Чистое сердце

Сразу после того, как они всё-таки вернулись в свой мир, Маккой решил было, что и в этот раз обойдётся. В прошлый он увидел пару кошмаров, явно спровоцированных насильным мелдингом, его подташнивало, и несколько дней он был рассеян сильней, чем этого можно было ожидать от профессионала его уровня. Но всё в конце концов просто сошло на нет. В прошлый раз чужому Споку была нужна информация, он переворошил разум Маккоя, жёстко, прицельно выхватывая нужные обрывки воспоминаний, причиняя боль, разумеется, но тогда насилие было всего лишь средством быстрого достижения цели. Во второй раз всё было иначе. Во-первых, Спок его не забыл. Во-вторых, Спок его хотел. Не самое верное определение, но самое близкое по смыслу. Маккой никогда не был силён в ебанутом вулканском вуду. Запомнил он тоже не так чтобы много: стену, в которую он упирался спиной, руки Спока на своих плечах, а после — на шее. — Вы же понимаете, что я гораздо сильней вас? — холодно поинтересовался Спок, встряхивая Маккоя после неудачной попытки того вырваться. И прижал ладонь к его горлу. Маккоя не пытались задушить — это было всего лишь наказанием, и когда у наказанного от недостатка воздуха случилась паническая атака, а перед глазами замелькали черные мушки, и всё поплыло, Спок перестал душить его. Он даже переждал минуту, пока Маккой пытался вдохнуть, хрипя от боли и ужаса. — Что тебе надо? — всё-таки смог спросить Маккой, и Спок приподнял правую бровь в таком знакомом и оттого ещё более отталкивающем в этот момент жесте. — Я помню, каким вы были чистым, доктор, — ответил Спок, поднося пальцы к пси-точкам на лице Маккоя, и тот потерял себя. — Я раньше не встречал никого подобного. Я хочу изучить. Маккой даже не помнил ничего толком. Кроме боли и отвращения, кроме чернильной тьмы и вони, кроме ощущения, что его насилуют, вторгаясь в самые дальние, самые интимные уголки его разума, перемешивая чувства и воспоминания, изучая фантазии, сминая то, что уже было просмотрено. «Такое чистое сердце». Из него выцеживали кровь по капле, ему нечем было дышать, рвота забивала глотку, и когда Спок его всё-таки отпустил, отступая, Маккой осел на пол, хрипя и давясь, пока его выворачивало наизнанку на собственные брюки. После Маккой не мог вспомнить ничего конкретного, но его подсознание знало за него. В первую же ночь после возвращения на их «Энтерпрайз», Маккой всё-таки увидел кошмар. Впервые в жизни его кошмар был настолько детальным. Ему снилось, что его насиловали, что толстый член вбивался в глотку, пахло немытым телом, хотя Маккой не мог вообразить себе не дружащего с гигиеной Спока — в любой из возможных вселенных. И всё же пахло кисло и мерзко, жёсткие волосы с лобка забивались в рот. Маккой давился, слюна текла по его подбородку, а потом Спок перестал давать ему возможность отстраниться хотя бы немного, и стало нечем дышать. Горло и лёгкие жгло, Маккой пытался оттолкнуть насильника, пытался вцепиться в его бедра, но ничего не помогало. «Вы же понимаете, что я гораздо сильней вас?» Мысли путались, перед глазами мутная пелена заменилась тьмой, а потом Маккой умер. И проснулся. Сердце стучало где-то в глотке, и поздний ужин подступал туда же. Маккой, пошатываясь, добрёл до репликатора и заказал стакан воды, но первое время не мог сделать ни глотка — настолько тряслись руки. Дрожащие ладони он поначалу прятал особенно. Круги под глазами и ухудшившийся нрав не спрячешь, но врач и дрожащие руки не совместимы. Наверное, он должен был признать сразу, что проиграл, наверное, так было бы профессионально, но сейчас Маккой мог думать только об одном: он не хотел быть списанным на берег, не хотел угодить в руки слащавым Советникам. Он бы просто не пережил отстранения. — Боунс, ты вообще спишь? Что с тобой происходит? — спросил его на второй день Кирк, и Маккой пробормотал что-то маловразумительное, после чего вколол капитану витамины, чтобы отвлечь от расспросов. В следующий раз Кирк пришел уже после окончания смены Маккоя и приволок с собой знакомую бутыль с изогнутым горлом. Но выпивка тоже не помогла. Пожалуй, еще одним симптомом, который не спрячешь, были попытки Маккоя избегать любых встреч с первым помощником. Разумеется, Спок не был дураком, и расплывчатое краткое описание мелдинга, которое Маккой смог дать в отчёте, его не обмануло. Однако после очередного появления Спока в лазарете скандал разразился на ровном месте и был не привычным многим обменом шпильками, пусть даже на повышенных тонах. Конечно, Маккою не следовало допускать подобного. Но и Споку не надо было предлагать повторного мелдинга для исправления причиненного ущерба. Маккой понятия не имел, как смог не ударить Спока, а когда тот всё-таки решил, что правильным будет оставить доктора в покое, осел по стенке и расхохотался до такой степени, что перепуганная Кристина принесла ему воды. В следующий раз Спок пришел уже после завершения смены Маккоя с заявлением, что доктор не способен выполнять свои обязанности, о чём Спок уже доложил и без того обеспокоенному капитану. И что в связи с вышеназванными обстоятельствами «Энтерпрайз» изменила свой курс и сейчас направляется к ближайшей базе, где доктору смогут оказать профессиональную помощь. И, разумеется, Маккой отстранён от выполнения обязанностей до тех пор, пока его состояние не улучшится. Но они видели только синяки под глазами и рассеянность, только повышенную нервозность и дрожащие руки. Возможно, что-то еще, что сам Маккой еще не заметил в себе, но они точно не слышали голос того Спока, голос, который преследовал Маккоя и пел колыбельные из детства, убаюкивая его ночью. Не видели красочных ночных кошмаров и сумбурных дневных образов, не замечали, как Маккой покрывается трещинами и из этих трещин начинает подтекать вонючая желчь. — И все-таки будет эффективней, если вы дадите согласие на мелдинг, — закончил Спок свою речь. Бесчувственное полено! Маккой запустил в него какой-то пробиркой и, за мгновение до того как Спок вышел из медотсека, встретился с ним взглядом. В глазах Спока плескались боль и вина. Хотя, скорее всего, это лишь очередные глюки. Полено ничего подобного испытать не способно. На следующую ночь Маккою приснилось, что он лежит на кровати в собственном медотсеке, привязанный к ней по рукам и ногам, и по его торсу проходит аккуратный разрез чем-то настолько острым, что оно вскрыло и грудную клетку. Маккой видел собственные рёбра и влажные внутренности, кольца кишок и сероватую пленку — поверхности легких. Он даже чуть приподнялся, рассматривая, но боли так и не ощутил. Спок подошел к нему совершенно бесшумно — так, как умел подкрадываться лишь Спок в любой из вселенных. Заметив Спока, Маккой дернулся, попытавшись вырваться, и увидел, как от этого рывка петля его собственных кишок свесилась через край раны, холодя кожу на боку. — Такое чистое сердце, — заговорил Спок, склоняясь к груди Маккоя и прикасаясь губами к бьющемуся мышечному комку размером с кулак: два предсердия, два желудочка — ничего особенно вроде бы. Сердце как сердце. Но этот Спок явно так не считал. Он прижался к сердцу Маккоя губами, слизнул влагу, а затем вдруг впился зубами, выгрызая кусок; Маккой закричал от боли и проснулся. Он на самом деле лежал на больничной койке, успокаивающе пикали приборы. В палате была полутьма, и Маккой понял, что на «Энтерпрайз» ночь. Рядом с ним в кресле спал Спок. Их Спок. Маккой попытался приподняться и тут же, ощутив знакомую боль в груди, упал на подушки и застонал. — Доктор Маккой! — Спок резко выпрямился, и Маккой с изумлением увидел, как осунулось его лицо. — Не стоит так делать. — Что произошло? — Вы не помните? Утром у вас случился сердечный приступ. Маккой прикрыл глаза, осмысливая сказанное, но никакого утра он в самом деле не помнил. — Ретроградная амнезия, — постановил он, чувствуя, как тело охватывает крупная дрожь. А затем на его холодную ладонь легла тёплая ладонь Спока, но у Маккоя уже не было сил для сопротивления. Невидимые волны укачивали его, уносили куда-то прочь, он словно тонул в тёмном водоеме, а потому машинально вцепился в протянутую ладонь, сжимая её все сильней и сильней. Человек мог бы поморщиться от боли и попытаться освободиться, но Спок даже не шевельнулся. Когда Маккой открыл глаза, то увидел, что Спок смотрит прямо на него непривычно несчастным взглядом. Боль и вина. — Ты можешь мне помочь? — пробормотал Маккой, вновь закрывая глаза. — Я, кажется, тону. — Держитесь за меня, доктор, — предложил Спок. — Конечно, я помогу.