Одиночество крови

Jasmine You Этот день пролетает с катастрофической скоростью, но не мимо меня. На время пребывания в парке у меня как будто случается временная амнезия ото всех событий, что были ранее, о том, каким я обычно бывал с тобой. Как будто какая-то из самых ценных, любимых масок, вновь слетела, только в этот раз разбившись на такие мелкие детали, что заново склеить просто не получится, как ни старайся. Разговоры ни о чём и как будто обо всём на свете. Разве я мог когда-нибудь представить себе, что это возможно в нашей с тобой ситуации? Пожалуй, что нет. Гулять по парку, рука в руке, переводя дух после очередного аттракциона. Смотреть на резвящихся детей на площадках, куря чуть в сторонке от общего скопления народа, и изредка ловить на себе удивлённые взгляды, когда ты обнимаешь меня, показывая в сторону какой-нибудь очередной карусели. Кормить сладостями Нагою, который счастлив, кажется, больше нас с тобой, и с рук – голубей в центре парка на небольшой площади у колеса обозрения. Смеясь, наблюдать, как пёс с довольным, оглушительным лаем разгоняет стаю птиц, но те уже через несколько секунд возвращаются обратно и бесстрашно садятся на пальцы, цепляясь своими лапками, склёвывая с рук крошки хлеба. И как последняя глупость – позволить затащить себя на колесо обозрения, когда над Токио уже нависают первые сизые сумерки, и по всему городу зажигаются цветные огни. До закрытия парка остаётся совсем немного времени, но для круга в кабинке его предостаточно. Аллеи и карусели уже почти пусты, в этом центре развлечений, пожалуй, остались лишь пары подобные нам, скрывающиеся от серых будней и неразрешимых проблем за воротами этой сказочной страны. Нагоя остаётся внизу под зоркой слежкой смотрителя колеса, а я с каким-то детским восхищением смотрю на город практически с высоты птичьего полёта. Здесь вечернее, тёмное небо кажется совсем близким, что можно прикоснуться. И по его покрывалу тут и там медленно вспыхивают новые звёзды. Я не замечаю, как получается так, что я уютно устраиваюсь в твоих руках, глубоко вдыхая свежий вечерний воздух, кутаясь в шарф, но не от холода, а для создания какой-то определённой атмосферы внутри себя. Посматриваю на тебя, ловя на губах едва заметную улыбку, и слишком неприкрыто любуюсь тобой. Мне очень сложно поверить в то, что между нами что-то изменилось, но отвергать это я просто не могу, не имею права, когда все факты настолько налицо. — Почему ты так смотришь? Твой голос звучит где-то у меня над ухом, и я сталкиваюсь с тобой взглядом. Быстро снимаю с руки кожаную перчатку, и провожу кончиками пальцев по тёплой щеке. Ты на мгновение, кажется, перестаёшь даже дышать, с какой-то слишком ощутимой нежностью глядя на меня. — Просто. Любуюсь. Ты же Принц, в конце концов, а значит, любоваться тобой не возбраняется. – Улыбаюсь тебе, продолжая осторожно поглаживать подушечками пальцев по щеке. — Ты каждый раз просишь меня не делать ничего, но с завидной регулярностью провоцируешь… Юи, почему? — Вновь этот вопрос «почему»… Ты хочешь слишком многого. Всего и сразу, особенно ответов. Но всё, что я могу сказать тебе – не знаю. – Запускаю пальцы в твои волосы, заметив, как на секунду вспыхнули твои глаза. А ведь и правда, Юджи, я не знаю, почему всё так получается. Я не знаю, зачем каждый раз говорю тебе такие слова, а потом сам же противоречу им. И я не понимаю, не знаю «почему», я сейчас подаюсь к тебе так близко, что чувствую твоё глубокое дыхание на своих губах. Ты крепче обнимаешь меня, и мне уже не имеет смысла сопротивляться. К тому же, всё это сейчас затеял я сам. Целую тебя в губы как-то слишком неуверенно, трепетно, мягко перебирая прядки волос, и ты тут же отвечаешь мне, тихо вздохнув сквозь поцелуй. …Колесо обозрения проходит свой законный круг, а мне так не хочется расставаться с этой волшебной атмосферой, что образовалась где-то там, наверху, под самым небом. Нехотя выхожу из кабинки следом за тобой, не выпуская из пальцев твою ладонь, и тут же подхватываю на руки подлетевшего Наги. Пёс виляет хвостом и подрагивает от счастья, что хозяин, наконец, вернулся. — Господи, он так реагирует, как будто тебя не было рядом с ним целую вечность. – Ты смеёшься, потрепав собаку по голове, а я лишь тихо улыбаюсь тебе, едва передёрнув плечами, и неспешно идя по дорожке парка. И слишком неумолимо чувствую, как время бежит, быстро-быстро, стремительно и только вперёд. От мысли о том, что совсем скоро мы окажемся за воротами этого места, вновь попадая в водоворот людей, живущих каждый своей жизнью, мне становится как-то невыносимо горько, и я сильнее сжимаю твою руку. А ещё, со всем прочим, скоро я увижу Мали, и пока что даже не знаю, как начать ей свой рассказ. От всех этих мыслей, что навалились как-то разом, я не могу сдержать вздоха сожаления, и притормаживаю у одного их деревьев, отпуская собаку на асфальт, поглядывая за ней, и закуриваю, прислоняясь спиной к стволу дерева и высвобождая пальцы из твоей руки. Kamijo Всю дорогу до гостиницы, и вновь в такси, я все машинально касаюсь своих губ кончиками пальцев, не веря, что мне не приснилось то, что ты сделал. На моей памяти ты впервые сам вот так меня поцеловал, без каких-либо просьб, без возможности списать это на ситуацию. И сейчас я без всякого преувеличения могу точно сказать, что такой день, как сегодня, невозможно запланировать. И он останется в моей памяти навсегда. …Наги вот уже час, еще до того как мы поймали машину, заснул у тебя на руках, уткнувшись мордочкой в сгиб локтя, и мне немного тревожно – не слишком ли долго он спит? — Ю, с ним все в порядке? – Глажу песика между ушек, а ты, улыбаясь, мягко убираешь мою руку, покачав головой. — Все нормально, просто устал. Целый день на воздухе, столько эмоций и внимания… Для него это слишком. Ночью будет спать как убитый. Таксист останавливает у дверей уже такой родной гостиницы, ты же, хмурясь, смотришь на часы. Я открываю было рот, сам толком не зная, как и что говорить о том, что совершенно не хочу идти домой, но ты меня останавливаешь. — Мали уже давно должна была приехать. – И поднимаешься по ступенькам, обернувшись через плечо. – Ну, ты идешь? На миг замираю, глядя на тебя. А в голове все активнее зреет определенная возможность, тем более что оказывается, и Мали тоже светит жить вместе с тобой в отеле. — Ей придется рассказывать? – Тихо интересуюсь у тебя, быстро идя рядом уже по коридору до нужной комнаты. — Видимо. Ты нахмурен, и это столь непривычно после такого дня в твоем обществе. Не знаю, почему, но меня так и тянет уничтожить эту проклятую складочку у тебя на переносице. Ловлю тебя за плечи уже буквально перед дверью. — Что? – Твоя рука лежит на ручке, у меня есть очень мало времени. — Юи, ты хочешь ей ВСЁ рассказать? Не думай, я вовсе не собираюсь обелять себя, просто описывать ситуацию с… — Неловко замолкаю, не решаясь произнести запретное имя. — Я просто скажу ей, что на меня напали. – Теребишь кончик шарфа, не глядя на меня. По коридору проходит какая-то женщина, и мне приходится отпустить тебя, дожидаясь пока она подойдет к лифту и исчезнет уже. Господи, меня уже нервировать начинает такая общественная обстановка отеля. Но когда, наконец, мы вновь остаемся наедине, я мягко глажу твои волосы, с невесть откуда взявшейся нежностью. Мне так хочется, чтобы этот день не кончался. — А я что, просто так случайно мимо твоего дома проходил, да? — Ну… нет смысла утаивать от Мали звонок тебе. – Мне редко удавалось видеть, чтобы в твоих глазах так весело сверкали озорные искорки. – Тем более, думаю, она подозревает о… — Ну? – Теперь уже мой черед улыбаться. — …о нашем «общении». Неуклюже закончив фразу, достаешь ключи, отпирая дверь и быстро юркнув за нее, не дожидаясь меня. Я же, едва попадаю в номер, тут же понимаю, что сестра твоя уже приехала и, судя по всему – не так давно. Едва уловимый запах женских духов, сумочка, небрежно брошенная на постель, кое-что из вещей, и самое главное – победный запах молодой, уверенной в себе женщины. Отчего-то все это заполняет куцее пространство комнаты чем-то таким, что теперь его даже можно назвать жилым. Только вот трехместным номер от этого не становится, и здесь по-прежнему одна двуспальная кровать. …Мы не успеваем и пары слов сказать друг другу, как из ванны появляется сама виновница переполоха, явно не ожидая увидеть тут еще кого-то кроме брата и его собаки. — Ой… Юджи?! – Спохватившись, она зачем-то тут же сдергивает с головы полотенце, кутаясь в теплый халат и бросив на тебя убийственный взгляд. – А предупредить не мог, что не один придешь? — Вообще-то, это Его номер… — Киваешь в мою сторону, мягко положив все так же безмятежно спящего Нагою в кресло. По твой фразе и интонации становится понятно, до чего ты любишь подтрунивать беззлобно над сестрой, вот и сейчас решил пошутить, неожиданно напомнив заодно и мне самому, что за номер вчера платил я. — Что значит – его? – С удивлением в лице Мали становится удивительно похожа на тебя, до такой степени, что я не выдерживаю и усмехаюсь. – Да что вообще происходит, Юи?! Я тебя почти не узнаю такого, на всякий случай сохраняя молчание, лишь незаметно метнувшись к окну, замечая, что твоя сестра, кажется, стесняется моего присутствия. Отвечаешь не сразу. Сперва, размотав шарф и бросив перчатки на маленький круглый столик у кровати, проходишься по комнате, довольно потягиваясь в тепле и чему-то улыбаясь. Внезапно я ловлю себя на том, что сегодня практически не слышал твоего кашля. — Юи, я жду! – На всякий случай напоминает Мали, сев на край кровати и перекинув на плечо мокрые волосы. — Мали, — Начинаешь ты с какой-то странной интонацией, глубоко вдыхая, словно перед прыжком в воду, — Мне тебе о-очень много нужно рассказать… * * * Понимаю, что мне всё равно не хватило времени внутренне подготовиться к длительному монологу перед сестрой, именно в тот момент, когда она так внимательно смотрит на меня. И я чувствую, что у Мали в голове уже – тысяча мыслей, а тысяча первая мысль будет верной и тогда можно даже ничего не говорить. — Ты только пообещай мне, что перебивать не будешь. Все вопросы – когда я закончу. — Так, допустим. В последний раз ты говорил такие вещи, когда собирался мне признаваться в своих отношениях с молодыми людьми. – Хмыкает она, садясь на кровать, и с ещё большей напряжённостью во взгляде, изучая меня. Набравшись какой-то смелости, тщательно подбирая слова, я начинаю рассказывать о той ночи, о том, что произошло, совершенно честно сознаваясь в том, как и почему я оказался на улице в такое время. Когда ты слышишь про ключи – у тебя так распахиваются глаза, что шоковое состоянии молчащей сестры даже отходит на второй план. Знаком даю тебе понять, что сейчас совершенно не время и не место задавать какие-то вопросы на этот счёт, и очень кратко, сбивчиво заканчиваю рассказ, давая понять в конце, что не знаю, кто виноват в том, что произошло, делая акцент, что в Токио каждую ночь происходят подобные ситуации, и никто от этого не застрахован. В комнате повисает очень напряжённая тишина, и сестра тянется за сигаретами, лежащими на столике. Последний раз я видел, чтобы она курила, почти полгода назад, когда разругалась с родителями до состояния: «ты нам не дочь и о наследстве даже не думай». И ты, и я следуем её примеру, и сизый дым от трёх сигарет плавно танцует в воздухе, а я слышу каждый вздох. — Теперь ты, как я думаю, понимаешь, почему я тут, почему тут ты, и откуда у меня желание продать квартиру, найти новую… — Как-то очень неловко разрушаю эту тягостную тишину, изучая горящую в руках сигарету. Мали молча кивает, до сих пор не проронив ни слова, не задавая вопросов и в сущности даже не показывая своего состояния. Но я-то знаю на все сто, что она – шокирована, при чём настолько, что сейчас просто не может сделать так, чтоб вся эта информация уложилась у неё в голове. Я больше, чем уверен, что на протяжении ещё очень долгого времени, она, раз от раза, будет вспоминать эту «забавную» историю, не со зла попрекая меня. А еще, видимо, выход мне на ночные улицы Токио на неопределённый срок – закрыт. Впрочем, об этом я грущу и беспокоюсь в самый последний момент. И сейчас в висках пульсирует лишь мысль о том, чтобы Мали не делала глупостей, и не звонила родителям, не передавала всего того, что я сказал. В противном случае поворот истории может быть совершенно иным. Ведь неважно, сколько мне лет и насколько я уже самостоятельный человек, для отца с матерью я всё равно останусь ребёнком, как и она. Ребёнком, который не может за себя постоять, а лишние скандалы мне не нужны. Впрочем, Мали оказывается умной девочкой. Нервно затушив сигарету, она поднимается с места, кажется, уже даже забывая, что твоё присутствие не слишком хорошо влияет на неё, и ходит по комнате кругами, обняв себя руками за плечи и как-то безэмоционально смотря перед собой. Ты садишься рядом со мной на кровать, аккуратно взяв за руку, и я, на уровне какого-то инстинкта, высвобождаю её из твоих пальцев, едва уловимо мотнув головой. Как бы мне сейчас не хотелось вновь остаться с тобой наедине или хотя бы держать за руку – я не могу позволить себе такой роскоши, по ряду причин, от меня никак не зависящих. — Мали… Ну хоть что-нибудь скажи. Не заставляй меня нервничать… — Вновь подаю голос, чувствуя себя виноватым во всех смертных грехах. И в первую очередь – виноватым перед сестрой. Всю жизнь она для меня значила очень много, а я почему-то постоянно подкидываю ей такие ситуации и проблемы, связанные с собой и не имеющие решения. — А что я могу сказать, Юи-кун? – Она останавливается прямо передо мной, и я вижу в тёмных глазах слишком заметный, слишком сильный страх за меня. — Иди ко мне… — Тяну её за руку к себе, заставляя сесть на кровать рядом, и обнимаю. Мали тут же утыкается лицом мне в плечо, часто дыша, и крепко обнимая, что-то шепча о том, что я идиот и не слежу за собой, что мне повезло, и я ещё очень легко отделался, что если бы со мной что-то серьёзное случилось – она бы себе этого не простила. Что надо было ей приехать тогда, ночью, что уже в тот момент, когда я позвонил ей, она почувствовала что-то неладное, и потом всю ночь не могла нормально уснуть, постоянно думая обо мне. И ещё бесконечность каких-то обрывочных слов, а я чувствую, что ещё секунда, и моя сестра, всегда такая сильная и независимая, обычно успокаивающая меня и поддерживающая — разрыдается у меня на плече. Успокаивающе глажу её по волосам, чувствуя себя очень неуютно, и даже не могу и представить, насколько некомфортно сейчас должно быть тебе. Постепенно Мали приходит в себя, видимо, всё-таки переварив ту информацию, которую получила на ночь глядя, и выпрямляется в моих руках, проводя дрожащими ладонями по лицу. — Я – в ванную... – Она неуверенно поднимается на ноги, высвобождаясь из моих рук. – Мальчики, закажите в номер что-нибудь покрепче, идёт? – И прежде, чем кто-то из нас с тобой успевает ответить, сестра скрывается за дверями ванной, оставляя в комнате слишком напряжённую атмосферу. В полной тишине подхожу к телефону и заказываю в номер то, что просила Мали. И всё в той же тишине, под твоим каким-то слишком пристальным взглядом, подхожу к окну, открывая его, впуская в момент ставшую душной комнату, свежий уже ночной воздух, и вновь закуриваю, сам ощущая, как у меня дрожат кончики пальцев. * * * Как ни странно, но когда Мали в следующий раз вышла из ванной, настроение ее заметно улучшилось. Успокоилась ли она, или все еще переживала на твою тему, я не знаю, но текила и пара бутылок шампанского сделали свое дело. Я никогда, за исключением того раза в клубе, не видел, как ты пьешь, каким ты бываешь слегка навеселе, и признаться, начинаю немного теряться, замечая, как ты постепенно раскрываешься. Тогда, в тот раз, все было окрашено в тягостные и мрачные тона – ты пил, чтобы забыться. Сейчас же это делает Мали, практически в одиночку уничтожая текилу, в то время как мы с тобой усиленно налегаем на шампанское. — Солидный пикничок на ковре. – Замечаю я, опустившись на локоть, опираясь затылком о кресло. Мы сидим на полу, как дети, собравшиеся тайком от родителей, и говорим обо всем и ни о чем. В первую очередь – не о том, что случилось. — А что тебе не нравится? — Ты подаешься ко мне, лохматый и улыбающийся, а я чувствую, что за эту улыбку готов продать душу дьяволу. — Да все мне нравится, ты что? Только вот завтрашнюю съемку я отменить не решусь все же… — Оджи, расслабься. Это будет только завтра. – Тихий голос, мягкий, чуть растягивающий слова. Я смотрю на Мали, выцеживающую себе в стопку остатки текилы, и четко понимаю, что вот ее-то надо уложить спать. — Ю? – Киваю на девушку, силясь подняться на ноги, но голова кружится так, что я лишь хватаюсь за кресло, усмехнувшись. — Что, космодром пошел? – Приглушенно смеешься, осторожно перекладывая руку сестры на свою шею, кряхтя, вставая, позволяя ей буквально повиснуть на твоем плече. — Типо того. А она ничего… — Все нормально будет. Просто перенервничала, дурочка. Так и стою, держась за кресло, глядя, как ты укладываешь Мали на постель, заботливо укрывая одеялом. Причем лежит она сейчас ровно посредине, так что даже тебе места не хватит с ней рядом, а мне в лучшем случае светит Наги и кресло. В худшем – такси до дома. — Жас… — Тссс. Подходишь ближе нетвердой, какой-то кошачьей походкой, улыбаясь мне. У меня же перехватывает дыхание в тот миг, когда я вижу в глубине твоих зрачков пляшущий огонек, а руки мягко, трепетно касаются воротника моей рубашки. — Помолчи с минутку, Оджи. Просто – помолчи. — А где я… — Пытаюсь было сказать, но ты качаешь головой, кладя ладонь на мои губы. — Ты меня не слышишь. – Полуулыбка, твои губы чуть обветрены, что так и тянет податься вперед и поцеловать, чувствуя их шершавость и жар. Покорно киваю тебе, слегка откинув голову. Мне кажется, что в номере просто невыносимо душно, нечем дышать, и так хочется открыть окно и подставить разгоряченное лицо потоку холодного мартовского воздуха, вдохнуть аромат города – такой неповторимый и совершенно неромантичный, но свой. Родной. …Ты гасишь свет, протянув руку к бра на стене, но я даже в темноте различаю, как сияют твои глаза. И уже скорее ощущениями, нежели зримо, вижу, как ты обнимаешь меня, одной рукой за талию, другой – за шею, что-то тихо выдохнув на ухо. — Что? – Переспрашиваю одними губами, обнимая в ответ, прислонившись спиной к стене, чувствуя, как сердце гоняет кровь по венам, а голова от шампанского очень легкая, просто невесомая. Ты вместо ответа тянешься ко мне — я слегка размыкаю губы, с изумлением чувствуя твой жадный поцелуй, в первый момент теряясь. Да, алкоголь способен разбудить и усилить чувства и желания, тем более, шампанское, но не до такой же степени. На кровати спит твоя сестра, и совсем не важно, что спит она мертвым сном и не слышит нас. Просто сама ситуация, я словно бы теряю над ней контроль, позволяя тебе, себе слишком много. Когда-то я слышал такую историю – за все свои желания рано или поздно берется плата. И чем сильнее безрассудная любовь, тем сильнее ревнуют боги, разлучая влюбленных, забирая одного себе. Выходит, что любить без оглядки – вред. Вред в первую очередь для того, кто дорог, но я готов поклясться на святыне, что ни один из безрассудных не отказался самовольно от искушения. — Ты с ума сошел… — Тихо шепчу тебе, запуская пальцы в волосы, старательно закусывая губы и жмурясь, только бы не стонать от твоих прикосновений. — Молчи, Оджи. Молчи… С твоих губ срывается слишком откровенный вздох, когда я запускаю пальцы под твою рубашку, ощутимо проводя ногтями по коже. И в следующий момент мы оба вздрагиваем, оторвавшись друг от друга, когда Мали, подняв в темноте взъерошенную голову, ворчит недовольным голосом: — Юи, ну вы вконец охамели?! Мало мне из-за тебя нервов, так еще и спать не даете… — глухо, в подушку, — И вообще, идите обжиматься в другое место… — Кажется, нас выгоняют. – Тихо говорю тебе, взяв за руку и потянув к двери, на ходу зацепив с пола едва начатую вторую бутылку шампанского, чудом при этом никуда не влетев. — Похоже на то… — Смеешься в ответ, сбивчиво рассыпаясь в извинениях перед сестрой, крепко держа меня за плечи. – И вряд ли тут найдется случайно пустующий номер в такой час. — А зачем он нам? – Выхожу в коридор, заперев дверь и просунув ключ в щель под дверью, кое-как выпрямляясь и глядя на тебя, отхлебнув шампанского прямо из горла. — Ты предлагаешь ночевать в коридоре? – Берешь его из моих рук, едва пригубив, а глаза у тебя такие смеющиеся. Либо я сошел с ума, либо с тобой произошло что-то, что заставило по-другому взглянуть на вещи, и в частности – на меня. И сейчас, в этот момент, мне в голову второй раз за вечер приходит мысль о той квартире, ключи от которой ты повез оставлять в злополучный вечер. Но даже спрашивать уже не хочется, зачем ты это сделал, почему, какой в этом был смысл. Просто потому что это – прошлое. И оно уже потеряло свою актуальность в том настоящем, которое есть сейчас между нами. …Ты не хотел ехать, ты отчаянно упирался, норовя отобрать у меня бутылку и допить самостоятельно, без конца смеясь, и в перерывах между словами стараясь как можно крепче поцеловать в губы. Мы даже не оделись толком – ни шарфов, ни перчаток, я успел лишь прихватить бумажник, и то потому, что не вытащил его из кармана джинс. — Оджи, ну зачем туда? Далеко… и вообще… — Там все началось. Останавливаюсь перед выходом в просторное фойе, гладя твои скулы кончиками пальцев, благодаря шампанское и ночь, а еще то, что Мали так нахально решила уснуть на единственной доступной в номере постели. — Ты сумасшедший. – Это уже вердикт, в тот миг, когда я оставляю консьержу плату за еще одни сутки вперед, и прошу вызвать к парадному входу такси. – Я же без пальто… — Оно тебе не понадобиться. И – горячими губами по подбородку, послав к черту весь мир и возможных нежелательных свидетелей. Мне наплевать, впервые в жизни наплевать, что про меня скажут или подумают. Потому что ты – со мной.