Падай

На улице уже под -30 - ей бы сменить чёрные чулки на тёплые джинсы, но Рин уже не чувствует холода. Прохожие косятся на неё презрительно-жалостливо, она уже честно устала от этого. Её не надо жалеть, её вообще не надо трогать. Ангел с милой улыбкой потерял свои крылья где-то между смертью лучшего друга под колёсами какого-то богатенького мажора и трагической гибелью наставника и его жены в огне лесного пожара. Ей тогда было всего тринадцать. Но никто же не знает эту историю, не знает историю девочки-сироты - легче помянуть нехорошим словом загнивающее поколение и пройти мимо. На глазах у Рин не смоки-айс, просто водостойкая тушь, как гордо было заявлено на упаковке, вновь растеклась кляксой под глазами. Растирать её тоже не было особо гениальной идеей. Высокие ботинки ступают по скрипучему снегу, по своим собственным следам. По этой дорожке под потухшими окнами давно ходит только сама Нохара. Вся улица сияет лампочками новогодних огней - только на доме-призраке их нет, он и жив-то только для Рин. Ей даже ключей не надо, дверь практически всегда открыта - хозяин не боится незваных гостей или сквозняков. - Какаши, - закричать не получается, ведь голос отдаёт отвратительной хрипотцой после мороза, а нос едва дышит. Рин всё равно уверена на сто процентов, что он услышит её - удивительные таланты не смог отбить даже алкоголь и табачный дым, которым пахнет всё в этом доме. - Я пришла, - длинный шарф, протёртый в некоторых местах, но осторожно зашитый красными нитками, опускается поверх скинутого прямо на пол пальто. Этот шарф и умение вышивать - единственное, что хоть немного напоминает о прошлой жизни, о том, что называлось нормальной жизнью. - Я здесь, - его лица не видно в сплошной темноте с слабым отблеском фонарика от телефона в повисшей руке. Рин уже привыкла к таким встречам, не жалуется и любит. Просто любит, безмолвно подходя вперёд босиком по холодному полу. Хорошо хоть дверь за собой прикрыла, дует теперь только из открытых окон на кухне и втором этаже, куда никто не поднимается. У них вечность назад установилось негласное правило. - Чай закончился, - зачем-то говорит Какаши, с трудом отрываясь от стены и проходя вперёд. Его шатает - уже привычное состояние. Рин даже не пытается сосчитать пустые банки из-под пива и вина на столе в кухне. - Вино хоть осталось? - Нохара приподнимает одну бутылку, встряхивая её. Какаши падает на ближайший стул, отбрасывая куда-то в сторону свой и так разбитый вдребезги, чудом работающий телефон. Свет теперь льётся только из окна от ярких гирлянд на чужих домах. Им же двоим не до новогоднего настроения точно. У них в разгаре поминки. - Возьми в холодильнике, - только сейчас Рин видит в его пальцах тлеющую сигарету. На этот раз там явно не табак. Нохара даже возмущаться не пробует, хоть и ненавидит когда Какаши в таком состоянии. Один раз из петли она его уже трясущимися руками доставала, теперь никогда не забудет. Хатаке тогда спасло только то, что Рин когда-то училась на медицинском до того, как её, блестящую отличницу, отчислили за неуспеваемость. Она тогда глотала слёзы, делая ему искусственное дыхание и массаж сердца. Тогда ей повезло, повезло и сейчас. Пустых ненужных бутылок на кухне много - одна разбитая картину не испортит. Звон оглушает в вязкой тишине, бьёт по ушам столь резко, что Какаши роняет косяк на пол, где тот оказывается тут же придавлен босой ногой. Рин не больно - внешние чувства атрофировались, плюс один лишний ожог ничего не сделает. Всё с лихвой заменяет косой шрам через всю спину, оставшийся после той самой автомобильной аварии. - Хватит, Какаши, - дверца холодильника пронзительно хлопает, а Нохара садится прямо на стол, сдвигая пустые бутылки на самый край. Хатаке даже не меняет своей позы, так и зависнув с согнутой в локте рукой и скрюченными пальцами. Рин опрокидывает в себя бутылку, глушит слёзы и с отчаянной заторможенностью понимая, что уже не помогает избавиться от чего-то, застрявшего и постоянно кровоточащего в сердце ещё много лет назад. Дешёвое пиво с уже приевшимся вкусом неприятно щиплет язык, а глаза щиплют вновь непрошеные слёзы. Они просто молча сидят на кухне, отстранённо прислушиваясь к шуму проезжающих мимо автомобилей. - Четыре года, - Какаши говорит глухо, сипло - голос давно прокурил до самых лёгких. Глупо напоминать ему о раке лёгких, он начнёт парить ещё больше, лишь бы поскорее покинуть этот мир. Тут Рин уже ничего не сможет сделать. - Его нет уже четыре года, - он поднимается на ноги слишком легко для человека, который выпил как минимум бутылок десять - на его способности это практически не влияет. Нохара откидывает голову на спину, оставляя пиво в сторону - пить эту дрянь после суточной нормы обезболивающих и таблеток от головной боли. Плохо ей после этого не будет, вряд ли организму можно сделать ещё хуже, чем есть сейчас. - Скоро Новый год. Будет пять лет, - Рин отвечает машинально, не раздумывая. Разноцветный огоньки, бросающие пёстрые отсветы на окна мрачного дома и его жильцов, неимоверно раздражают и притягивают своим уютом одновременно. Для неё сейчас это что-то такое неимоверно далёкое, невозможное и уже недоступное. Раньше такие цветные гирлянды также плавно покачивались под порывами морозного ветра на этом доме, принадлежащем Кушине и Минато. Рин задирает голову, смаргивая непрошеные слёзы с накрашенных ресниц, ловит за руку подходящего к окну Какаши. Простой жест - для них такой интимный, несмотря на то, что на шеях и ключицах у обоих не успевают заживать синяки от чужих губ. - Будет, слышишь? - она поднимается к нему навстречу, стискивая под пальцами его клетчатую рубашку. - Нам надо жить ради Наруто. И жить не так вот, - Нохара с отчаянной решимостью - она храбрая, чертовски храбрая, пока не начинается треклятая ломка, указывает на горы пустых бутылок, выкуренных сигарет и коробок из-под еды быстрого приготовления. - Не кажется, что уже слишком поздно? - у Какаши лишь смех остался тот же самый, редкий до ужаса. Он пронзительными серыми, уставшими глазами указывает на её обнаженную руку с закатанным до локтя рукавом. Отвратительные синие точки, расплывающиеся по коже фиолетовыми зигзагами - мол, кто бы говорил, Рин. Ты тоже уже далеко не та примерная девочка-отличница-спортсменка, какой была раньше. Молчаливый, но такой ясный укор. Нохара опускает лицо вниз, позволяя спутанным каштановым прядям упасть вниз. Щёки горят от унижения и накатившей горькой волной тоски - Какаши прав, всегда прав. У них просто нет другого выбора, кроме как продолжить падать ещё дальше. Хоть логичным остаётся и вопрос о том, куда можно упасть с самого дна? Шагов Хатаке по полу практически не слышно, когда он подходит к Рин, которую начинает медленно потряхивать - слишком долго та борется с депрессией, слишком долго сидит на обезболивающих и психотропных, пытаясь избавиться от пустоты внутри и боли снаружи. - Поздно, поздно... Уже ничего не вернуть, - она повторяет это монотонным, срывающимся от простуды и нервов голосом. У Какаши ладони сухие и холодные, невольно вспоминается известная фраза о том, что у людей с холодными руками горячее сердце. Рин ничего не может сказать об этом - ни подтвердить, ни опровергнуть, хоть ей так хочется верить, что это правда. Он осторожно обходит её, присаживаясь на корточки напротив. В его глазах - ни капли выпитого алкоголя, а Рин отчего-то ведёт. Просто она столь долго верила, надеялась, дура наивная, чтобы сейчас взглянуть в правильно-мраморные черты лица Хатаке и вдруг, в канун Нового года, понять, что всё бессмысленно. Даже те крупицы, которые сметала в жалкую кучку после автомобильной аварии, в которой потеряла родителей. - Ты сказала мне как-то, когда я вновь накурился, когда ты снова достала где-то дозу: "Живи, пока ещё можешь", - его ладони на её щеках, большие пальцы оглаживают выступающие вперёд острые скулы. Холодный ветер с улицы шевелит короткие и длинные пряди серебряно-седых, не разберёшься, волос, Какаши уже давно не стрижёт их - просто перед зеркалом ножницами иногда отхватывает, чтобы освободить глаза. У Рин глаза застланы пеленой слёз и комками туши, она только наощупь протягивает руки вперёд, в надежде опереться о чужие плечи, не получается. Она лишь промахивается, под кожей чувствительных ладоней его затылок. Преодоленное расстояние в 5 сантиметров по факту представляет собой пройденные ледяные хребты обоюдного безразличия, прикрытого тонкой тесьмой остатков заботы. Поцелуй пахнет остатками алкоголя и терпким привкусом лаванды, Нохара сто лет пользуется одними и теми же духами - подарок Минато на день рождения. Они цепляются друг для друга с отчаянностью - им не надо говорить друг другу ничего. Три слова, которые с кровью вырывают у друг друга обычные люди, им не нужны. Им нужны просто молчаливые объятия на тёмной кухне под жалобный писк еле-еле работающего холодильника. Им и так не долго осталось.