Просто девчонка

Она просто девчонка. Вот что говорит себе Румпельштильцхен, называя её своей ценой. Даже любимая дочка мало что значит по сравнению с проигрышем войны — к тому же ограм. То, что она понимает это быстрее, чем остальные собеседники, говорит о её сообразительности, и Румпельштильцхену это нравится. В замке будет одиноко. Хорошо бы ей хватило ума самой себя занять. Он уж точно не будет стараться сделать её новую жизнь более удобной; на самом деле он уже предвкушает, во что превратится её дорогое золотое платье после ночи, проведённой на полу в темнице. Каким оно станет через неделю. И через месяц. И как в конце концов превратится в обноски. Вскоре ему надо будет превратить бедно одетую служанку в принцессу. Ему безумно любопытно, как этот процесс работает в обратную сторону. Эксперимент. Ничего более. И если девчонка принимает свою судьбу с высоко поднятой головой… Что же. Румпельштильцхену любопытно, насколько ей хватит гордости. («Хорошо бы достаточно долго, чтобы согреть её последующими ночами», — думает он, слегка хихикая). Ему требуется больше времени, чем обычно, чтобы найти в её глазах страх. Тот таится глубже, чем должен быть, прикрытый облегчением, что он избавится от огров, и… любопытством? Не важно. Девчонка его, что бы она ни думала, и Румпельштильцхен знает свои следующие слова. — Это навсегда, дорогуша, — говорит он, убеждаясь, что условия сделки понятны. Он может обмануть, чтобы получить желаемое, — ему не чужды уловки, чтобы добиться того, что он хочет, — но он не потерпит, чтобы кто-то из-за этого скулил под его собственной крышей. Только чистая правда для этой девчонки. Она кивает и позволяет ему увести себя из комнаты. Просто глупая девчонка. Это раз за разом напоминает себе Румпельштильцхен в первые недели после того, как он привёл свою новую служанку в Тёмный замок. Она просто девчонка, скучающая по дому, которая хочет быть где угодно, но не здесь, осознавшая, что совершила сделку, которую не до конца понимала. Он мог бы ей посочувствовать, если бы она только не портила его ночи. Это, конечно же, его вина. Непонятно, как он мог забыть сказать, что ему необходима тишина намного больше чистых комнат. Он думает над тем, чтобы отправить её обратно в Эйвонли, если бы не подозрения, что она делает это специально. Она умна, эта Белль. Может быть, не настолько умна, но он не может быть до конца в этом уверенным, не так ли? Так что каждую ночь он стискивает зубы и терпит её рыдания. Она не отлынивает от своих обязанностей и не прячется весь день в темнице, так что он не может обвинить её в том, что она не выполняет условия сделки. Девчонка достаточно услужлива. Она подаёт чай и готовит еду, когда он в настроении что-то съесть. Конечно, только простые блюда, потому что она никогда не подходила к печи ближе, чем на десять шагов. Но девчонка не избегает своих обязанностей. Её готовка не особенно вкусная, но, во всяком случае, съедобная. Должно быть практиковалась, готовя еду для себя, когда у него не было никакого желания сидеть за столом полчаса. Итак, у него есть служанка: жилые комнаты Тёмного замка теперь чистые и с момента её появления в корзину больше не нужно наколдовывать солому. Она не боится оставаться с ним в одной комнате, когда необходимо, и она говорит — правда, только раздражённо бормочет «пожалуйста», когда ему даже не приходит в голову её поблагодарить. Жизнь рядом с ней оказалась не такой уж и плохой, совсем даже неплохой, если бы только у нее не было дома далеко отсюда. Её дом находится очень далеко, и она это знает. «Это навсегда, дорогуша», — сказал он и имел это в виду. Так что она работает днём, мечется туда-сюда по замку, как золотая молния, края её платья мокрые и грязные. Румпельштильцхен ждёт, когда она пожалуется, потребует лучшую судьбу или хотя бы подходящее платье, только чтобы он мог ей отказать в этом совершенно ненужном удобстве. Но она не просит, и вместо этого он сам думает об этом. Как ему произвести эксперимент, если условия не те, что он ожидал? Но нет. Девчонка согласилась быть его служанкой, и она знает, что её жизнь могла быть намного хуже. Убирать замок не такое уж сложное дело, когда магия выполняет самые сложные работы. Девчонка не делает ничего сложнее мытья пола, и самая большая неурядица, с которой ей надо было справиться, — когда она порезала палец и испачкала кровью овощи для его обеда. Конечно же он узнал об этом. Человеческая кровь, пролитая так недавно, обладает магией, которую не смыть ни одной водой. Он не притронулся к еде и отказался объяснить своё поведение, несмотря на все её вопросы. Он подумал над тем, чтобы предложить залечить её рану, но решил, что если она не плачет, значит, ей не так уж и больно. Потому что это девчонка умеет плакать. Ещё как! Как только она заканчивает свою работу, она закрывается в темнице и плачет, и плачет, и плачет. Он забыл, сколько слёз может пролить женщина. Она хитра. Не рыдает в открытую и ни в чем не обвиняет его. Не дает ему причину быть недовольным. Это всегда только всхлипы, бесконечные и несчастные всхлипы. Румпельштильцхен хочет знать, каким колдовством она обладает, что он может услышать их через весь замок, сидя у прялки. Никаким, конечно же, но сквозь стены доносится её плач. Её слёзы сводят его с ума. Заставляют его скучать по своему тихому, одинокому замку, покрытому пылью и паутиной. Нет ничего хуже плачущей девушки в темнице. Он должен пойти туда и… и… Накричать на неё? Напугать её до дрожи, раз и навсегда? Чтобы она всхлипывала день и ночь, вместо того, чтобы позволить ей верить, что её боль остаётся неуслышанной. И это приведёт к тому, что она перестанет держать себя в руках до момента, когда её никто не видит. Он ничего от этого не выиграет. Так что Румпельштильцхен стискивает зубы и пытается игнорировать звук. Это безнадёжно, конечно же, но пока он не придумает, как облегчить её боль, и чтобы при этом не было ощущения, будто бы он делает это целенаправленно, он в тупике. Глупая, наивная девчонка. Румпельштильцхен приходит в ярость, как только он понимает, что его служанка — его служанка! — помогла сбежать пленнику. Она позволила какому-то незнакомцу сбежать с его вещью. Она об этом не знала, но это всё равно её вина. И она напугана и молит о милосердии? Конечно же нет! Хорошо, что в замке нет других слуг, а то бы она сподвигла их на революцию. Её отцу следовало отправить её командовать армией вместо того, чтобы нарядить в красивую одежду и оставить возле себя, чтобы она держала за руку. (Это было такое красивое платье. Почему она не попросит нормальную одежду!) Но нет. Единственное, что она попросила, — чтобы её друзья и семья были в безопасности. Ничего для себя! Даже сейчас, когда она должна упасть пред ним на колени. (И поцеловать его сапог? Нет. Не это.) Но она должна быть наказана. Триста лет его никто не ослушивался. Никогда! Что, она думала, случится, когда он обнаружит, что она отпустила его пленника? Разве она не слышала криков боли, не стирала окровавленные фартуки? Как, она думает, он отреагирует на воровство? И отпустить его добычу — это воровство. Так не пойдёт. Не бывать этому. И почему, почему она не убежала вместе с вором? Бросая ему вызов, как никто не осмеливался десятилетиями, немного дрожа от его злости, но она осталась. Возможно, это потому, что судьбы её людей зависят от неё. Она достаточно умна, чтобы понимать, что он заставил бы их заплатить за её бегство, но одно лишь чувство долга заставило бы её умолять о прощении. Она сохранила свою гордость, даже будучи в грязном и порванном платье. Он представляет, как она прячется от него по темным углам замка, стремительно убегая прочь от его взгляда, глухая и слепая ко всему, кроме его приказов. Он может так сделать. Ему следует так сделать. (Он помнит мужчину, убегающего от насмешек). (Он помнит мужчину, поставленного на колени). Он злится на девчонку (на свою собственную память) и озвучивает своё решение. Ох, он мог бы превратить её в отличного почтового голубя. Читала бы его письма, до того как взлететь. Наверняка отказывалась бы лететь куда-либо, пока его предложения не были бы идеально сформулированы: он видел, как она хмурится при виде неудачного предложения. Или он может превратить её в настольную лампу. Но ему нужна служанка больше, чем очередная безделушка. Даже если она слишком много плачет. Такая необычная девчонка. Девчонка должна была устать после того, как он потащил её в Шервудский лес. Вместо этого она стоит перед ним с ликующим видом. Она улыбается. И дотрагивается до него. И говорит ему, что он не такой плохой, как она думала. Её слова искренние. Она действительно имеет в виду то, что говорит. Она могла бы устроить пожар в его замке, и то он не был бы настолько удивлён. Что с ней не так? Он не может найти объяснения, находясь с ней рядом. Румпельштильцхен вскоре оставляет её наедине с её сокровищем. Он надеется, что она не поняла, что он созвал все книги, которые у него были, и собрал их в библиотеку, пока они поднимались по лестнице. Если он будет думать слишком много об этом решении — о награде, когда он должен был наказать её, — он должен будет думать и о том, что она сделала, чтобы заслужить её, о том, как она остановила его, перед тем, как он совершил бы серьёзную ошибку. У вора должен был родиться ребёнок, и Румпельштильцхен верит, что мужчина достоин того, чтобы быть отцом, даже если он крал и лгал (и делал вещи и похуже), чтобы сберечь ребёнка от беды. Он не чувствовал бы себя виноватым, если бы убил Гуда до того, как узнал о ребёнке. Не его вина, что тот не мог во всём сознаться и попросить о помощи — точнее, признаётся себе Румпельштильцхен, — заключить сделку. Это даже лучше, что всё случилось так, как случилось. И всё потому, что его служанка смела, хотя и ужасно наивна. Девчонка действительно верит, что он пощадил вора из-за милосердия. Если это и было милосердие, то только к себе! Мысль о том, что дети останутся сиротами из-за глупых действий их родителей, — одна из немногих мыслей, заставляющих его нервничать. Но Белль видит только его действия и судит его по ним. Наивная. Намерение — вот что главное. Но он оставит его странную маленькую служанку, и Румпельштильцхену почему-то кажется, что он больше не будет слушать её рыдания. (Не то чтобы это стоило его потерянной волшебной палочки!) Также появились новые улыбки; он хотел бы сохранить их. Возможно, добавить немного разговоров, когда он не против слышать чей-то голос. Это не часть их сделки, а его прихоть. Только честно, что он заплатит ей за это, не так ли? Улыбаясь самому себе, он призывает новое платье, которое было готово уже больше недели, и, вспоминая путешествие в лес, добавляет и новые туфли. У него наконец-то есть причина дать их ей, и после полученной от него же теплой накидки она не увидит ничего странного в этом жесте. Но что-то нужно поменять. Румпельштильцхен хмурится при виде коричневого платья — напоминания, что она теперь служанка в его доме, — и движением руки меняет цвет на ярко-голубой. Цвет её глаз. Потому что сегодня это самое сильное воспоминание, что приходит на ум. Выражение её глаз, когда она решила, что он достоин объятий.