***
К молодой девушке, одетой в пышное красное платье, сверкающее стразами, подошла низенькая худощавая осетинка с карими глазами. В руках она держала планшет. Осетинка стучала шариковой ручкой по предмету и поглядывала на изумительно сложенного человека. — Что случилось? — спросил он, беря в руки планшет. — Режиссёр изменил сценарий…. — менеджер был грустен. - В который раз за день… Сроки сбились. Эрмитаж уже давно нужно было сдавать администрации. Актриса посмотрела на себя в зеркало и начала тренировать лицо на новые выражения, которые требовались для съёмки оставшихся эпизодов. — Как мой парик? — когда дело было закончено, белые изящные ручки притронулись к чёрным волосам. — Всё прекрасно, вас ждут, — менеджер поспешил открыть дверь, пропуская главную актрису — воплощение Анны Каренины Льва Николаевича Толстого. Молодая актриса прекрасно перевоплощалась. Была строга к себе и работала на износ, играя и восемнадцатилетнюю девицу, и тридцатилетнюю женщину. Её сверкающий молодой взгляд, полный горячих искр, приковывал к себе. Прекрасна. Идеал начала двадцать первого века. Три часа ночи. Съёмочная команда оперативно доснимала дубли, не обращая внимания на состояние измученных актёров. Они стойко двигались по залу, говорили заученными фразами, покоряя будущих зрителей. Пять часов утра. Администрация выгоняла площадку. Операторы складывали тяжёлое оборудование, актёров разгримировывали в коридорах. Уборщики мыли натруженный пол. Режиссёр пересматривал дубли вместе со своим помощником. Сегодня он был доволен. На старом лице играла тёплая счастливая улыбка. — Осталось снять эпилог Кити и Лёвина, — потягивался режиссёр, — Мария, вы хорошо потрудились, — говорил он, смотря на девушку в красном. Актриса улыбнулась, подходя к нему. — Для меня честь, что вы выбрали меня на главную роль. — В субботу вы снимаетесь для постера, помните. Последующие два дня Мария наслаждалась кроватью, ела яблоки и читала сценарии следующих проектов, в которые приглашали принять участие. В субботу — в санитарный день Эрмитажа, в десять утра актриса уже находилась в кабинке гримёра. На красные волосы напяливали чёрный парик, который идеально ложился, закрывал каждую волосинку. Чёрный цвет старил, идеально шёл для Анны Каренины. Первый день весны. Снега больше нет. Относительно тепло. Необычно для Санкт-Петербурга. Из-за открытых плеч актриса ёжилась от прохлады, но благородные Болконский и Каренин стояли вокруг неё и грели девушку. Съёмка на месте настоящего Зимнего Дворца придавали атмосферности и реализма. Три часа, пока их фотографировали при параде, отчаянные зрители пытались заснять процесс создания постеров. Их не останавливали ограждения. Когда фотограф вместе с режиссёром остался доволен, Мария благородно раздавала фанатам и нефанатам автографы, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Она улыбалась, благодарила их за любовь и советовала приходить через десять месяцев в кинотеатры.***
— Разойдитесь! Разойдитесь! — кричал извозчик, натягивая поводья. — Трпу! Трпу! Лошадь не слушалась, неслась вперёд и фыркала от боли. Какие-то подростки кинули в неё петарду, убежали. А он с отчаяньем кричал людям и лошади. — Разойдись! Нет! — Лошадь перепрыгнула ограждение и копытами ударила в человека, карета повисла и стала переворачиваться вместе с животным и извозчиком. Люди кинулись на помощь пострадавшим, начали звонить скорой и полиции. Скорая приехала через пятнадцать минут. Врачи аккуратно положили на носилки молодую девушку в красном платье, истекающую кровью. Режиссёр держал руки к сердцу, чувствуя, что умрёт на площадке. Страх, неприятие ситуации, шок. Болконский вскочил в карету скорой помощи. Карета отправилась в больницу. Она мчалась по Конюшенном переулку, расталкивая нерасторопных автолюбителей красной мигалкой. Они уже были рядом с набережным каналом Грибоедова. И пока врачи пытались сохранить жизнь пациентки, водитель давил на газ, но вдруг, перед его глазами начали останавливаться машины. Резко. Водитель хотел выругаться, но странный чёрный дым поволок из-за домов. — Матерь божья, — прошептал он, смотря в зеркало заднего вида. Взрыв. Они окружены. Пациентка… За доли секунд машина, которая была сзади, въехала в скорую, не успев затормозить.***
Странный незнакомый холод. Непонятные воспоминания. Вот она давала автографы, смеялась и отвечала на вопросы. Вот на неё несётся напуганная лошадь. Вот она подминает под себя. Мария резко встала и зашипела от боли в теле. Перед глазами стоял туман, чьи-то крики окружили её, чёрный дым. Мария падала в бездну, шатаясь. Никто её не поддерживал. Несколько минут она ходила по кругу, не понимая, что происходило. Но вот… старые многовековые дома, вот дорога… Пустая, не асфальтированная… Мария вскрикнула и очнулась. По улице шныряли люди, они кричали, бежали за угол и снова кричали. — Государь! Государь! — мужчины и женщины, старики и молодые, все они неслись за угол и рыдали. Мария пошла туда. Пустырь. Перевёрнутая карета. Мёртвые люди. Странно одетые врачи. Немолодой мужчина в камзоле распоряжался людьми и приказывал им. А потом… взрыв под ногами. Новая волна криков, плача и шевеления.«Где я? Что со мной произошло? Почему мне так больно на сердце? Почему мне это так напоминает…
1 марта 1881 года…»
Мария вскрикнула, прижимая ладони ко рту. Перед её глазами стояли люди позапрошлого века, народовольцы и Александр Второй, которому вот-вот суждено погибнуть. — Расступись! — кричали люди императора, расталкивая толпу, везя государя в поданной спешно повозке. — Перевяжите раны. Он умирает! — кричала в толпу Мария, до сих пор находясь в шоковом состоянии. Но её не слышали. Мария садилась на корточки, закрывая голову. — Он умирает. Первое марта.***
По всему Петербургу шныряли полицейские и хватали подозреваемых, по всей стране был объявлен траур. Девушка в красном платье пряталась во внутренних дворах старых домов, надеясь, что её не заметят. Хотелось сорвать платье, чтобы не выделяться, но это было невозможно. Она попала в другое время. Её сожрут. Речь здешних слишком отличалась, множество непонятных звуков, которые будут убраны большевиками для упрощения письма. Люди отличались нравами. Все всем были отличны от двадцать первого века. Никаких ярких рекламных табло, никаких электрических фонарей, никакой безопасности. Куда идти голодной и несчастной актрисульке? Ночь. Актриса шла в Александрийский театр, сходя с ума от холода, ветра и голода. По городу напряжённо ездили редкие кареты. Оставалось совсем немного до театра, но ноги уже не держали. Ноги путались в тяжелом подоле, замедляя шаг. Ночные люди с удивлением смотрели на неё, показывая пальцами, шепча пошло и отвратительно. — Что делает барышня поздним вечером в такой день? Тем более, одна, — одна карета остановилась прямо напротив Марии. Мария посмотрела на приоткрывшуюся занавеску, из которой высовывалась голова молодого приятного мужчины. Его пухлые мягкие щёки говорили о том, что он был достаточно обеспечен и спокоен за своё физическое состояние. — Идёт, — выдержав паузу, сказала Мария, посмотрев на мужчину в упор. Пухлые губы мужчины растянулись в улыбке, что смутили девушку. — Вы грубы. — Я пойду, спасибо за внимание, — поклонилась актриса и двинулась вперёд, чтобы поскорее отвязаться от назойливой особи мужского пола, который приказал извозчику следовать за ней. Мария дошла театра и со слезами на глазах взглянула на прекрасное здание, украшенный колоннами в стиле классицизма. В окнах некоторых комнат горел свет. Актриса взошла по ступеням и потянула на себя дверь. Дверь поддалась. Её встретил охранник, который недовольно посмотрел на неё. — Что вам нужно? Сегодня не идут спектакли, траур, — он многозначительно посмотрел на красное платье. — Извините за беспокойство, но мне нужно увидеть руководителя театра, самого главного, — Мария смотрела на охранника выжидательно; уйти от сюда равносильно смерти. — Он занят, — мрачно заявил охранник и начал прогонять нежданного посетителя. — Нет, вы не тронете меня. Не посмеете, — прорычала Мария, отпрыгивая от него. — Уходите! — но и охранник не сдавался. Мария выбежала в центр холла, раскинула руки и начала читать: — «Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу», — запуганный усталый голос превратился в мелодичный и счастливый. Точная метаморфорза в Катерину А.Островского из «Грозы». Мария брела по ступенькам, складывая ручки к груди, проводя по воздуху, как на сцене — играла по-настоящему. Её звонкий голос приглушал злые возгласы охранника, который вызывал подмогу. — «Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы, — у нас полон дом был странниц; да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют.Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!» — Всё замечательно, но руководитель занят! — охранник ухватил за руку Марию и начал стягивать девушку вниз. — Вам недостаточно понять, что я не уйду. Ну ладно… — злоба актрисы перевалило за грань безумия. Он вырвала и цепких рук мужика свою, взбежала повыше и снова начала читать, превратившись в молодого мужчину. —«А судьи кто? — За древностию лет К свободной жизни их вражда непримирима, Сужденья черпают из стертых газет Времен Очаковских и покоренья Крыма; Всегда готовые к журьбе, Поют все песнь одну и ту же, Не замечая об себе: Что старее, то хуже. Где, укажите нам, отечества отцы, * Которых мы должны принять за образцы? Не эти ли, грабительством богаты? Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве, Великолепные соорудя палаты, Где разливаются в пирах и мотовстве, И где не воскресят клиенты-иностранцы * Прошедшего житья подлейшие черты. Да и кому в Москве не зажимали рты Обеды, ужины и танцы? Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен, Для замыслов каких-то непонятных, Дитей возили на поклон?» (А.С.Грибоедов, «Горе от Ума», монолог Чацкого)
Злость. Обида. Отчаяние. Бесконечная любовь к России. На прекрасном лице отразилась целая гармония человеческих судеб. Голос актрисы раздался по всему театру, эхом расходился по каждому коридору. На голос слетались актрисы, актёры, театральные кадры — все, кто был удивлён, и кто не был сломлен ужасным событием на переулке Грибоедова. Перед глазами собравшихся зрителей актриса рвала из себя звуки, облачённые в слова, зажигая всех. В полутьме она пылала своим прекрасием и необычностью, блёстки с тихими огоньками свеч горели, переливаясь. — Хватит, — спокойный монотонный голос остановил гневную тираду Чацкого. По ступеням спускался старенький мужчинка в строгой одежде и строго вида. — Вы обратили на себя внимание. И раз уж вы отвлекли меня от дел, объяснитесь. Мария вдохнула в себя воздух и посмотрела на руководителя театра, имя которого и знать не знала. От его строгости вновь задрожали ноги. Мария сцепила кулачки и поклонилась старому человеку. — Простите меня, но, если бы у меня был другой выход, я не пришла бы сюда. — Говорите, — ждал мужчина. Мария робко, словно малое дитя, попросила аудиенцию, хотя бы на пару минут. Руководитель театра хмыкнул, но всё же позволил незнакомке подняться и пойти с ним до кабинета. Тьма наступала на пятки. Мария следовала за руководителем, смотря в его спину. Правильно ли она поступила? Вина и страх грызли её тело от безумной ситуации, в которой она находилась. Вот его кабинет. Театрал посадил Марию в кресло, а сам сел за стол. — Что вы хотите? — Я хочу стать актрисой. — И вы пришли сегодня? — Да, — кивнула девушка. — Какого вы сословия? — У меня его нет. Я не сбегала. Я не из крепостных и не из дворян. Руководитель усмехнулся, будто бы его только что насмешили. У него поднялась тонкая бровь от удивления. — То есть как? — Даже если вы постараетесь, на меня ничего не найдёте. Я умею играть на сцене, пианино, петь и танцевать. Я хочу быть актрисой. Руководитель снова усмехнулся. Взял со стола небольшую коробочку, открыл её и достал оттуда сигару. Зажёг её. Клубы тяжёлого дыма опустились на грудь Марии. Девушка закашляла. — Я не могу взять абы кого. Труппа уже сформирована. Ничем помочь не могу. — Если выйду из театра, не став актрисой здесь, то моя кровь зальёт крыльцо от отчаяния. У меня нет никого, ничего. У меня есть только талант. — Проституция в помощь. — А вам будет не жалко терять такой талант? — А сколько их у меня его сейчас — пруд пруди. У меня никакого желания помогать вам. Прощайте, — старикан испустил новые клубы пара, а затем позвонил в колокольчик. Два охранника ворвались в комнату, подхватили Марию и вынесли её на улицу, посмеиваясь. Мария села на ступени и стала смотреть на фасад театра, на улицу в поисках того, что поможет вскрыть вены. Одна-одинёшенька. Живот скручивало от голода. Сердце быстро стучало от холода. Ладони леденели. Никому не нужна. Тяжёлая плотная ткань опустилась на женские плечи, а белый платок оказался прямо у глаз. Мария взяла платок и стала вытирать слёзы. Девушка посмотрела на того, кто дал его и вздрогнула. Это был тот молодой мужчина, высокий и хорошо сложенный. Лица из-за сильной темноты не было видно, но отблеск тёплых и удивительных глаз затронули сердце жительницы двадцать первого века. — Я видел, как вы читали Катерину, меня это покорило, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы прочли этот монолог моему отцу. — Зачем? Зачем вы это делаете и говорите? — Мария была напугана, от доброты мужчины становилось ещё страшнее. — Позвольте представиться, Александр Александрович Островский, сын Александра Николаевича Островского, — сказал он, кланяясь. — А вас как зовут? — Островский? Правда? — Мария ещё раз вздрогнула и взглянула на человека по-новому. — Вы знаете моего отца? — Я читала и учила его пьесы, — ответила Мария, вставая с холодных ступень. — Простите меня. — Что вы… Хорошо… Раз вы успокоились, позвольте утолить моё любопытство. Кто вы? И почему вы оказались здесь? И почему хотите стать актрисой? — Я большее не умею. Мария не спешно шла за Александром Александровичем, цепляясь за его рукав, как за последнюю надежду. Мужчина привёл в большой дом девушку и отдал приказ служанкам помочь ей, а сам ушёл к родителям. Они спустились, и тогда Марии почудилось, что совсем сошла с ума. Она бредит. Перед глазами стоял сам Островский — известный драматург. Когда он вошёл, Мария упала и заплакала от неверия к своим глазам. Не смела даже посмотреть в его сторону. — Что за странная барышня? — спросил драматург сына. — Я её подобрал у Академического театра, она слёзно просила стать актрисой. Она читала Катерину. Измученной Марии предстояло снова прочесть известный монолог «Грозы». Заплетающийся язык, слёзы и страх — для актрисы из этого ничего не должно мешать. Всё мешающее должно было быть разрушенным. — «Такая ли я была», — начала Мария, превращаясь в счастливую Катерину. Но на этом вечер не был закончен. Александр Александрович упросил оставить Марию, на что его отец и мать были не против. Красный цвет пленил их. Девушке расстелили в небольшой гостевой комнате, а потом покормили и взялись за расспрашивание. Легенд не было никаких. Под удивлённые возгласы приютившей семьи Мария стянула парик, а затем сетку, и вывалилась целая копна рыжих волос. — Я из будущего. Возможно, у меня рак мозга, и я нахожусь в коме, отчего вы снитесь мне. Возможно, я правда в 1881 году. Я не шпион, я не убийца или кто-нибудь ещё, я — актриса, — то, что она с гордостью произнесла своё призвание.***
Александр не отпускал Марию. Он следовал повсюду, сопровождая её. Верил полностью. Он угадывал её настроение, каждую перемену, чувствовал, как у себя. Актриса с благодарностью принимала его помощь и постепенно успокаивалась. Александр Николаевич обещал помочь со «службой», а его жена — Мария Бахметьева одолжила гостье платья дочерей. А красные волосы тщательно были спрятаны за вычесанным париком. В один из дней старший Островский устраивал литературный вечер. В гости пришли И.А, Гончаров, И.С.Тургенев, Л.Н.Толстой, М.Н.Ермолова и другие деятели искусства. В тайне Мария подсматривала за ними. Они зачитывали отрывки произведений, которыми восхищалась молодая актриса, они беседовали о смерти государя и о потрясениях, которые изменили их жизни. Никто не был спокоен в завтрашнем дне, все они боялись народовольцев, что ловили и убивали на месте. Александр слишком увлёкся Марией, что не нравилось родителям, у которых на него были другие планы — закончить хотя бы университет, а затем отправить служить. Он пытался вытянуть актрису перед ними, но девушка от страха взбежала наверх и заперлась. Тело выгнулось из-за неприятной дрожи. Хотелось домой. Хотелось смертельно домой. Воспоминания о доме оборвались серьёзным стуком старшего Островского, призвавшегося опомниться Марию и спуститься. Как зажавшийся зверёныш с упёртым взглядом, Мария спустилась вниз и предстала перед всеми живыми мертвецами. — Наша дальняя родственница, приехала в Санкт-Петербург погостить. Достаточно талантливая барышня, — заявила Бахметьева. Пальцы тронули клавиши настроенного до скрипа пианино. — Что мне сыграть? — обессиленным голосом спросила Мария у публики, на что Л.Толстой, известный своим пренебрежением к женщинам, предложил сыграть и спеть талантливо. Лишь одна песня крутилась в голове. —Fütter das weisselichtfürmich… Fütter das weisselichtfürmich… Fütter das weisselichtfürmich… Fütterdasweisselicht! (Oomph! — «Das weiße Licht»)
Громкие сильные звуки влились в комнату, снося своей живительной необычностью слух деятелей прошлых веков. Быстрые удары по клавишам, совсем не поющийся язык, который даже немного не напоминал французский. Исполнительница сидела словно в трансе, погружаясь в музыку, в собственный заниженный голос. Александр с упоением смотрел на Марию, многозначительно смотря на неё, поглядывая на слушателей. «Она удивительная. Когда встретишь такую женщину? С раскрепощённым нравом, настолько талантливую, что на её спектакли будут ходить толпы, лишь бы увидеть её. Она прекрасно исполняет и мужские, и женские роли, начитанна. Мария очень образованная», хвалил Александр её, растворяясь в девушке. — Я знаю, что вы открываете школы для крестьян. Это дело никогда не забудется, — улыбалась Мария искренно, вспоминая биографию мирового автора. От похвалы, как всякий человек, добрел и расспрашивал о себе больше, пытаясь утонуть в лести. Мария начала расписывать «Анну Каренину», зачитывая целые отрывки, и так по кругу, ко всем писателям. Актриса играла. Актриса жила. Актрису хотелось видеть на сцене. Старший Островский скоро должен был уезжать в Москву, поэтому он торопился с судьбой Марии и вместе с ней пошёл в Александрийский театр. — Вы хотя бы окончили театральное училище? — рассматривал руководитель театра несколько рекомендаций. — У вас много знакомых, оказывается. Несколько часов подряд Марию заставляли бегать по сцене и проверяли её способности. Девушка играла классику на пианино, пела, танцевала вальсы, мазурки, тянулась, вживалась в роли, пересказывала произведения, читала с листа, делала всё, чтобы угодить руководителю. Марию взяли и поселили со всеми полукрепостными актрисами, что по пятнадцать часов стояли и репетировали. Девушку сразу невзлюбили, за симпатичное лицо, таланты и гордостью профессии, веру в то, что она не станет полушлюхой — ночной бабёшкой, как желтобилетницей, ведь жалованья даже не хватало на еду. Мария пожалела о том, что стремилась в театр. Плачевное положение актрисы, больше похожее на рабское, не устраивало восходящую звезду. Роли последних планов, перестройки под другие методы игры. Огонь в глазах мерк. По ночам Мария уходила из комнат, садилась на холодный пол и рыдала в тишине. Девушка устала от жизни и всё чаще задумывалась о суициде. Она частенько ходила на место, откуда появилась, частенько рассматривала осунувшееся лицо от недоедания; выцветали и волосы. 1881 год проходил тяжёло. Пришёл к власти консервативный император, которого и попрекнуть в консерватизме нельзя. Увеличивались и создавались различные группировки, нацеленные на террористическую деятельность. — Пьеса «Горе безумцам». Молодая женщина забыла прошлое. Никто её не помнил, как и она сама. Безродная и несчастливая женщина гуляет по свету. Встречает разных людей. Одни желают её изнасиловать, другие превратить в бесплатную рабочую силу, а третьи — хотят любить. Женщина выбирает любовь, но оказывается в западне собственных мечтаний. Те, кто её любит, не справляются с её прошлым, которого нет. Женщина выпивает мышьяк, — заканчивает рассказ Мария и смотрит на Александра. Он был взволнован и напуган мыслями актрисы. Светлые пряди, что показывались взамен красных, падали на её светлое лицо и манили к щекам. — Хотите уехать заграницу? Начать всё с начала? — Никто нас там не ждёт. — Но там лучше… — В чужом дворе всегда трава зеленее. Пусть хоть умру здесь, — облокотилась о спинку скамейки Мария и наблюдала, как молодая девица в немного разодранном платье шаталась пьяная по улице. Злая усмешка коснулась прекрасного лица. — И всё же это не сон. Я реально нахожусь в 1881 году. С вами. И я, обладая знаниями о будущем, не могу его изменить. Я не могу сказать этой дурной толпе, что нет бога; что женщина равна с мужчинами; что женщина может достойно себе зарабатывать и ей не обязательно становиться содержанкой или желтобилетнецей. Она может быть писателем, юристом, врачом и даже работать в министерстве. Но вы и весь ваш мир этого не знает. — Тогда почему вы не хотите это изменить? — а мужчина всё верил ей. Страшился сказанного, но верил. — Потому что я не хочу менять этот мир или быть убитой за изменение его, — Мария медленно вскипала от отчаяния. — Потому что Первая мировая война будет, потом Вторая, и я знаю, что во второй мы победим, если к власти придёт этот человек. Нет «если» или «возможно», есть «есть». Однако, я не хочу это видеть, а уехать не позволяет любовь к этой глупой стране. Чёртов патриотизм, — актриса резко согнулась и положила локти на колени. Мужчина впервые видел такую женскую позу, такой изгиб, от которого кровь пошла от сердца в голову. Стихи, наполненные горечью и страхом за неизбежное будущее, полились кровью на бумагу. Мария не видела выхода. Она выживала и творила, пока дышала. Её добрый и нежный взгляд холодел и превращался в едкую злобу совершенства, что заставляло мужчин сходить с ума. Если она стояла, все падали, если она смотрела, все плакали. Талант, за который девушка расплачивалась разорванными платьями, стеклом в туфлях, пьяными людьми, что много раз пытались её зажать.«Если взойдёт над миром Чёрное солнце, То недолго будет тешить нас спокойствие. Оно разобьётся вещей птицей И всё внутри перевернёт…» (1883 г., отрывок «Песни о мертвецах живых»)
Взгляд, полный отчаяния, страха и бесконечной преданности актёрскому искусству приковывал к себе внимание. И даже государь не мог отвести свои глаза в сторону. Мария порхала на сцене, даже будучи антагонистом заставляла себя любить и ненавидеть. И каждая выходка управителем служителей неблагородной профессии могла стоить самоубийством главной актрисы — ни один мужчина не мог притронуться к ней после спектакля, они тонули в собственных пошлых намёках. За свободу она билась орлицей, отдаваясь затем другому человеку, что был ласков и нежен. В высших кругах исполнялись на пианино и фортепьяно отрывки из балета Чайковского, оперы Моцарта и симфонии Бетховена. Покровители молодой и ослепительной актрисы слали ей дорогие подарки и яркие камни, что не могли себе позволить ни крестьянство, ни духовенство, всё носила она, сверкая. Как всякая падшая или сильная женщина красный цвет сопровождал Марию. Дамы высшего общества ненавидели выскочку, мужчины вертелись у ног, а хлёсткие слова стихотворений разбивали им сердца. — Вы будете моей! — накинулся на неё толстый и обрюзгший министр, забыв давно-давно, что такое зарядка. Потный и надушенный урод. В её личной гримёрке. Её крик стоял на весь коридор. Её слёзы стекали по телу, вместе с кровью. Александр вытащил Марию из-под министра и приказал удалиться. — Если вы не уйдёте, я вызову вас на дуэль, хотя она уже давно запрещена, — процедил Александр, закрывая девушку собой. Как и каждый молодой человек, получивший высшее образование, Александр разочаровывался в своей стране и хотел скорее уехать. Он не мог слышать истории о будущем, сильно их желая. Он не мог представить летающие машины, женщину — врача, асфальт и электричество. Они читали А.Пушкина, мечтали о А.Блоке и В.Маяковском, что вскоре должны будут взорвать Российскую империю. Ходили на семейные ужины. Мария нашла общие темы для разговора со всей семьёй Островских, хотя не всеми была обожаемая. Мать Александра ценила её готовку, старший Островский лесть и обсуждение новых пьес, его дочери рассказы о моде и новых фасонах одежды, об умении разговаривать с мужчинами, его сыновья просто наслаждались женским обществом известной на весь Петербург актрисой, а гости млели от порывистой и быстрой манерной игры на музыкальном инструменте.«Я лучше погибну, как корабль, встретившийся с айсбергом, сломавшего деревянную палубу, мачты. Лучше исчезну как выпавший снег в июле. Белой дымкой растворюсь, как клубы пара курящего мужчины. И лицо, наполненное великим смыслом, скривится в жалком подобии могущества.
Поверь, я слишком многое познала в этой чёрной жизни, чтобы ты указывал, как мне жить. Ты валялся в моих ногах и умолял дать согласие на жалкий брак. Я доверилась тебе, но ты решил в последний момент отвязаться. Уйти. Жалкое подобие человека.
Я уходила от всех, кто желал меня и ненавидел. Кто ты, чтобы поменяла своё решение? Ты настолько предан мне, а ты оплатишь мою могилу? Ты даже имени моего не знаешь, как ты можешь меня любить? Как я могу себя любить, если даже не помню, откуда я пришла?»
Пьеса-монолог шокировала едящих в кабаке. Жирные и относительно денежные люди откидывали монетки в шляпу молодой, но уже успешной женщине. За хорошее чтение и мимику она была удостоена денег, чтобы выживать и дальше. «Горе безумцем» находило отклик и в забытых душах, и живых женщинах, что утопали в своей беспомощности, и в голосе бедных безродных детей, чья зрелость придётся на эпоху стремительных перемен. Всё серело, краснело и болело. Народные волнения, недовольство жизни — поднимались поэты, писатели и люди. Одни вооружались пером, другие — граблями и бомбами. Мария всё так и не возвращалась домой. Стоило снова оказаться под лошадью? Тяжёлые безрадостные мысли часто выбивали надежду из сердца Марии. Русско-японская война. Кровавое воскресенье. Первая русская революция. Первая мировая война. Февральская и Октябрьские революции. Гражданская война. С ужасом Мария ожидала будущее. Александр не мог узнать причины беспокойства девушки. Он сам отходил от ужасной потери – скончался отец. Для многих это стало трагедией. Великий драматург умер, оставив после себя множество бессмертных произведений. Ещё одна звёздочка девятнадцатого века закатилась. Александр Третий выделили вдове пенсию и содержание её сыновьям, но для хорошей жизни этого было мало. Некоторые пошли на служить, девочек было решено выдать замуж, только Александр же метался и не знал, чего хотел. Его заманивали в начинающиеся политические партии, но Мария вырывала его, как он вырывал её от пьяниц и моральных уродов. Мария стояла на коленях, умоляла Александра не прикасаться к этой грязи, которая может уничтожить его изнутри. Мужчина был слишком молод, чтобы умирать от массовых убийств, восстаний, а затем от точечных ударов большевиков. — Давайте в Германию? Вы знаете немецкий язык, — говорил он, обнимая прекрасное обнажённое тело. — Я люблю язык, музыку, готические соборы, но не страну, — с нескрываемой злобой шипела Мария, вспоминая надвигающееся будущее. Вспоминая прадедов, погибших на войне, родственников, рассказы дедушек, бабушек, родителей. Каждый раз, когда кто-нибудь задевал будущее, актриса становила нервной и сумасшедшей. Её брови, щёки, губы и даже веки дрожали от ненависти к нему. — Тогда в Финляндию, Америку, куда-нибудь? Я не хочу видеть ваши страдания, — целовал он актрису в грудь. — Я останусь здесь и умру здесь, — лишь в этом Мария была уверена. В следующему году её отправили с труппой на гастроли. Появление русской актрисы на сцене взбудораживало русскую оседлую публику, иностранцев, а блеск во дворах эмигрантов давали ей известность. Когда Мария увидела в газетах своё имя, то улыбнулась. Но другие страны не были душевными, как Россия. Они были для своих — своею страной, а для чужих — чужой. И не получится метаться из страны в страну, как можно было в двадцать первом веке, оформив лишь дорогие бумаги. Успешная и популярная театральная актриса покупала красные платья неизменно. Цвет крови. Цвет революции. Цвет страсти. Цвет выжигающей боли. Многие салоны лишились прекрасных образцов, а некоторые фотографы получили взамен русскую модель. Несколько месяцев, за которые объездились двенадцать стран, Мария взрывала сцены ни раз. Уже не просто девушкой, а настоящей женщиной. И красная помада, что была куплена на целую коробку во Франции, это подтверждало. Красный цвет, как пожар, распространялся в Москве и Санкт-Петербурге, в других городах Российской Империи. И двадцать первом веке бы смогла эта женщина покорить весь мир.«Я видела вас во снах, гуляющего по улице. Как жаль, что вы не обратили на меня внимание, Тогда бы я стала музой, а вы — мастером. Поверьте, не я горделива, это лишь мой внутренний огонь. А теперь прислонитесь к моему сердцу и услышать, как оно стучит. Слышите? Оно достойно быть подано каннибалам, Которые ценят убийства и извращения. Они могут быть милыми людьми, Но настоящими зверьми — в душе. Но это их настоящая суть, Которую они не скрывают, А лишь прикрывают за рамками придуманного приличия. Это не лицемеры, не лжецы, не уроды, Что падки к чужим юбкам, равнодушные На крики людей, на их отчаянный вопль, Окрашенный в красный огонь пожирателей душ. Я видела вас беззаботного и печального, Разного, я поняла, Что не вам муза нужна, а мне. Вы способны творить без катализаторов, А мне нужен он, чтобы выживать.» («Настоящему творцу», 1901)
Пришёл огонь, погасли свечи. Мир на курс восточных карт, Поджаренных в воде; Покинувших нас на западе Едких бойцов сектора пушечных газа. Да здравствует, смерть! Хвала тебе, кошмар! Ты давно к нам шёл семимильными шагами. Позволь, ты нами будешь властвовать чуть меньше восьмидесяти лет. Но я не расстроен, просто убит, Хотя жить безумно хотел. (1904)
«Ты покинул меня не не-внезапно, Пришёл, записался на фронт. Я ждала тебя очень долго, Но ты не решился вернуться домой. Я не сержусь, не горюю очень, В семь утра встаю на сцене играть. Под звуки пуль и снарядов крестьян, Но я не покину это поле войны. Не зови меня, лучше прости, Но любовь мою лучше прими, А затем забудь, растопчи. Не возвращайся больше домой! Живи! (1906 г. «Возлюбленному «О»)
Мария постарела. Всё никак не умирала, несмотря на активную деятельность и зависть людей. Она ходила от Москвы до Санкт-Петербурга с остановками в других городах и смотрела на результаты революций. В Москве она приковывалась к «Окнам Роста» и наблюдала за молодым и серьёзным В.Маяковским. Он пылал. Горел. Почти не спал. Активно освещал действия на фронтах Гражданской войны. Со слезами она смотрела на него и вспоминала 1930 год, который должен был стать его последним годом жизни. Словно несуществующий бог, который знал историю жизни многих людей, Мария ходила и заглядывала в окна, мечтала вернуться в Санкт-Петербург и умереть под лошадью, чтобы не переживать заново жизнь. Но на то и была эта женщина-попаданка несуществующим. Словно тень брела по Земле, не смея даже камешек передвинуть с места. И снова жд-вокзал Петербурга. В красном платье стояла знаменитая и выжившая актриса, на губах которых красовалась красная помада. Она смотрела на рельсы и думала о забавности жизненного процесса. Поезд мелькал перед глазами. — Куда собираетесь? — спросил незнакомый почитатель её мастерства. — На выставку Маяковского, — улыбнулась постаревшая Мария, закутываясь в тяжёлый и длинный пиджак. — Я слышал, что он уже не в почёте, — поезд остановился, повалил пар. Спустились лестницы, вышли котроллеры, выпуская всех людей. — Его просто не оценили, как надо, — Мария пошла к контроллеру, предоставляя билет. Тот разрешил залезть. Мария начала подниматься, как вдруг на неё выскочил из коридора очень спешивший мужчина с сумками. Толчок. Мария полетела вниз и ударилась головой. Замерла. Котроллер ахнул и подскочил к уже бездыханной женщине.