Ai

- Sorera no hoho o miru¹, - говорит Хосок и чуть наклоняется вперед, улыбка на его губах становится лишь шире, а глаза и без того недостаточно широкие превращаются в настоящие щелки.       Со злостью Юнги засовывает за щеку кусочек свежей, только приготовленной свинины с чесноком, глаза его темные, опасно блестящие, смотрят в сторону Хоби настороженно, с толикой непонимания. Жует он быстро, по большей части не разбирая вкуса, преследуя одну единственную идею - как можно быстрее набить урчащий от голода живот да покинуть место за их общим столом, и все бы ничего, но Джин, сидящий рядом с ним, то и дело спешащего Юнги принимается тормозить, то своими палочками подложит ему под нос больно аппетитно выглядящий кусочек, то чуть ближе придвинет блюдо, от которого все еще исходит пар да глянет так, что Шуга, собравшийся было бежать, со вздохом усядется на свое же место и снова примется за еду. - Kare wa hamusutā no yōda².       Со вздохом в рот отправляется сладкая лапша, что до селе неприятным комом осела в картонной коробке, взятой в обычном киоске около места их сегодняшней съемки, во рту становится липко, на языке неприятно кислит, Юнги щурится, маленький его лоб морщится, а подбородок чуть ли не дрожит, но он упрямо продолжает пережевывать свою лапшу, при этом всем тщательнейшим образом отказываясь встречаться глазами с рядом присевшим Хосоком. - Kare wa ikatteiru to totemo kawaī to tsumi o okashite imasu ka?³, - бубнит себе под нос Хосок, когда Джин несильно, но весьма ощутимо хлопает по его плечу, пытаясь тем самым призвать к порядку.       Юнги злится, потому что японский абсолютно точно не его язык, злится, потому что все то, что говорит Хосок, отдает издевкой, а тон, коим оказываются произнесены чужие для слуха слова, неприятен и незнаком. Он вскидывает голову одновременно с тем, как с места поднимается Намджун: - Ты должен дать ему поесть, - говорит их бессменный лидер таким голосом, что у Юнги ком в горле встает.       Хосок со вздохом откладывает перепачканные в соусе палочки и, подперев щеку правой рукой, глядит на Джуна через стол с плохо скрытой обидой, Юнги думается, что это настоящее ребячество, и Намджуну стоит запустить в лоб Хоби керамическую солонку, потому что он все еще злится за все те слова, сказанные в свой адрес, пусть и не понимает их смысла. - Наелся. Sorera no hoho o miru¹ - только посмотрите на эти щеки. Kare wa hamusutā no yōda² - он похож на хомячка. Kare wa ikatteiru to totemo kawaī to tsumi o okashite imasu ka?³ - кто виноват, что он такой милый, когда злится?

***

      Хосок достаточно прозорливый для того, чтобы не пытаться завязать ненужной беседы только оттого, что его смущает повисшее меж ними молчание, у него нет дурацкой привычки болтать ни о чем, перед сном обсуждать произошедшее за день или перемывать кому-либо косточки, и он точно не станет возмущаться, если вместо разговоров за столом, вовремя вечернего перекуса, Юнги предпочтет приветливо мигающий мобильный телефон. Наверное, именно поэтому Юнги нравилось делить с Хосоком комнату. - Душ свободен.       Голос его невероятно бодрый, если учитывать то жуткое количество номеров, которое они показали сегодня, Юнги таким похвастаться не может, лениво развалившись поперек кровати и накрывшись, для верности, собственным, притащенным из самого дома, махровым полотенцем, глядит себе в телефон уставшими, спящими глазами. Хосок рушится рядом с ним, мгновение спустя матрац под весом его распаренного, исходящего теплом тела заметно провисает, а деревянный каркас кровати принимается нехорошо скрипеть. С Хосока летят холодные мокрые капли, на нем ни клочка одежды, лишь повязанное поперек крепких бедер полотенце да улыбка на все лицо. Юнги морщится. - Спасибо.       Зеркало в ванной комнате оказывается запотевшим, и Юнги не спешит его, как раньше, вытереть полотенцем - на собственную опухшую и сонную мордашку глядеть от чего-то совсем не хочется и посему юноша принимается за футболку. - Хосок! - кричит он секунду спустя. - Во что ты превратил пол? Почему кругом вода? - носки, до селе надетые поверх окоченевших от холода стоп, приходится стянуть. - Поверить не могу, что ты не закрыл шторку!       Неиспользованные полотенца с красивым лейблом отеля, в котором им пришлось остановиться сегодня, до этого времени аккуратно висевшие на металлическом крючке, ввинченном в противоположную, не покрытую яркой плиткой стену летят на пол, прямиком в оставленную Хосоком лужу. Тонкая мягкая ткань почти тут же темнеет, пропитываясь мыльной водой, но, кажется, теперь перемещаться по ванной комнате не очень опасно, по крайней мере Юнги надеется, что ему удастся не поскользнуться. - Kawaī¹, - слышит он в тот момент, когда пытается стянуть через голову собственную футболку.       Юнги правда не понимает в какой момент зубы его смыкаются меж собой, а руки сжимаются в кулаки, голос Хосока звучал тихо, но недостаточно для того, чтобы его можно было бы не расслышать, тон его был спокойным, даже чересчур, плавным, его можно было бы смело назвать уставшим, если бы речь шла о ком-то, кто не являлся бы Хосоком. Океан энергии. Вихрь. Буря. Откуда там взяться усталости. Даже сейчас он умудряется веселиться, откровенно издеваясь над своим старшим.       Недовольное бормотание вырывается у него почти против воли, срывается с губ, прежде чем он успевает понять это, и все же юноша смиренно опускает подбородок вниз, решая, что сегодня не самый лучший день для какого-либо рода выяснений отношений, он слишком устал, да и Хосока стоило бы пожалеть. Паста находится за зеркалом в шкафчике, Юнги мог бы сходить в комнату за своей, но откровенно опасается, что если увидит развалившегося на диване младшего, набросится на него с кулаками, затем на ощупь он отыскивает в стакане свою зубную щетку, принесенную сюда еще утром и... - Почему тюбик пасты скручен? Хосок-сси!       Дурацкая манера перекручивать упаковки с соусом. Дурацкая манера сворачивать упаковки из-под сока. Дурацкая манера сминать пустые алюминиевые банки. Дурацкая манера скручивать чертов тюбик с пастой. Дурацкий Хосок. - Kawaī, - слышит он в ту же секунду.       Игнорировать становится все тяжелее. - Куда ты бросил полотенце для лица? - Kawaī. - Еще один звук с твоей стороны и тебе придется ночевать вне этой комнаты! - Ну Юнги-хен. Kawaī¹ - милый.

***

      Хореография сегодня дается Юнги, на удивление, тяжело, он понимает это спустя полчаса активной тренировки, потому что рядом стоящий Джин уже очень даже уверенно передвигает ногами и, кажется, начинает попадать в ритм, у сидящего подле Намджуна по лбу и светлым вискам градом катится пот, но Хосок, что остался потренировать их великолепную тройку, называет своего хена настоящим молодцом и даже разрешает тому дальше не участвовать в тренировке, потому что: - Мне придется объяснять Юнги-хену все сначала.       Щеки у обычно бледного Шуги вспыхивает алым, красная краска медленно, но верно покрывает его длинную шею и, кажется, успевает украсить собой кончики аккуратных ушей, он упрямо отводит взгляд в сторону, делая вид, что вовсе и не слышал этих достаточно неприятных, но абсолютно точно справедливых слов. С одной стороны это мило, со стороны Хосока остаться, чтобы помочь ему выучить оказавшиеся почти невыполнимые движения, потратить собственное время и силы, а с другой Юнги было не комфортно чувствовать себя отстающим, ловить на себя сочувствующие взгляды и медленно, но верно осознавать, что сегодня он замыкающее звено. - Не дави на него, - говорит Джин тихо-тихо, но Юнги все равно слышит.       От обиды руки сводит дрожью, Юнги честно приходится приложить титанические усилия, чтобы в это же мгновение не схватиться за собственный рюкзак и молча не покинуть тренировочный зал, потому что на языке вдург становится горько, щеки и шероховатое небо обволакивает эта странная неприятная горечь, и приходится взяться за бутылку с водой. Но единственный, на кого Юнги может злиться сейчас, это не Джин-хен, что всегда так или иначе заботится о нем, не Хосок, решивший взяться за него, и никак не Намджун-хен, у которого сегодня был абсолютно точно удачный день, а он сам. - Юнги, - кричит ему застывший в дверном проеме Намджун, - постарайся, - и это странным образом поднимает так и застывшему с бутылкой в обнимку Юнги настроение.       Хосок тратит огромное количество времени для того, чтобы объяснить ему, обиженно насупившемуся и явно не готовому к работе, что и за чем, собственно, следует, ужасающе медленно он переставляет неприлично длинные ноги и также неспешно двигает то вверх, то вниз крепкими руками, слова его становится продолжением движения, терпеливо он ставит его, Югни, посередине танцевального зала и также терпеливо объясняет, почему нужно слушать играющую на фоне музыку. Танцуют они от силы минут двадцать, но у Юнги действительно начинает получаться, точнее, он думает, что это так, стоящий же позади него Хосок, сложив руки на груди крестом, смотрит так, будто он, Шуга, не сумел чисто и правильно повторить не единой связки, это начинает надоедать спустя пару минут, о чем Юнги говорит открыто. Хоби не смеется над ним и даже не улыбается, взгляд его становится необычно внимательным, он будто насквозь в этот момент его видит. - Tatoe anata ga machigatte ite mo, - даже не зная языка Юнги подспудно чувствует обиду, исходящую от его наставника, - anata wa tonikaku utsukushīdesu¹, - веселые нотки, следом догоняющее те непонятные, недовольные сбивают вспотевшего и уставшего Шугу почти наповал.       Он со вздохом, полным недовольства, сгибается пополам, рюкзак, брошенный в угол, возвращается на прежнее место, лямки жестко тянут уставшие, сведенные болью плечи назад, но Юнги упрямо вышагивает по направлению к выходу, оборачивается в дверях и с самой горькой миной, на которую был способен, говорит: - Прекрати использовать единственное слово на японском, которое ты знаешь.       Хосок растерянно смотрит ему в след. Tatoe anata ga machigatte ite mo, anata wa tonikaku utsukushīdesu - даже когда ты ошибаешься, ты все равно выглядишь хорошо.

***

      Сегодня тренер действительно на нем оторвался, гонял на беговой дорожке до тех самых пор, пока колени у Юнги не начали подгибаться, а бедра дрожать от напряжения, умудрился приставить к степ-площадке, на которой до селе пыхтел взмокший, явно уставший Чонгук, а чуть позже, когда Юнги дышать мог через раз и единственное, чего желал, упасть на ближайшую горизонтальную поверхность да глаза прикрыть, заботливо расстелил для него мягкий цветной коврик, дальше Шуга потел в планке и, кажется, рвал мышцы пресса в горизонтальных подъемах с нагрузкой на лодыжках.       Именно поэтому сегодня он вырвался из зала в числе самых последних. Джин, не менее вымотанный, с красными неровными пятнами на белом, как соль, лице, кивнул ему на выход, но Юнги лишь головой мотнул, хватая полотенце трясущимися пальцами, поплелся в душ. Единственное, что сейчас могло его хоть сколько-нибудь взбодрить - это тугие прохладные струи, потоком льющиеся по спине и животу.       Холодный воздух жадно лизнул его разгоряченную кожу, стоило только задрать край футболки, натруженные лодыжки свел озноб, - в помещении было необычно сыро, от стен и пола, укрытых плиткой, сквозило холодом, именно поэтому юноша, поморщившись, поспешил как можно быстрее избавиться от одежды и оказаться под металлической круглой шапкой душа. Кожу растирать пришлось быстрыми неаккуратными движениями, от чего она, и без того белая, как мел, начала стремительно краснеть, по темным волосам текли теплые капли, падали и разбивались о напряженные плечи. Юнги вздохнул. Усталость на миг отступила от него. - Юнги-хен? Поверить не могу, что мы остались одни! Какая удача.       Упаковка геля, приятно пахнущая ромашкой и чем-то еще, сжатая в его руках, опасно заскрипела, Юнги в таком совпадении (еще предстояло выяснить насколько произошедшее в принципе можно считать за простое "совпадение") ничего хорошего не видел, удачей для него было остаться сегодня один на один со своими мыслями и не столкнуться ни с кем из мемберов по пути. В слух он не сказал ни слова, лишь яростнее растер белый, как молоко, крепкий бок грубой стороной вехотки. - Как тут сыро, - даже не видя, Юнги мог предположить, что по ту сторону Хосок зябко ежится, улыбка сама собой почти что против воли расплылась на его лице. - Хен, я тебя тут подожду, только ты быстрее, ладно?       Ожидалось, что в следующее мгновение до слуха Юнги донесутся шаги, удаляющиеся, почти неслышный топот крепкой пары ботинок, но по прежнему в ушах его стояла тишина, изредка прерываемая частым дыханием двух живых человек. - Joō¹, возьмите полотенце. - Как ты назвал меня? - спросил его Юнги, но перекинутое через невысокую деревянную створку полотенце с благодарностью взял, принявшись им же вытирать мокрые волосы.       Хосок неопределенно пожал плечами, этот жест Юнги мог различить даже стоя к нему спиной. Разочарованный вздох, отчаянно рвущийся с губ, удалось поймать на выходе, Юнги попросту кивнул ему и тут же поспешил отвлечься, принявшись растирать махровым краем напряженные крепкие плечи. - Fujin wa shiroi kawa o motte iru².       Юнги сегодня на самом деле устал для пререканий, да даже для элементарного оклика, позволяющего призвать заигравшегося младшенького к приличию не хватает сил. Упрямо он решает избрать в качестве наказания самый изощренный и грязный метод из всех, коими он владеет. - Я согласен. - Что?       Голос его друга звучит действительно интересно. - Ты ведь сказал, что платишь за обед. Я не буду против, - с самой очаровательной улыбочкой, на какую только был способен, Юнги обернулся к своему собеседнику.       Хосок оказался бел, как мел, еще пара минут, и ему бы точно удалось слиться с противоположной стеной. В этот момент Хоби просто рассмеялся, облегчение, накатившее на него, распалось яркими золотистыми искрами, а Юнги. Юнги поклялся, что выяснит, что же такое Хоби отважился сказать ему лишь на незнакомом языке. Joō¹ - госпожа Fujin wa shiroi kawa o motte iru² - у госпожи такая белая кожа.

***

      Пальцы, перепачканные в белом, рассеяно тянутся к краю картонной коробки, щеки, блестящие от сладости и губы, что периодически растягиваются в смущенной улыбке, глаза, забавно прищуренные, темные, искрящиеся весельем, - на Юнги смотреть невозможно, Хосок правда пытался, но взгляд его то и дело соскальзывал вниз, падая на ровный деревянный угол стола, поднимался к самому потолку и шарил там до тех пор, пока глаза не начинало щипать от яркого света, льющегося из люстры. На Юнги, увлеченно облизывающего собственные губы, усыпанные ванильным сахаром, молча глядеть не получается, от одного вида сей смущенной физиономии, активно поглощающей привезенные им же самим японские сладости, все мысли, и без того не особо понятные, мигом улетучиваются из его, Хосока, головы. Поэтому разговор не вяжется. - Ты должен попробовать это, - говорит ему Шуга, придвигая поближе яркую упаковку с какой-то мало интересной ерундой и смотрит так прямо, открыто, что и без того измученное сердце Хосока пропускает удар, - ну же, твой хен не съест все это один.       Отказываться приходится недолго. У Юнги действительно не было в планах заставить его присоединиться.       Хосок ждет. Хосок терпит, крепко сжимая собственные дрожащие колени руками, увлеченно кусает внутреннюю сторону щеки и лениво старается поймать зубами свой же язык. Фраза возникла в его голове достаточно давно и уже успела оформиться в стойкое желание. Он был действительно не против придвинуться и попробовать обхватить шею Юнги своими ладонями.       Со свистом, у него выходит как-то нервно, коряво, будто он торопится, спешит, словно вот-вот тот самый момент, когда сия фраза будет уместна, закончится, будто нечто, вертящиеся у него на языке, говорят все один раз и ни за что не соглашаются повторять: - Moshi anata ga watashi ni anata ni kisu sa serunara.       Глаза рядом сидящего Юнги заметно округляются и лишь затем до слуха Хосока доходит: - Если бы только разрешил поцеловать себя.       Переводчик справляется со своей прямой обязанностью хорошо, даже слишком, и Хосок, чьи уши сейчас отчаянно пылают ярким, алым, думает, что было бы неплохо, ошибись умная машинка на пару слов, тогда озвученное можно было бы легко назвать шуткой. Шуга в его лицо упрямо отказывается смотреть, все его внимание обращено в сторону аляповатой коробочки с чем-то отдаленно напоминающим лапшу. - Юнги-хен, это...       Хосок действительно полагал, что сможет отказаться от собственных слов, не смотря на то, что это абсолютно противоположное тому, чего ему хочется на самом деле. - Айщ, - обиженно сопит он, откладывая телефон, до селе припрятанный где-то на стол, - поверить не могу, что все это время ты пытался... чего ты вообще добивался? Я ни слова не понимаю, - Хосок выдыхает медленно, взгляд его недоверчивый, но абсолютно точно довольный мечется с телефона на не перестающего жевать хена. - Неужели Чимини-щи подсказал тебе такую глупость? Ой-й, почему ты киваешь! Я был так зол на тебя! Почему ты просто не сказал мне?       Молчание затягивается на пару минут, пока Хоби безуспешно пытается подобрать нужные сейчас слова. - Хен? - М. - Хочешь поесть со мной собу сегодня вечером?