Одиночество крови

Jasmine You Всё происходящее больше тянет на сцену из кино, но никак не на реальность. Просто потому, что я никогда бы не подумал, что что-то подобное может случиться со мной. Знаете, это как смотреть вечернюю сводку новостей, узнавать, что где-то вновь столкнулся школьный автобус с машиной, где-то кого-то обокрали, кого-то избили, убили. Смотреть и думать, что с тобой этого никогда не случится, и с твоими родными – тоже. Это всё – иная реальность, а в вашем личном маленьком мирке просто нет места такому. И попадая в такую ситуацию, просто не успеваешь понять, почему, за что и как так получилось. Осознание придёт, дай бог, спустя пару часов после инцидента. Вот и сейчас, дрожа, прижимаясь к тебе, совершенно отключая сознание от боли физической, я не могу поверить, что всё то, что произошло меньше, чем за час в этом подъезде – реальность, а не какой-то дурной, кошмарный сон. Но хуже всего то, что лишь сейчас я понимаю окончательно, что вновь поступил слишком эгоистично, не думая о том, что может случиться с тобой, желая лишь помочь себе, спаси тебя, пускай и ценой твоего времени, твоих сил, и, не дай бог, жизни. Когда я набирал тебе ту смс, я не отдавал себе отчёта, зачем делаю это и чего хочу. В порыве страха и того отчаянья, что навалилось на меня, как только я смог попасть с улицы в подъезд дома, я был готов на любые глупости. Но сейчас, видя, как у тебя по руке стекает кровь, видя, в каком ты состоянии, близком к шоковому, я понимаю, что подверг тебя, возможно, большей опасности, чем самого себя. Ведь вряд ли бы эти придурки действительно бы отправили меня на тот свет, Аарон не на столько глуп, чтоб совершать такие поступки, отдавать такие приказы. А вот ты оказался тут совсем не кстати, и если им и было приказано запугать меня, то вот с тобой же они могли сделать всё, что угодно. Крутя всё это в голове в течение коротких секунд, я вновь ощущаю паническое чувство страха, какой-то безвыходности, только теперь за двоих. Зажимая царапину на шее, слава богу, не глубокую, шарфом, крепче обнимаю тебя, чувствуя, как часто, тяжело стучит твоё сердце. — Прости меня. – Беззвучно выдыхаю тебе на ухо, уткнувшись губами в шею и зажмурившись, чувствуя себя слепым, беспомощным котёнком. Совершенно точно, я никогда не прощу себе эту слабость, но сейчас иначе я просто не могу. Когда двери лифта распахиваются, ты буквально вытаскиваешь меня из кабины, сильно сжимая пальцами локоть, таща вниз по лестнице к выходу из подъезда. Нет, у меня не наступило состояние, когда страх парализует движения, просто как-то очень резко накатила усталость, тяжким грузом ложась на плечи, и какое-то чувство обречённости. — Юджи, они меня всё равно найдут. Достанут. Не сейчас, так позже. – Сам не понимаю, как у меня с языка срываются эти слова, пока ты в темноте на ощупь пытаешься открыть вновь захлопнувшуюся дверь. — Не говори глупостей. Полицию в этом городе никто не отменял. — Они от Аарона, понимаешь? А у этого человека, связи, кажется, есть везде. Лишь с Господом Богом не имеет контракта, хотя я и в этом уже не уверен. – Вздрагиваю, чуть ли не подскочив на месте, цепляясь за тебя пальцами, слыша слишком быстрый топот ног по лестнице. — Юи! Ну! Выходи! Ты практически выталкиваешь меня из подъезда, пока я неотрывно, широко распахнутыми глазами, смотрю на сдающую позиции парочку этих отморозков, слетающих к нам по ступеням. И в первый момент, на меня накатывает то самое состояние ступора, когда в лицо ударяет яркий свет фар. «Теперь нам точно конец» — успевает пронестись в голове, ровно за секунду до того, как ты обнимаешь меня сзади, и по ушам ударяет звук полицейской сирены. — Юджи… — Чуть ли не плача, обнимаю тебя, уткнувшись лицом в плечо, видя, как представители правоохранительных органов, «вежливо» берут под руки этих двух отморозков, зачитывая им краткий список возможных прав с их стороны. Kamijo Я мог ожидать всего, что угодно, но только не такого тебя. Не тебя испуганного, дрожащего и едва ли не плачущего у меня на плече. — Ю… Ну ты что, успокойся… пожалуйста. – Обнимаю тебя тоже, стараясь не задеть кровоточащей рукой, внимательно глядя на полицейских, снимающих показания у наконец-то выскочивших соседей, когда и во сколько начался шум. Но, откровенно говоря – мне все равно. Опускаю глаза вниз, глядя на царапину на твоей шее, кровь с которой успела уже испачкать тебе рубашку, и тяжело вздыхаю, чуть отстранив тебя, доставая из кармана платок и прикладывая к твоей шее. А затем вынимаю мобильный, и набираю Кайе. Если он, умничка, сделал все верно, сейчас Аарона уже должны взять. Взять хотя бы по тем данным, что я просил Кайске передать на словах полиции. Я никогда не думал, насколько сильно может быть желание убить человека. Насколько сильным может быть страх за кого-то. И почему мы начинаем ценить близких, только когда над ними нависает грозная опасность? …К нам подходит офицер, жестом приглашая войти в подъезд и подняться в твою квартиру. Ты бросаешь на меня всполошенный взгляд, и я понимаю, что идти тебе туда сейчас – не самая лучшая идея. — Ю, не глупи. У тебя же там Наги остался. Сказав про твоего песика, я понимаю, что сделал правильно. Ты хоть и мрачен, но идешь обратно со мной и двумя полицейскими, которые должны записать наши показания. …Тормознув перед дверью, сообщаешь о потере ключей, и я понимаю, почему ты остался в подъезде, а не закрылся дома. В очередной раз проклиная задержанную парочку, прислоняюсь к стене, крепко сжав руку, чтобы унять кровь, а пальцы другой руки по какому-то обоюдному согласию сплетены с твоими. И мы ждем, пока блюстители закона откроют замок без ключа, пользуясь какими-то своими средствами. Нас спрашивают по очереди, это быстро, но нудно. Да, мы желаем заявить о нападении. Да, мы подозреваем, кто мог сделать это, ведь исполнители всего лишь пешки. Да, мы хотим заявить о нанесении вреда здоровью и решить это дело по полной программе, без поблажек. И нам с соответствующим в таких случаях мрачно-скорбным видом сообщают, что через несколько дней необходимо обратиться с заявлением, и тогда заведут уголовное дело. А еще, напоследок уже в дверях, советуют промыть рану на шее и наложить швы на рассеченную ладонь. — Ты знаешь… это все просто какой-то кошмар. Тру лоб рукой, положив другую руку на стол, пока ты суетишься по кухне, ища перекись и бинты, чтобы затянуть как следует порез. — Ты как оказался здесь так быстро? Мне показалось, или это прозвучало слишком тихо, так непохоже на тебя. Юи, я бы сейчас все отдал, лишь бы ты снова обнял меня, как только что внизу. Все бы отдал. Только сейчас понимаю, что сижу все еще в плаще, и становится жарко. Нагоя вертится под ногами, взбудораженный ночными событиями, тревожно тявкающий, и никакие твои замечания не в силах успокоить его колотящееся сердечко. Я это понимаю, когда беру песика одной рукой, сажая себе на колени. Молчу на твой вопрос, стягивая пальто и оглядываясь вокруг. Я ведь впервые у тебя дома, Жасмин, жаль только вот, что при таких обстоятельствах. — Мне надо позвонить. – Вспомнив о том, что так и не набрал Кайе, встаю у окна, чуть приоткрывая створку, отметив, что дождь прекратился. А то, что происходит дальше, окончательно кажется мне обидной неправдой. — Кайске? – Дозваниваюсь довольно быстро, ловя твой удивленный взгляд и невесомо прижав палец к губам. – Все со мной нормально. Почти. Полиция вовремя успела, их взяли. — Ками, ты знаешь, а тут не очень хорошие новости… Нахмурившись, выхожу в прихожую, чтобы можно было говорить более свободно. — Что там стряслось? Короткая пауза, слишком гнетущая, чтобы понять – все пойдет не так, как я думал. — Аарона в клубе нет. Его вообще нигде нет, помещение оцеплено, администраторы арестованы… Но хозяин исчез. — Должны же быть данные, где он проживает, нужно ехать по адресу… — Ками, ты не понял. Уже сделали запрос в международный аэропорт – Аарон Ионеску покинул страну два часа назад. В груди похолодело, я отнимаю трубку от уха, прислонившись к стене и медленно сползая на корточки, уткнувшись лбом в свои руки, совершенно забыв про кровоточащую ладонь. Как же я мог такое не предположить? Неужели я никогда не смогу достойно оценивать людей, пускай даже самых недостойных? Знать, на что они могут быть способны, чтобы теперь не сидеть и не кусать локти от собственного бессилия. Как можно, ну вот КАК можно было поверить, что он так просто меня отпустил?! Это был отвлекающий ход, и я попался. — Вообще-то он выехал легально. Ничто не мешает ему вернуться… — Продолжает Кайя, а я слышу фоном шум автотрассы, понимая что певец, наверное, едет домой. — Он не вернется. Наверное, уже никогда не вернется. – Закрываю глаза в тот момент, когда твой силуэт появляется в дверях кухни, и ты неслышно подходишь ко мне ближе. — Тебе завтра надо подъехать к клубу. – Продолжает Кайя, и я рассеяно киваю, не совсем понимая, зачем мне нужно и главное – кому это нужно. — Спасибо тебе за все. И прости за то, что дернул тебя среди ночи… — Все нормально. – Очень тепло, я знаю, что он улыбается. – Утром зайди ко мне от Юи, хорошо? Попрощавшись с Кайске, еще несколько минут думаю о том, что возможно мне придется идти к нему не утром, а сейчас. Потому что после всего что случилось, случилось здесь, на лестнице, по моей вине, я просто не могу тебе в глаза-то смотреть. А прощения просить ой, как бессмысленно, но попробовать ведь никогда не поздно, верно? Тем более что ты стоишь так близко, а у меня в висках стучит это обидное «Предатель!» брошенное мне тобой. …Без слов притягиваю тебя к себе за штанину ближе, обнимая колени, и думаю о том, что меньше всего на свете мне сейчас хотелось бы тебя отпускать. * * * Удивлённо смотрю, не совсем понимая, что нашло на тебя. — Юджи..? – Совсем тихо, шёпотом, наклоняясь к тебе и поднимаю на ноги. – Пойдём… — Буквально тащу тебя на кухню, чувствуя, что что-то очень неуловимо изменилось. То ли во мне, то ли в твоём поведении, то ли в самой атмосфере. Сейчас я уже практически уверен, что продам к чёрту эту квартиру, мы с сестрой, слава богу, можем себе позволить купить другую, а в это место возвращаться у меня нет никакого желания. Почти насильно сажаю тебя за стол, беря за руку, чуть поёжившись от вида крови и раны. Моя фобия всё-таки остаётся в силе не смотря на все события, которые имели место быть в последние несколько месяцев. Практически на автомате обрабатываю рану, не фокусируя сознание на том, что ты сейчас говоришь мне. Шоковое состояние даёт о себе знать, а моя нервная система не такая сильная, как мне бы того хотелось. Отставляя в сторону перекись, медленно опускаюсь на соседний стул, тихо вздыхая и вкладывая тебе в здоровую руку бинт. Чувствую на себе твой растерянный взгляд, но даже сказать ничего не могу. Голова кружится и, кажется, от всего пережитого, у меня вновь поднялась температура. Закрываю лицо руками, стараясь вдохнуть воздух как можно глубже, слыша, как у ног на полу суетиться Наги, который, кажется, напуган сейчас больше, чем мы несколько минут назад в подъезде. — Юи?.. Буквально вздрагиваю от твоего голоса, мотнув головой. — Всё хорошо. Тебе в больницу надо, рана серьёзная. Ты открываешь было рот, но я не даю тебе ничего сказать, приложив кончики пальцев к твоим губам. — Тихо. Не спорь. Но так как одного я не могу себе позволить тебя отправить через полгорода ночью… — Устало встаю со стула, уходя в прихожую, и звоню своему лечащему врачу. Не важно, куда он сейчас меня пошлёт и сколько времени на часах. После того, как я произношу в трубку сумму, которую я готов выложить за приезд среди ночи – отказа не следует, и мне обещают появиться тут уже через полчаса. Возвращаюсь на кухню, на секунду замерев в дверном проёме, смотря на тебя, вновь чувствуя, как в груди разливается неприятная горечь. После сегодняшней ночи я просто не представляю, какие отношения ожидают нас дальше, да мне и гадать страшно. — Врач скоро будет… — Нахожу пачку сигарет, тут же закуривая и ставя чайник, рассыпая по чашкам растворимый кофе. Гадость, а что поделать? Шея неприятно ноет, но на это можно закрыть глаза. Я уже настолько привык к отрицательным ощущениям в своём теле, что это покалывание, жжение кажется неотъемлемой частью моего существа. — Ты знаешь… Я понимаю, что нам сегодня на съёмки и особого смысла ложиться спать уже нет… Но я не хочу оставаться в этой квартире. Тут в трёх кварталах есть отель. Да, место не ахти, но это лучше, чем находиться тут. – Как-то на автомате бросаю эти слова, не в силах повернуться к тебе, заглянуть в глаза. И в полной тишине разливаю по чашкам кипяток. * * * Ловлю тебя за руку, чуть ойкнув от боли, забыв о ранке. И молча глажу пальцы, видя, как ты морщишься, поводя головой в сторону, видно болит царапина на шее. Беру со стола большой кусок ваты, как следует смочив перекисью, и в ответ на твои действия пару минут назад, начинаю осторожно вытирать уже успевшую подсохнуть кровь. Перекись шипит, но это не больно. Гораздо больнее будет прижигать все это. Ты как-то испугано ловишь мою руку, когда я окунаю ватную палочку в бутылек и подношу к тебе. — Не надо… — Я подую. Больно не будет. И с этими словами осторожно мажу антиспетиком по почти идеально-ровному порезу. Морщишься, плотно закрыв глаза, а я подаюсь ближе, дуя на ранку. — Ты как маленький, Юи… Твое предложение сейчас уйти и провести ночь в гостинице кажется мне пугающим и одновременно таким соблазнительным. Потому что, несмотря на то, что произошло сегодня, что произошло до этого между нами, я понимаю, что ты тогда, вот тогда в подъезде был настоящим. Боялся за меня. Просто по-человечески боялся и не хотел, чтобы кто-то причинил мне вред. Залепив ранку лейкопластырем, не спешу выпускать тебя, взяв одной рукой за плечо, внимательно глядя в лицо. — Что? – Очень тихо говоришь ты, чуть поводя плечами, а я крепче сжимаю пальцы. — Смотрю на тебя. И тоже – тихо. Я вижу все, и горечь в твоих глазах, и боль, и какой-то серый пепел перегоревших чувств. Но мне так хочется зажечь их снова, чтобы знать, что хоть искорка огня между нами еще осталась. Страшно это осознавать, но мне кажется, что пока, именно в этот момент это нужно только мне одному. Я должен узнать. Немедленно, сейчас. — Не надо, Оджи, ну, пожалуйста… не надо… Еле слышно, чуть отвернувшись, но я уже чувствую знакомую дрожь по твоему телу, еще секунда и ты сдашься, подашься ко мне ближе. Запах твоих духов неожиданно, кажется, заполняет собой все пространство, я кладу руку на твою талию, наплевав на боль, слегка притягивая к себе. И в тот момент, когда наши губы уже едва соприкоснулись – раздается отвратительный звонок в дверь, и ты вздрагиваешь, отпрянув от меня, но странно пряча глаза. Я не думал, что врач появится так скоро, да еще и среди ночи, но за это спасибо надо сказать тебе, Ю. — Пустяки. Повреждены мягкие ткани, кость не задета. Заживет быстро. – Деловито бормочет эскулап, рассматривая мой порез, и просит у тебя чистое полотенце, ставя на стол свой чемоданчик и открывая его, доставая всякие одному ему ведомые инструменты, в числе которых – большая закругленная игла и хирургические нитки. Краем глаза замечаю, как ты морщишься при виде всего этого. — Юи, ты иди пока, вещи возьми. Не надо тебе смотреть. – Выдавливаю из себя улыбку, бесстрашно подставляя ладонь под шприц с новокаином. Киваешь, поспешно отводя взгляд, и тут же начинаешь кашлять, закрыв рукой рот. Твой личный врач заметно мрачнеет, вводя мне под кожу лекарство. — Сколько недель кашель, Ю-сан? Такой кашель? — Недели две… — Сдавлено пыхтишь, удаляясь в смежную комнату. — Анализы? — Как всегда шикарны. – Еще более тихо, и знаешь, я тебя понимаю. Не хотелось бы мне оказаться на твоем месте у этого врача. …Процедура наложения швов – не самая приятное в мире зрелище. В принципе мне все равно, я вполне переношу вид ран, но меня немного тревожит, что кровь продолжает довольно сильно течь. — Вена? — Самую малость. Опасности нет, просто надо будет утром сменить повязку… — Доктор заканчивает свое дело, обрезая эластичную нить, собирая свои причиндалы, и дает мне указания, когда и как промывать, через сколько обратиться в клинику для снятия швов. И уже уходя, кладет на стол бланк и две упаковки каких-то таблеток. — Это я оставлю для Юичи. Пускай принимает под одной три раза в день. Это просто антибиотики, но хорошие. Ему должно стать легче. Врач уходит, а я все смотрю на этот бланк и упаковку на столе, слыша из комнаты твой сдавленный кашель. Ю… ну что же ты с собой делаешь? Тихо захожу в комнату, глядя тебе в спину. А ты неспешно складываешь в небольшую сумку кое-какие вещи, временами шикая на лающего на всю квартиру Наги. — Ты знаешь, я вполне мог бы отправиться к себе, или пойти к Кайе, как и собирался изначально, но можно тебя попросить кое о чем? Удивленно смотришь на меня, оторвавшись от сборов. Неужели ты услышал в моем голосе что-то новое, Юи? — Сегодня я буду с тобой ночевать. А еще врач мне оставил это, — помахиваю перед твоим носом упаковкой таблеток, — Велел проследить, чтобы ты принимал. Развернувшись, выхожу из комнаты, оставив тебя, ошарашенного, собираться дальше. Пускай ты сейчас мало что понимаешь, но у меня есть еще кое-что важное, что необходимо выяснить. А ради этого мне не нужно тебя покидать ни на минуту. Сажусь в коридоре на тумбочку, ожидая тебя, и думая о том, что остаток ночи в отеле будет по всем параметрам очень занимательным. * * * Остаюсь стоять с вещами в руках, ошарашено смотря на дверь. Я сейчас ощущаю себя нашкодившим школьником, которому предстоит теперь оправдываться или заглаживать свою вину. Я привык к такому отношению со стороны сестры, в конце концов, она очень удачно с детства заменяла мне мать, с которой всегда были не самые доверительные отношения. Но вот подобных интонаций, поведения от кого-то другого, тем более от тебя, я просто ожидать не мог. Всё ещё находясь в состоянии полной растерянности, сгребаю в сумку остальные лекарства, которыми, кажется, уже скоро заполнится всё. Ещё бы, новые партии всё прописываются, а старые просто не успевают заканчиваться. Подзываю Нагою, подхватывая собаку на руки. Пёс тут же тычется мордочкой мне в шею, недовольно фыркая, унюхав запах антисептика. — Ну что, Наги? Сегодня ты вновь ночуешь не в привычном месте. – Тихо вздыхаю, выходя в коридор, и отдаю собаку тебе в руки, попутно обуваясь. Странно, но мне даже в голову не пришло отказаться от твоего присутствия сегодня ночью. Видимо то одиночество, которое я заглушал водкой, после созваниваясь с драммером, вновь вернулось. А на почве пережитого стресса – усилилось в разы. — Ты такси-то вызвал? – С надеждой спрашиваю, обернувшись к тебе от зеркала. – У меня нет никакого желания… Перебиваешь меня кивком головы, и я чуть облегчённо вздыхаю. Только вот до такси ещё тоже надо добраться, а это значит – выйти на площадку, спуститься вниз… От одной мысли у меня холодок проходит по коже, и я очень неуверенно замираю перед дверью. Пускай закрыть дверь в квартиру трудов не будет стоить, замок полицейские не повредили, а значит, он так или иначе защёлкнется, но выходить за порог мне не хочется ровно так же, как и оставаться здесь. Вопросительно смотришь на меня, кутая в пальто Нагою, который уже начал засыпать, согреваясь от тебя, а я переминаюсь с ноги на ногу, поправляя на плече сумку. — Ты чего?.. – Проводишь ладонью по моей щеке, заводя прядку волос за ухо, а я лишь отрицательно мотаю головой, переведя взгляд в пол. — Всё нормально. – Делаю глубокий вдох, поймав твою руку, почти неосознанно сплетая свои пальцы с твоими, выходя из квартиры. Лестничная клетка встречает нас полной тишиной, как будто и не было тут ничего сегодня ночью. Лишь несколько бордовых капель у лифта моментально оживляют воспоминания, вновь расталкивая необъяснимый страх где-то под сердцем, и я сильнее сжимаю твои пальцы, нажав на кнопку лифта. Если меня вновь начнут преследовать кошмары – я не буду удивлён. Лифт бесшумно спускается на первый этаж, и я сосредоточенно изучаю пол в кабинке, не решаясь ни коим образом разрушить тишину, повисшую в воздухе, продолжая сжимать твои пальцы. Сейчас я надеюсь лишь на то, что машина уже ждёт у подъезда, а в отеле будут свободные места. В противном случае, я согласен переплатить таксисту, чтоб он бесцельно до утра наворачивал круги по городу, но в этот дом я больше не вернусь. Как рассказать о случившимся Мали, куда податься с ней начиная с вечера уже сегодняшнего дня – я не знаю. Но обо всём этом, кажется, я буду думать потом. * * * Это очень странное чувство – твоя рука в моей. Твои пальцы, крепко сжимающие мои, оказывается они такие тоненькие, почти женские. А ладонь даже чуть дрожит, и мне так хочется остановиться у лифта, обнять тебя, и шепнуть на ухо, что все хорошо. Что все уже хорошо. Такси стоит у подъезда, ты с облегчением ныряешь в него на заднее сиденье, стараясь не смотреть на свою многоэтажку, отодвигаясь к самому окну с другой стороны. Наверное, мне не стоит делать так, но, в конце концов, ночь сегодня слишком уж нестандартная, да и ты вряд ли станешь отбиваться. Поэтому, едва оказавшись рядом с тобой, молча тяну к себе, крепко обнимая одной рукой, другой осторожно держа подмышкой сонного Наги. И к чертям водителя, уставившегося на нас во все глаза. Молча дергаю подбородком вперед, а ты называешь адрес гостиницы через пару кварталов. В принципе тут ехать-то всего ничего, но, наверное, никакая сила на свете не заставила бы тебя сейчас идти пешком по темной ночной улице. — Оджи, ты меня придушишь… — Бормочешь ты, стараясь вывернуться, но только уютнее устраиваешься в моих объятиях, неловко уткнувшись носом в шарф на шее. — Не придушу. И смотрю в глаза, опустив ниже голову, улыбаясь почему-то самыми уголками губ. Я знаю, что волосы растрепались и я выгляжу сейчас как лохудра. Неловко убирая пряди с лица, чуть прикусив от боли губу, потому что непроизвольно сжимаю поврежденную ладонь. Хмыкаешь в шарф, чуть отстранившись, и сам убираешь мои волосы, заведя назад, после чего опять откидываешься на меня, бормоча что-то о том, что ты самый несчастный в мире человек. …Номер нам дают совместный. И вовсе не потому что мы так хотим, а просто потому что люксов одиночных нет, хотя я всю дорогу продумывал, какими словами мне просить тебя остаться рядом с тобой на остаток этой ночи, хотя бы даже в кресле у кровати. Беспрестанно кашляя, ты проходишься по номеру, подходя к окну и скорее машинально отодвигая тяжелые занавески, глядя на улицу. Наверное, днем отсюда может быть неплохой вид, но сейчас крайне мрачный. Я растерян, по-настоящему растерян сейчас здесь, рядом с тобой. Выгребая таблетки, что оставил твой врач, достаю еще и согревающую мазь, присаживаясь к тумбочке у входа, набирая номер обслуживания. Чай. Непременно крепкий горячий чай в номер, и кружки побольше, чтобы не пришлось заказывать дважды. — Переодевайся, Ю. Сейчас нам чай принесут и… А может, ты есть хочешь? Отходишь от окна, снимая пальто и вешая его на вешалку рядом со мной, зябко кутаясь в свитер и поводя раздраженно плечами. — Нет, не хочу. Господи, откуда эта нечеловеческая скованность? Почему я всякий раз увожу от тебя взгляд, готовый смотреть на что угодно – на ширму для переодевания, на картинку над кроватью, кстати говоря – двуспальной, и единственной в комнате; на безмятежно спящего в глубине кресла Нагою, свернувшегося комочком, но только не на тебя? — Тебе стоит принять горячий душ. – Не обернувшись, говоришь ты, приоткрывая окно и берясь за сигарету. Ты стал очень много курить, Ю, ты замечал? — Как скажешь. Возможно, сейчас мне надо оставить тебя одного. Хотя бы на двадцать минут, просто побыть наедине с собой, подумать, что делать дальше. Мне отчего-то совершенно ясно, что возвращаться в свою квартиру ты не захочешь ни под каким предлогом. …Стоя под горячей водой, размышляю, что я мог бы сделать для тебя. Помочь подобрать подходящий дом? Предложить пожить пока у себя? Ты едва ли на такое согласишься, уж скорее оформишься на какое-то время в этой гостинице, став бездомным еще и на деле, не только в душе. Откуда такие мысли? Возможно, это от того, что я всякий раз смотрю на тебя и вижу повзрослевшего ребенка, у которого нет и не было своего пристанища. И он ходит и ищет его, сбивая ноги, раздражаясь, озлобляясь и все чаще берясь за сигареты, кашляя в кулак. Я думал, что ты услышишь, как в ванне стихает вода, как откроется дверь, и я выйду. Именно поэтому выхожу в комнату тихо, на ходу вытирая мокрые волосы и ежась от холода, несмотря на теплый махровый халат. Но ты не услышал. Не услышал, иначе не стоял бы спиной ко мне в одних джинсах, изучающее глядя на себя в зеркало, касаясь ладонью обширного ушиба на груди. Значит, пока я не подоспел, эти подонки все же били тебя… И кашляешь ты в том числе и поэтому, дело не только в простуде. Во второй раз за последние часы меня начинает душить злоба, злоба против конкретного человека, наверняка сейчас находящегося за сотни миль от Токио. И неожиданно приходит мысль, что если бы я мог вернуть все обратно, начиная с того вечера, когда пьяным ждал тебя у метро – я бы вернул все назад, непременно. И ушел бы домой тогда, не видя, даже не встречаясь глазами с твоим другом, хотя сейчас его так называть у меня язык не поворачивается. Смотрю на тебя, глядя на узкую худую спину с выступающим рядом позвонков и каким-то трогательным очертанием лопаток, а кожа в неярком свете комнаты кажется смугло-золотистой. И я вспоминаю ее запах и вкус – миндаль и сладко-соленые сливки… Ты едва уловимо вздрагиваешь, поймав в зеркале мой взгляд, но не оборачиваешься, все так же стоя спиной, держа руку у солнечного сплетения. Беззвучно подхожу к тебе, уткнувшись лицом в плечо, слегка касаясь губами волшебной кожи, вдыхая запах, и кладу руку поверх твоей руки, чуть отстраняя ее, мягко гладя ладонью ушибленное место. — Прости меня. Пожалуйста, прости за все… Я не смотрю на тебя, молясь, чтобы ты сейчас понял, что мои слова идут от чистого сердца. Слова, дающиеся обычно с таким трудом, сейчас я произношу искренне, не надеясь, впрочем, сильно на ответ. Лишь чувствую под рукой, как гулко отдается ударами твое сердце. * * * Твои слова о прощении звучат столь же необычно, сколь если бы на небе среди ночи разлились цветные полосы радуги. Я знаю, что, не смотря на все события, что произошли сегодня ночью, я не должен отступать от того решения, что принял днём на съёмках. И совершенно не играет роли то, с кем ты будешь теперь. Просто мы ведь оба понимаем, что наш союз не доведёт ни до чего прекрасного, как бы мы не старались. Или же это понимаю только я? От твоих прикосновений, твоего дыхания у меня по телу проходит знакомая, едва уловимая дрожь, и я лишь глубже вдыхаю воздух. Ровно настолько, насколько позволяет состояние. — Перестань извиняться за что-то. – Выдавливаю из себя слова, мягко высвобождаясь из твоих рук. Привычное упрямство вновь выходит на первый план. Но отчасти я ему даже благодарен. Ведь какой тогда прок давать какие-то обещания, принимать решения, если даже сам перед собой я не могу выполнить этого? Устало сажусь на край кровати, бросив взгляд на часы на тумбочке. Самое время признать, что ни о каком высыпании перед съёмками и речи быть не может. Но лишать себя и тебя сна окончательно мне не хочется. Утром усталость, накопившаяся за последние дни и приправленная этим ночным марафоном – усилится в тысячу раз. — Ты знаешь… наверное, стоит попробовать хоть немного поспать. Не знаю, как ты, а у меня чувство, будто по мне пробежало стадо слонов, да ещё и попрыгало вдобавок. – Поднимаю на тебя взгляд, ловя едва заметную улыбку. – Буду считать, что молчание знак согласия. Улыбаюсь тебе в ответ, дотягиваясь до сумки, находя среди вещей длинную футболку, не пригодную для выхода в люди, но спать в ней – самое то. Удивлённо смотрю на тебя, когда ты, подойдя, кладёшь руки мне на плечи, чуть массируя. Тут же опускаю взгляд, непроизвольно теребя кончик пояса от твоего халата. — Ты только не подумай… что у нас с тобой, там, отношения изменятся или ещё чего… — Неуверенно бурчу себе под нос, не оставляя в покое пояс, чуть поводя плечами, когда ты проводишь кончиками пальцев по ключицам. — Я и не думаю… — Как-то слишком мягко отвечаешь мне, подхватив двумя пальцами моё лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Вот… вот и хорошо. – Выдавливаю из себя подобие улыбки, сжимая твоё запястье, и вздрагиваю от стука в дверь. – Полагаю, это обслуживание номеров… Ммм… Ты разберись с ними пока, да? – Быстро проскальзываю между тобой и кроватью, исчезая за дверью ванной. Я второй раз остаюсь с тобой в подобном положении, наедине. Только в тот раз была твоя квартира, и ситуация не столь мрачная. Но независимо от этого, та самая неловкость, скованность, какое-то чувство растерянности, чуть ли не неуверенности рядом с тобой – вновь возвращается. И я достаточно долго стою напротив зеркала в ванной, не выключая бесцельно журчащей воды, и изучаю своё отражение в зеркале. Если бы кто-нибудь спросил меня, что ты нашёл во мне, я бы не смог ответить. Ведь я действительно не понимаю, что же тебя так тянет ко мне и почему. Я явно не являюсь для тебя идеалом красоты, не отличаюсь подходящим для тебя характером... Напротив, я не попадаю ни под одну статью, но при этом сейчас, особенно ярко сейчас, я чувствую всё то, что есть у тебя ко мне — и просто не понимаю, откуда всё это взялось? Наконец-то переодевшись в футболку, длина которой меня в первый момент смущает. Но, в конце концов, и не в таком виде ты меня видел. Оставляя джинсы в ванной, на цыпочках, босиком, выхожу в комнату, тихо притворяя за собой дверь, щёлкнув выключателем. Ты сидишь на кровати, всё так же кутаясь в халат, сжимая в руках чашку с ещё неостывшим чаем, и с каким-то завидным упорством смотришь в одну точку. — Оджи, дырку в ковре прожжёшь. – Усмехаюсь, отдёргивая уголок одеяла, тут же юркая в постель, и забирая с тумбочки свой стакан. — Ты долго… — Подозрительно щуришься, изучая меня взглядом, от которого мне вдруг вновь становится не по себе. Пожимаю плечами в ответ, вдыхая аромат чая, и ёжусь, подтягивая одеяло повыше. Замечаю твой взгляд, направленный в сторону той груды таблеток, которая расположилась на тумбочке. — Нет. Даже не говори мне ничего. — Но, Юи… — Я сказал – нет. – Чуть наклоняюсь к тебе, приложив пальцы к губам. – Ты не знаешь, как у меня прошла первая часть ночи, поэтому рисковать собой совсем я не хочу. – Тоном, не терпящим возражений, улыбаюсь тебе уголками губ, откинувшись обратно на подушки, и с удовольствием отпивая чай из кружки. * * * Твои слова о том, что между нами ничего не изменится, больно бьют по сердцу. Именно по сердцу, сейчас я отчетливее, чем когда-либо, понимаю это. Господи, Ю, я ни с кем и никогда не воевал так отчаянно и болезненно, как с тобой. В какой-то момент даже показалось, что ты своими ударами, раз за разом, убил, выбил из меня все то, что с таким упорством зарождалось. Но сейчас, этой ночью, медленно отсчитывающей часы к рассвету, я понимаю, что все это блеф. То, что я к тебе чувствую не выдрать и не убить, не раздавить бульдозером и не искоренить ничем. Но даже сам себе я не осмеливаюсь сказать, что же это такое, забивая вертящиеся в голове слова. Пока не время их ценить – ни тебе, ни мне. Ты похож на капризного ребенка, а короткая майка только добавляет иллюзии, равно как голос, когда ты категорически отказываешься от таблеток. Но вряд ли ты знаешь, а я тебе и не рассказывал, но у меня неплохо получается воспитывать капризных детей, а брат как-то даже сказал, что я бы мог стать хорошим отцом. Дети вот как-то в повестку дня не входят, поэтому придется практиковаться на тебе. Несмотря на твой более чем хмурый взгляд, выдавливаю на ладонь таблетку, протягивая тебе, но ты вновь мотаешь головой. — Не буду. — Ю… Это же просто таблетка. Безвкусная. Проглотишь – и все, забыл. Даже делать ничего не надо, вон, чаем запей… — Дело принципа, Оджи. – Еще более насуплено, натянув одеяло чуть не до глаз. А мне становится смешно. — Не заставляй меня засовывать ее в тебя силой. На миг твои глаза чуть расширяются, а затем ты не выдерживаешь, захихикав в одеяло, и я понимаю, как глупо прозвучала моя фраза. — Ладно, хорошо. Шутку, вижу, оценил. А теперь на… — Да ну зачем это все?! Все равно толку никакого, только желудок портить всякой дрянью… — Нет, лучше болеть как в средние века, заработать себе болезнь сердца частыми простудами! – Придвигаюсь ближе к тебе, протягивая на ладони таблетку. – Ну, это же просто, раз и все! — Господи, ты садист какой-то! – Раздраженно отвечаешь мне, с тяжким вздохом беря несчастную таблетку. – Чаем запью? Киваю, глядя, как ты, морщась и кряхтя, все-таки делаешь то, что я от тебя прошу. Волосы почти просохли, поэтому я встряхиваю ими, точно зная, что завтра Кара намучается укладывать их так, как надо. — Ну что, счастлив теперь? – Язвительно бросаешь ты, состроив такое лицо, что теперь уже не выдерживаю я, смеясь в одеяло. — Вполне. Юи, а у меня есть одно рационализаторское предложение. В самом деле, почему бы и нет? В конце концов, если Хизаки узнает, что у нас тут творилось, он первым же предложит то, что сейчас хочу тебе сказать я. Да еще и ладонь у меня теперь в бинтах. — Я тебя очень внимательно слушаю, Ками. – Ставишь пустой стакан на тумбочку, ложась на подушках, подложив под щеку ладонь и глядя на меня. — Завтрашнюю съемку отменим. Как и следовало ожидать, поднимаешь голову, глядя на меня во все глаза, и кажешься сейчас таким невыносимо милым, что я не понимаю — куда девался тот бес, неизменно насмехающийся надо мной и дающий пощечины? — Ты тронулся… Нельзя! — Можно. – Тоном «я-лидер-и-все решил». – У меня, вон, вообще травма. — Да ты просто сумасшедший, за ножи хвататься руками… — Бурчишь в подушку, опустив голову обратно и ища наиболее удобное положение. Я же смотрю на тебя, совершенно откровенно любуясь. Редко на кого мне хотелось вот так смотреть, не отрывая глаз. Твое лицо буквально пленяет меня, и я прослеживаю взглядом мягкие плавные линии черт, изгиб тонких бровей и дивные чайные глаза, сейчас следящие за мной с недоверием. — На мне узоров нет… И цветы не растут. – Как-то смущенно прячешь лицо в подушку, а я заползаю-таки под одеяло, устраиваясь рядом с тобой, продолжая смотреть теперь уже на одном уровне. Время, кажется, замерло. Совершенно точно остановилось. А мне хочется, до такой степени нестерпимо хочется потянуться к тебе, что покалывает пальцы, и я непроизвольно сжимаю одеяло, вновь забывая о ладони, тут же прикусив от боли губу. — Ты что? – Каемочка темных, совершенно девичьих ресниц вспархивает, словно испуганная птица. Ты смотришь на меня. — Юи, как думаешь… у меня шрам останется? Отводишь глаза, сосредоточено закусив губу, тем самым, вынуждая меня переключить акцент на них. — Нет, не думаю. Надо просто наложить шов косметический, и ничего не будет видно. – Мгновение молчания, ты удобнее устраиваешься на подушке, сдув с лица случайно упавшую прядку. – Ками, почему ты так смотришь на меня? И мне очень хочется ответить, ответить сию минуту, найдя твои пальцы и гладя их своими, поднести к лицу и целовать, целовать каждую тонкую линию, каждую венку, каждый ноготок. Но это чистое сумасшествие, ведь судя по тому, как ты ведешь себя – я давно тебе не нужен. Только вот дрожь… Но дрожь может быть от чего угодно. Вздыхаю, крепче обняв подушку, подтягивая колени к груди под одеялом. — Ты очень красив, Жасмин. Очень. Поэтому и смотрю. * * * Если бы тебя видела, слышала Мали, она бы непременно начала уговаривать тебя всегда находиться рядом со мной во время болезни. Ибо её я обычно не слушаю ни под каким предлогом. Сейчас ты лежишь рядом со мной, изучая взглядом, от которого становится неуютно. Нет, это не отрицательная реакция, это просто то, что обычно рождает скованность. Я редко смущаюсь чьих-то взглядов, но ты – это, кажется, особенный случай. В сотый раз кручусь на одном месте, и не выдерживаю, дотянувшись до выключателя и тут же, в полной темноте, юркая под одеяло. — Всё. Хватит меня взглядом прожигать, а то скоро на мне действительно цветы расти начнут. – Усмехаюсь в подушку, слыша, как ты тихо смеёшься, и всё-таки не понимаю, почему ты решил отменить съёмку. Нам осталось доснять-то всего несколько эпизодов… — Камиджо?.. – Выходит как-то слишком официально, и ты даже, кажется, перестаёшь дышать, лёжа рядом со мной на таком целомудренном расстоянии, что я мысленно удивляюсь. – Послушай… — Сажусь на постели, вылезая из своего «укрытия». – Для отмены съёмок завтра нужна причина… Я… — Отвожу взгляд от тебя, как-то по инерции потянувшись за сигаретами на тумбочке, и закуривая, не подходя к окну. – Я не хочу, чтоб кто-то ещё знал о том, что было сегодня ночью. Я не хочу объяснять и рассказывать, даже вспоминать желания нет. Понимаешь? – Смотрю на тебя сквозь призрачный дым от тлеющей в пальцах сигареты. И в комнате повисает настороженная тишина. — Нет, конечно, я могу сослаться на слишком плохое самочувствие… Уговорить Хизаки перенести съёмки на следующую неделю… — Рассуждаю, и более тихо добавляю: — Посеять переполох, получить очередной выговор и мат в свою сторону… — Выпускаю дым колечками, откинув голову на подушки. – Знаешь, я всё жду, когда ж Химэ пожалеет о том, что позвал меня в группу. – Усмехаюсь, косясь на тебя. – Хватит на меня так смотреть, ну, честное слово! – Улыбаюсь, протянув руку и закрывая твои глаза ладонью. — Жас, я сам с Хизаки договорюсь… Уж со мной он спорить вряд ли будет. – Шёпотом отвечаешь мне, поймав мою руку до того, как я успеваю что-либо сделать. — Ну-ну… И врагов народа станет уже двое. Потом к нам присоединится Юки, а Кару Хизаки будет считать вражеским разведчиком. – Стараюсь высвободить свою руку из твоих пальцев, но то ли мне самому этого не так сильно хочется, то ли это ты так крепко держишь, что у меня ничего не выходит. И я со вздохом сожаления и оскорблённой невинности, оставляю эти попытки, в две затяжки докуривая сигарету, и тушу окурок в пепельнице на столике возле кровати. * * * Неожиданно темнота становится моим большим союзником. Потому что теперь я могу смотреть на тебя еще более пристально, рассеяно думая о том, что вот так лежать в одной постели — рядом, чувствуя другого, но не касаясь – еще интимнее, чем нечто большее. И отчетливо в мозгу пульсирует мысль, что нет, я ошибся. Ты не можешь так просто забыть меня и мои поцелуи. В воздухе витает сладковатый запах вишни, я вспоминаю, что ты куришь ароматические, и от того еще нестерпимее тянет прикоснуться к твоим губам, сладко-горьким после сигарет. — Ю, что ты глупости говоришь? Хизаки не зверь, и все поймет. А о том, что ты не хочешь говорить о случившемся… — На миг замолкаю, кусая губы, тщательно подбирая слова. – Я тоже не хочу. Ни вспоминать, ни говорить об этом. В принципе об этом обо всем. За окнами ночь, редкие машины в этом квартале почти не ездят, и свет их фар нас не тревожит. Почти полная тьма, но я слышу, как ты дышишь. Мне кажется, даже чувствую твое дыхание на своей коже. В какой момент я нарушаю этот установившийся статус кво и придвигаюсь к тебе ближе – я не сознаю. Но едва наши пальцы соприкасаются, как проскакивает какая-то искра, словно разряд тока по нервам, под кожей, стремительно доставая сердце. — Зачем… Ками… Кладу палец тебе на губы, заставляя молчать. И вспоминаю, как это чудесно – обнимать тебя за талию, дышать в шею. Но пока что лишь через преграду в виде одеяла, мягкого облака, постепенно прижимаясь ближе. — Ты тогда сказал, что мы поубиваем друг друга. Почему тогда когда тебе стало страшно – ты позвонил мне? Почему ты умолял их меня не трогать? — Ну, зачем ты опять… И вновь какие-то детские попытки отстраниться, убрать мои руки, отвернуться. Только ничего не выходит, и твое тело предает тебя, и еще предает сердце, только вот проклятая гордость продолжает гнуть свое. — Что же ты с нами обоими делаешь, Ю? Зачем так отгораживаться от мира? – Тихо-тихо, держа тебя в объятиях, уткнувшись носом в волосы. — Не могу иначе. — Почему? Этот какой-то детский вопрос прозвучал сейчас так нелепо, и ты еле слышно вздыхаешь, так тяжело, как будто от моих слов тебе нетерпимо больно. — Наверное, ты бы хотел что-то сохранить в наших отношениях… Какой-то элемент тайных любовников, и все это – постоянство и встречи – это навеяло на тебя скуку. – Тихо говорю, уставившись в темноту, гладя твои волосы. – Я оставил Хизаки, но свободный и думающий лишь о тебе, зачем я был тебе нужен, да? Поэтому я пошел к Аарону… Чувствую, скорее, ощущаю, чем вижу, что ты хмуришься. Да, мне тоже слух сейчас режет это имя, но избежать его никак не удается. — Я просто подумал, что он не будет говорить мне о том, что мы не можем быть вместе. А еще… — Прижимаю тебя к себе плотнее, — Еще мне казалось что так я разбужу в тебе дух соперничества и снова… Снова смогу заинтересовать тебя. Как пошло и глупо, верно? Говоря это тебе сейчас, я отрезаю все возможные пути назад. Здравый смысл вовсю вопит, что я дурак и зря это затеял, но что толку. Начал, так заканчивай. — Когда ты появился тогда утром с Карой, мне захотелось ее прибить. — Почему это? – Удивленный голос над ухом, я чуть улыбаюсь, опять коротко поцеловав тебя в шею. — Она невероятно мило смотрелась с тобой рядом. – Даже сейчас в моем голосе есть эти проклятые нотки ревности. Я мог бы сказать еще много, окончательно копая себе яму. Но хватит, довольно. И пока ты осмысляешь все, что я сказал, я выгибаю шею, неожиданно попав прямо на твои губы, слившись так, как никогда ранее, словно частицы головоломки. * * * Мне хватает долгих десяти секунд, чтоб понять, что же, чёрт возьми, происходит. От твоего поцелуя кружится голова, и как-то слишком часто бьётся сердце. Тело предаёт меня вновь и вновь, только вот проклятый характер не дремлет, от души отвешивая мне целую гору подзатыльников, чтоб я осознал, что происходит. — Перестань… Всё, хватит. Камиджо… — На одном дыхание выговариваю это тебе в губы, резко отодвигаясь, зарываясь лицом в подушку, но всё равно ощущая твоё дыхание на своей коже, твои руки, тепло. Это медленно сводит с ума, и всё-таки не лучшей была идея ночевать вместе. — Ты задаёшь слишком много вопросов, а у меня нет ни единого ответа на них. Или же ответа, который бы устроил нас обоих. Понимаешь? – Стараюсь дышать ровнее, более настойчиво убирая твои руки от себя. Ты молчишь, и молчание это ударяет по натянутым нервам пуще любых слов или действий. Отрицать того, что сейчас мне больше всего в жизни хочется просто обнять тебя, зарывшись лицом в сладко пахнущие волосы, прошептать в шею какие-то глупые и абсолютно не нужные слова, и уснуть в твоих объятьях до самого утра – просто глупо. А потом, проснувшись первым, будить тебя нежными, осторожными касаниями пальцев к губам и кожи на шее. Я никогда не любил обманывать себя, но признать такие вещи сейчас, находясь рядом с тобой в одной постели под тяжёлым покровом ночи, которая уже медленно сходит на нет – я не могу. В противном случае, моя зависимость от тебя станет ещё сильнее, и тогда уже почти наверняка я уничтожу тебя, сам того не желая. Ведь верно говорят, что больнее всего мы делаем лишь самым близким и дорогим нам людям. — Прости… Я… Я не хочу больше ничего говорить на эту тему, ничего обсуждать… — Шепчу в подушку, притягивая колени к груди. – Давай спать… Я тебя умоляю, Юджи… — Поднимаю голову, и даже в темноте вижу, как блестят твои глаза. — Ну, не надо… Не смотри ты так на меня… — Почти страдальчески, неловко подаваясь к тебе, поглаживая кончиками пальцев по щекам, чувствуя, как ты вздрогнул от неожиданности в первый момент. – Спи, мил… — Осекаюсь, закусив губу и на секунду закрыв глаза. – В общем… Спокойной ночи, Ками… Будильник я всё равно поставил, а спать нам остаётся всего ничего. Отворачиваюсь от тебя, крепко обняв подушку, натягивая одеяло так, чтоб полностью скрыться под ним, и всё равно продолжаю кусать губы, до сих пор помня вкус поцелуя. И естественно, по всем законам подлости, сон не идёт. Так бывает, когда нервная система истощена и находится в перевозбуждённом состоянии. Тут не помогает ничего, кроме как маяться в постели, пока хватит сил, но такого запаса времени у меня нет. Я слышу за своей спиной твоё глубокое, тихое дыхание, вновь поддаваясь на то, что ты уснул, даже не прикоснувшись ко мне больше, не сказав ни слова. А я вновь не знаю, как наутро смотреть тебе в глаза. Медленно, максимально тихо, поворачиваюсь к тебе, выглядывая из-под одеяла. Комната уже наполнилась блеклым светом, предвестником рассвета. Очертания мебели всё равно до сих пор подтёрты, неровны в этом холодном свете весеннего утра. Изучаю взглядом твоё лицо, такое спокойное, с чуть приоткрытыми во сне губами, и чувствую, как сердце вновь начинает биться чаще, отдаваясь ударами в висках. Протягиваю руку, видя, чувствуя, как дрожат пальцы, и осторожно провожу ими по твоим волосам, поправляя сползшее с плеча одеяло, и убирая с лица непослушную, светлую прядку. Я всегда считал тебя безумно красивым, а сейчас вновь и вновь, от взгляда на тебя, ощущаю лёгкое покалывание где-то слева в груди. Глубоко вдыхаю воздух, подложив под щёку ладонь, продолжая любоваться тобой, и невесомо гладя кончики волос, раскиданных по подушке.