время - 3:34 ночи, 31 августа 2018 года. Арсенальная ул., 7., backstage tattoo.
Павел лежал на холодном кафеле одной из новых комнат в студии. Диван, занавески, зеркало, стол и кафель — все, что имела эта комната сейчас. Изначально это кабинет Мустаева, но хрен с ним, для Личадеева это просто комната. Бекстейдж хоть стал и больше, но вместе с этим и холоднее в раза два. Отопление на второй этаж еще не провели и это, по правде говоря, обидно. Студия расширилась совсем недавно. Организация двух этажей-это заслуга Анны Серговны — жены лучшего друга Паши, Юрия. Это место нравилось всем, от посетителей до дочки Ани и Юры. Помещение было уютным и родным, даже если заходишь туда впервые. Паша часто списывал это на сладкий запах алкоголя, что распространялся по этажам и захватывал каждую молекулу студии секунду за секундой. Постоянные пьянки после закрытия, иногда до. Не имело значения, в каком состоянии мастер, работы в бекстейдже всегда были на уровне и посетители оставались довольными при любых обстоятельствах. Вместе с изменением строения здания, поменялось и расписание сотрудников, теперь они уходят на час раньше, то есть в 22-00. И вот сейчас, студия пустовала, первые люди в лице Кикира и Музыченко появятся лишь, часа через четыре и только один человек оставался там, а именно аккордеонист группы THE HATTERS Паша Личадеев. Волосы молодого человека растрепались на холодном полу, а белая рубашка уже чуть мятая и не застегнута до конца. Шляпа лежала где-то в другом конце комнаты, тоже, наверное, на полу, как и ее владелец. Ребра музыканта дрожали от холода, а щеки пылали от жары. Студия закрылась часа два назад, не меньше. А парень так и лежал на полу уже где-то час и смотрел в пустоту. Смотрел, но снова ничего не видел. Как говорится, «ни фьюче, ни хера». Вообще, по своей натуре Личадеев был веселым человеком, смешным, талантливым, а многие признавали его красивым. Паше же не нравилось в себе многое, но что сделаешь, он родился таковым. В обыкновении он душа компании, смех летит по воздуху, словно песня под аккомпанемент аккордеона, а сам аккордеонист улыбается и перебирает тонкими пальцами по клавишам. Но сегодня что-то случилось. Что конкретно и где, Личадеев понять не мог. Глаза закрывались. Дон-аккордеон (одно из прозвищ Паши) повернулся на спину чуток нахмурился. Павел вспоминал первую встречу, когда он принёс цветы Юре на спектакль в Лицедеи, и покатилось. Блять, во всем виноваты сраные незабудки. Они любимы Юре, и, может, принеси Паша розы, сейчас все было бы хорошо? Может быть. Но все уже произошло, произошла улыбка, разговор, заключение: «мы бы сыгрались», смех, набор группы, у двоих свадьбы, у Юрца ребёнок, публика, фанаты. А Пашенька все ещё не стэй тру. Он бы пожил бы, и в лесу, и где угодно, главное развести в душе тёплый костёр, и сжечь бы в нем ебаного Музыченко.«Паша, у тебя есть жена, Паша , одумайся.»
Нет. Он любит Аню, нежно любит, целует ее, но он в неё не влюблён. Он любит Аню, правда любит, но она не треплет его сердце, она не заставляет его смутно дышать, не заставляет забыться. Все эти обязанности принадлежат скрипачу. Юрке, если проще. Вряд ли парень об этом знает, Паша надеется, что не знает. Надеется или врет об этом сам себе. Личадеев тянет руку к коньяку. Он не пьян. За два часа валяния на полу, он не выпил ни глотка. Вскоре Паша смотрит на бутылку, разглядывает ее и жмурится. Протягивает руки в волосы и крепко сжимая их, стараясь не закричать от чего-то. Незабудки любимы Юре. Паша Юре не любим. Они хоть и друзья, но Паше не хочется быть рядом в дружеском ключе. Вот хоть убей, не хочется. А что же тогда тебе хочется тебе, Личадеев? Хочется просыпаться около Юры, хочется засыпать рядом с ним. Хочется за руку его брать и не краснеть, не думать о неловкости. Хочется забыть про Ань, хочется подойти к нему на концерте, когда кровь в жилах бурлит, обнять и поцеловать по настоящему, а не как раньше ради веселья. Паше так хочется этого, Паша так устал смотреть на друга по тихому, Паше так хочется кричать. А в прочем... ты же тут один, Паш! давай! никто даже не узнает. И Паша пару раз вздыхает, а после и в правду выпускает то, что так рвется наружу изнутри. Он заливается в крике, в слезах, и это, обещает он себе, последняя его истерика в жизни. (ха-ха, конечно) Личадеев встает на трясущихся ногах, и тут же падает, эмоции владеют им как хотят. Парень прижимается к стене спиной и закрывает лицо руками. в комнате все холоднее, а на щеках еще больше горячих слез. В Питере так холодно, словно не август, а февраль. Аккордеонист пытается исправить дыхание и в перерыве меж всхлипываниями он проговаривает почти по буквам "я люблю тебя, уеба". - Ты, блять, кого уебой назвал, казах ебаный? - слышится голос около дверного проема. Паша сразу понимает кому же этот голос принадлежит. Чуть хрипловатый, теплый, такой нужный голос. Голос Юрия Музыченко. Но не сейчас, не в секунду уязвимости Паши. - Еб твою мать, Юр - первое что произносит Паша, после секундной паузы. старается говорить нормальным голосом, но на последнем слове он вновь ломается. - хули ты тут забыл? - Тебя забыл.. я вообще-то с Думской ехал, Вадика с компанией отвозил, решил проверить сигналку тут.. а дверь открыта.. ну я этих долбоебов развез и вернулся..- Юра выглядел взволнованным , говорил быстрее чем обычно. - а ты что тут делаешь? - Я.. хотел отопление включить..а то посетители. ну замерзнут и ..- он очень не правдоподобно врет. Это видно. - И открыл окно? - Музыченко указывает на распахнутую форточку. Паша молчит, когда Юра подходит ближе к нему, когда садится возле него, когда берет его руку в свою, а другой рукой убирает слезу со щеки Личадеева - Руки у тебя холодные как у трупа. А сам ты горячий.- Юра улыбается глядя парню в глаза, заставляя улыбнуться. Сам же Личадеев в растерянности. Что, нахер, происходит? - Какая же ты скотина, Паш. - Юра чутка приближается к нему и шепчет на ухо - я тоже тебя люблю, пидорас. - Томас украдкой глядит в его глаза и положив руки на шею целует. Они двое сидят на полу, шляпа лежит подле аккордеониста, форточка открыта. Батареи не работают, бутылка не открыта, не выпита. У Паши все еще холодные руки, а у Юры все еще горячий поцелуй.