиночестве. Никто не будет без твоего ведома трогать вещи или перекладывать что-то с места на место. — Хотел спросить, чем ты так насолил Ю? Хизаки как всегда непредсказуем. Настолько, что я даже отбрасываю полотенце, прекратив шепотом ругаться себе под нос на разлившийся кофе. — Прости? — Мне казалось после того, что у вас было… — Химэ, я тебя умоляю, ну вот ЧТО у нас было? Ты про тот поцелуй, что ли, в студии, про часы? Так вот, это все… — Я не о том. Нет, ей-богу, у меня не настолько крепкие нервы. — Ангел мой. По существу, пожалуйста. Лидер пару секунд молчит, а мне слышно, как он ходит туда-сюда по комнате, явно прикрывая плотнее дверь. Что у них там случилось, черт побери, что надо мне звонить? — Ты здесь еще? – Недовольно бурчу, устраиваясь в кресле с многострадальной чашкой, чувствуя блаженное тепло. Наконец-то. — Здесь-здесь… — Хи чуть понижает голос. — Так вот, Юджи, если по существу, то я совершенно не понял, что у вас с Жасмин стряслось, какой статус у ваших отношений, и самое главное – почему он в моей гостиной, пьет виски с моим другом, и флиртует с ним напропалую? Едва не роняю чашку с проклятым кофе, поперхнувшись. — Юи у вас? — Как видишь. И что мне с ним делать? Хороший вопрос. Знал бы я сам, что с тобой делать, Ю.