***
Жил давным-давно на православной земле великий и могучий царе всея Руси Иоанн Васильевич, в народе прославленный Грозным. Был он статным мужем, но не сказать, что красавец он в свете несыскуемый. Чувствовались в этом человеке власть и сила, во внешности, поведении, речи. Широк был в плечах, высок, статен, рыжеволос, имел темные густые брови, сведенные к орлиному носу, цепкий тяжелый взгляд, пронизывающий до костей, вкрадчивый голос, и всё это говорило о его силе. Так вот, зрел был великий княже московский, но несчастен: любимая жена померла, унеся светлые чувства радости и тепла, а последующие княжны уходили в мир иной, не успев усмирить огонь в сердце властителя. Так бы и мучился царе, если бы судьба не свела его с опричником молодым, Федором Басмановым, сыном воеводы Алексея Даниловича. На всю чистую Русь прославился этот опричник молодой красотой своей: смольные кудри, озорной взгляд темных очей, молочная кожа, стройный стан, звонкий смех, подобный перезвону колокольчиков, плавные и изящные движения, которые зачаровывали всех. Но не смей думать, добрый молодец, что этот человек был только несносно красив и подобен какой-то девке. Он в бою не знал пощады, в его руках танцевало и пело оружие, братья-опричники боялись и уважали его наравне с Малютой Скуратовым. Теперь-то ты понимаешь, что не зря Федора Царева был в почете? Много слухов ходило в народе про Федора Алексеевича, не любил его люд: то говорили, что он чаровник и нечистый, который наслал морок на царя, то он нарядился в красный летник и на пиру царевом, подобно скомороху, развлекает "свет своих очей", то видели его с собачьими головами на поясе, то видали в ночь Ивана Купала в лесу средь нечисти. Слухи эти и другие искоренялись, а сплетников наказывали, чтобы впредь не повадно было. Но все изменилось суровой зимой, когда смутное время окутывало страну, а царя окружали льстецы и собаки, и в лицах своих опричников он видел врагов и змей самовыращенных. Подтолкнуло смятенного царе к опале на Федору верную слова церковного юродива, который клялся святым крестом, что видел, как бесноватый Басманов от колдуна ушел, а на шее амулет вместо креста виднелся. В начале царь хотел было в пылу гнева ударить посохом безумца, но задумался, зачем же этому старцу божиться крестом и наговаривать на опричника, зная, что за клевету может поплатиться. Царе немного остыл и подумал, что можно проверить слова юродива, и с ним не станется. Велев увести с глаз долой старца и по прибытию Федора слать его к царю, Иван Васильевич ожидал. Недолго царе пришлось ждать, от шахмат отвлек его стук и звонкое "Звали, царь батюшка?". Подняв очи, Иван Васильевич узрел раскрасневшееся лицо Басманова, в темных кудрях которого хитро и нагло поблескивали, выглядывая, хрупкие красавицы-снежинки, не успевшие растаять. "Звал, Федор, дело у меня к тебе важное и серьезное. До меня весть дошла, что ты якобы у колдуна был, веру нашу отверг и меня предал", - от слов властителя кравчий вздрогнул и взглянул на царя с вселенским ужасом. "Царе, свет моих очей, как Вы смогли в такое поверить? Как я мог Вас предать? Вы ближе мне отца и матушки, как я мог откреститься от Вас?", - голос опричника не дрожал, он был пропитан обидой и тревогой. "Красивую песнь ты поёшь, Федорушка, но, если тебе нечего скрывать и таить, так покажи мне крест на груди своей", - прогремел ответ Иоанна, не терпящий неповиновения. Кравчий медлил, тем самым выводя из себя владыку, но делать было нечего молодцу, и расстегнул тогда он кафтан, и увидел царе крест, а поверх него - Ярило. Не успел ясный сокол и слова молвить, как Иоанн Васильевич махнул рукой страже и та мигом уволокла его.***
В темнице было сыро и темно, только лунный свет пробивался в крошечное окошечко. Не было живого места на теле плененного кравчего, кожа на запястьях была содрана в кровь, свежие синяки по всему телу набирали цвет, лицо залито ало-багряной кровью, а разбитые губы покрывались неприятной корочкой запекшейся криви. Федор был без сознания и беспомощно повис на цепях. Темной тенью проскользнула фигура в помещение, бесшумно подошла к беззащитному телу, нежно провела по лицу и еле слышно позвала: "Федора, Феденька, очнись, ясноокий соколик". От прикосновений теплых рук, украшенных перстнями драгоценными, очнулся Басманов, мутны очи открыл и попытался взглянуть на гостя. "Что ж ты натворил, глупая головушка? Зачем предал ты веру Русскую и меня? Чем тебе было плохо-то?" - голос гостя нежданного был мягок, но пропит горечью. "Каюсь, царе батюшка, но не предавал я тебя. Устал я от нее и совершил из-за этого тяжкий грех. Постоянно она следит за мной, преследует, каждый раз как заморозки после последних дней осени наступают, так уже она стучится ко мне во окно. Молился и в церковь ходил почти каждый божий день, но не помогает ничего против окаянной, вот и пошел к колдуну, вдруг он поможет эту ведьму отвадить от меня. Молю, убей ты меня иль сошли в монастырь, чтоб замаливал я грехи за которые мне Господь ее послал! Грехов у меня, ты и сам, Свет мой Ясный, знаешь же, что много, взял же я их на службе твоей" - хриплым голосом молвил пленник, видно было, что нет смысла и сил врать ему. Долго думал царе, стоя против надломенного духом любимого опричника, и решил его сослать в монастырь, не губить родную душу. Рано утром решил Иоанн отправить кравчего своего, когда еще не расцвело и не запели первые петухи. Сани уже были снаряжены, а ценный груз в виде тела заснувшего беспокойным сном опричника погружен. Тронулись. В последний раз царь всея Руси видел своего подданного, но об этом он не мог тогда еще знать... По пути к монастырю настигла сани вьюга и забрала их себе, а после только окоченелые тела повозчика и лошадей нашли, но тело молодого сокола так и не было никогда обнаружено. Так и забрала приглянувшегося сокола себе Марена. Ну, чего ты погрустнел, добрый молодец, загорюнился, очи ясные хмуришь? Не веришь ты мне? Так выглянь в окно, видишь, погодка-то портится, а вдали темные фигуры кажутся? Так вот он, это и есть свет его очей. Покуда я знаю, а этого, уж прости, сказать не могу. Иди лучше поспи: утро вечера мудренее, а ты говорил, что тебя ждет дорога дальняя и трудная. Спи, а дом наш под защитой.