Кому нужна слава

Чаще всего слава — то, к чему стремится человек с самого рождения. Каждый хочет быть любим публикой, каждый хочет, чтобы его сын, дочь были знамениты, и слепо надеются на то, что щелчки камер, постоянные слежки журналистов и деньги не испортят никого из них. Блейн же не понаслышке знал, что делает слава с людьми: его брат, некогда близкий и понимающий, превратился в постоянно занятого, нервного и совсем чужого. Он не появлялся на семейных встречах, а с праздниками поздравлял через неделю или две, даже не извиняясь за это. С каждой такой выходкой мать Блейна становилась всё мрачнее и мрачнее, и над ней наверняка сгустились бы все тучи мира, если бы Курт, такой заботливый, не звал её на семейный ужин, спасая не просто задницу своего парня, но и всех Андерсонов. И вот, через месяц Рождество, все приглашения уже разосланы, а подарки родственникам уже куплены, ведь Курт не хотел покупать всё по максимально завышенным ценам и тем более толпиться во время черной пятницы. Тем более юноша был слишком ответственным, чтобы оставлять всё напоследок. Но вот Блейн таким не был. Обычно. Только сейчас было не то время, чтобы откладывать всё на потом. Дело в том, что в карманах у него не было ни гроша, только помятые листочки с песнями собственного сочинения, на которые нельзя купить и самый дешёвый из шарфов от Hermes, о которых давно грезил Курт. Конечно, на один-единственный подарок можно было попросить денег у матери или у того же богача-брата, но это было совсем не в духе Блейна: он привык сам на всё зарабатывать, особенно если это прихоти его бойфренда. Поэтому он и начал искать подработку, и вскоре нашёл практически то, что хотел. Зарплата была не такой уж и большой, а работодатель постоянно хамил всему персоналу, зато с каждым днём денег в специальной копилке становилось всё больше и больше. Но этого совсем не удовлетворяло Андерсона: он практически каждый вечер грубил Курту, срываясь из-за всего подряд, заставляя шатена упрямо поджимать губы и хлопать дверью, ведущей в спальню. В конце ноября Блейн сорвался снова, но на этот раз не на своего любимого: он написал увольнительную и со скандалом ушёл из этого чертового кафе. Проблем от этого стало совсем не меньше: цены на шарфы не так уж и незаметно повышались, а денег в копилке не прибавлялось. Ни одно объявление в газете не подходило, и около недели парень страдал, осознавая, что скоро Рождество, и желая, чтобы Гринчу удалось его украсть. Но сколько бы Блейн ни ждал, двадцать пятое число неумолимо приближалось. В карманах от этого появлялось все больше и больше текстов о зиме, холоде и ужасных подарках, которые наверняка приподнесет Андерсон. В одно время он настолько отчаялся, что попросил совета у Рейчел, и та предложила ему выйти на улицу с теми же песнями или просто продать их кому-нибудь. Сказать, что ему не понравились эти идеи – ничего не сказать. Блейн тут же поднялся, утверждая, что он – молчаливый поэт, муза которого не позволит продать его душу, излитую в текстах. Ну а девушка, закатив глаза, посоветовала не раскрывать своей курносой музе планы, на что Андерсон махнул рукой, тут же уходя в свою комнату. Только вот слова Рейчел крутились в голове числа так до десятого. Ну а вдруг, кто-нибудь купит эти нелепые тексты, может, всё-таки найдётся такой извращенец? Или, возможно, кто-то просто решит записать на них песню, чтобы сразу занести в топ-10 худших? Как бы то ни было, Блейну не хотелось кидаться на каждого продюсера, поэтому ничего не оставалось, кроме как выйти на улицу с гитарой и открывать каждому прохожему душу. Удивительно, но на этом он зарабатывал куда больше, чем на простой работе официантом. И вот, однажды к нему, пробираясь сквозь толпу зевак, подошёл солидный мужчина, который тут же открыл рот, прерывая пение Андерсона: —Слушай, парень, а у тебя неплохо получается. Песни твои? Блейн смог только кивнуть, устало выдыхая и выпуская облачко пара. —Как насчёт диска? Ну такого, пробного. Ты талант, я так погляжу. Слова эти совсем неожиданно вырвались из уст незнакомца, и парень мог лишь кивнуть, через силу беря визитку и чувствуя, как внутри что-то рушится. Он ведь своего рода поэт и пишет ради вдохновения, не ради денег. Хотя, возможно, можно делать и то, и другое? Совмещать приятное с полезным, писать и зарабатывать. Может, это возможно, не запутаться в паутине славы и остаться таким, каким был в самом начале? Через пару дней Блейн получил свой первый гонорар. Такой, что он мог купить не просто самый дешевый шарф от Hermès, а пять самых дорогих. Это зажгло что-то в парне, и он сразу оформил заказ, чувствуя одновременно и радость, и непонятное одиночество, будто от него что-то оторвали. Но стоило только представить, как будут сиять глаза Курта, как Андерсон успокаивался, даже не сомневаясь в том, что поступает правильно. Тайна сохранялась до самого сочельника. Лишь в этот день Курт с широчайшей улыбкой сообщил, что слышал забавную песню, которую якобы пел Блейн. И надо было видеть его лицо, когда Андерсон перечеркнул это «якобы», доказывая, что это его текст, его ноты и его композиция. —Милый, а как же вдохновение? — обеспокоенно спросил юноша, разрывая сладкий поцелуй и немного отстраняясь. —Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать! — воскликнул Блейн, снова прижимая любимого к себе. С утра Курт нашёл желанный шарф под елкой и тут же налетел на Андерсона с поцелуями и радостными криками, из-за которых нельзя было не смеяться. Парень убедил его, что теперь они могут покупать такие дорогие вещи чуть ли не каждый день, ведь его тексты хорошо продаются, как и записи. Но вряд ли это было правдой. Уже через две недели на Блейна начали охотиться журналисты. Спустя месяц за ним забегали толпы фанаток. Через полтора он начал забывать о семье. А вскоре исчезло вдохновение, причём тогда, когда ему предложили собственный тур. Андерсон грыз карандаш, злился на самого себя и срывался на невиновного Курта, начиная ненавидеть себя ещё больше. А тот, такой маленький, терпел, пока однажды не проговорился, что слава отобрала у него любимого человека. И тогда на Блейна будто снизошло озарение. Он тут же отменил все туры и записи песен и со скандалом ушёл от того самого мужчины, выручившего его в канун Рождества. Его жизнь снова стала спокойной и размеренной. Папарацци перестали за ним гнаться, как и фанаты, лишь единицы узнавали его на улицах и скромно просили автограф. Блейн снова посвящал себя семье, учебе и своему безмерно любимому Курту, но кое-что изменилось, он понял, что никто не переубедит его в одном: есть то, к чему нужно стремиться, и это явно не слава. Да и вообще, кому она нужна?