Семейный праздник

Радио в холле маленькой гостиницы радостно вещает, что Рождество — семейный праздник. Толстый дядя за стойкой вальсирует под начавшуюся весёлую трескучую песню, наверное, очень старую. Вальсирует сам с собой, держа в руках дурацкую пушистую и блестящую штуку, за милю пахнущую полиэтиленом и краской. Вешает её наконец над доской с ключами, нагибается куда-то за стойку и шуршит пакетом. Достаёт ещё одну такую штуку и оглядывается — ищет, куда бы пристроить и её. На голове у дяди — глупый красно-белый колпак. В лаборатории «Трансиген» никогда не было Рождества. Там вообще как будто не было ничего, кроме белых стен, на которые хотелось кидаться — и этого вроде бы от маленьких мутантов и ждали, чтобы они кидались даже на стены — и Габриэлы. Та, правда, однажды пыталась рассказать что-то о Рождестве. Вроде бы какую-то сказку, но до конца Лора её так и не смогла дослушать. За тем, чтобы в мутантах не заронили ничего человеческого, ни одной крохотной искорки, следили пристально. И Лоре долго казалось, что за белыми стенами лаборатории не существует никакого мира, что Габриэла придумала все эти обрывки чего-то красочного и настоящего. А Рождество, оказывается, есть. Они встречают его в Висконсине — Лора, Логан и Чарльз. Здесь, в этой забытой миром гостинице среди снегов, на очередном коротком привале. Толстый дядька думает, что они — семья. Пытается разговорить Лору, пока та бродит по холлу, разглядывая облезлую ёлку. Она не реагирует. Ведёт носом, рассматривая своё искажённое отражение в красном зеркальном шарике: пахнет хвоей. Пусть ёлка облезлая, но живая. Логан куда-то ушёл. Как всегда — молчаливый, колючий, с таким лицом, будто он не вернётся. Лора ждёт его, не зная, как вести себя с оставшимся в номере наверху Чарльзом. — Твоему дедушке не скучно одному? — участливо спрашивает дядя за стойкой. Лора неохотно оборачивается и качает головой — чтобы тот отстал. Не прокатывает. — Не волнуйся, твой папа скоро вернётся, — обещает надоедливый дядя. Дедушка. Папа. Особенно странные слова, когда кто-то говорит их Лоре и добавляет «твой». Будто у неё и вправду есть кто-то родной. И как отвечать на это, Лора не знает, да и не хочет отвечать. Дядька вздыхает. Может, думает, что она немая. Может, обижается. Но когда Лора пытается сбежать от него вверх по скрипучим деревянным ступеням, он догоняет её и суёт в ладонь странную гнутую красно-белую штуку. Сквозь прозрачную обёртку пахнет чем-то незнакомым и съедобным. — Это тебе. У нас так редко останавливаются с детьми, тем более в праздники, — грустно говорит дядя ей вслед. — С Рождеством. От гнутой полосатой штуки, конечно, пахнет вкусно. Но Лора надолго залипает у окна на лестнице. Смотрит на снег: он белый, как стены в лаборатории, но какой-то по-другому белый. Искристый и свежий. Почему-то хочется выйти на улицу, набрать его в ладони и есть. Но Логан не велел никуда выходить, и Лора поднимается в номер, где пахнет старостью и лекарствами. Чарльз полулежит на кровати. С безмятежной улыбкой смотрит какой-то фильм по старому, как будто пузатому телевизору. Лора садится рядом и тоже пытается смотреть кино, но только хмурится, когда Чарльз посмеивается. Фильм не смешной. Фильм очень грустный. Мальчик, примерно её ровесник, остался на Рождество совсем один, за ним охотятся бандиты, и ему приходится оборонять свой дом. А у него даже когтей нет. Рождество — семейный праздник, вспоминает Лора фразу с радио, сжимая в кулаке странное угощение, и мальчика вдруг становится жалко. Той жалостью, к которой Лора привыкла: ему можно было бы легко помочь, без всех этих ухищрений и беготни. Вскрыть бандитам глотки — и дело с концом. Ей вот больше повезло в этом году. Она не одна. — Леденец, — вдруг говорит Чарльз, всё так же улыбаясь. Заметил эту штуку у неё в кулаке. — Знаешь, Курт очень любил их. Постоянно таскал с кухни ещё до Рождества. Кто такой Курт, Лора не спрашивает. Думает, что это — кто-то из семьи Чарльза. Он же старый-престарый, у него наверняка когда-то была настоящая семья и он отмечал с ней Рождество. Много-много раз. А теперь у него есть только она и Логан, и Чарльз ничуть не лучше этого забытого дома мальчика. Чарльз так смотрит на леденец, что Лора протягивает конфету ему. Скидывает тёплые ботинки и забирается на кровать с ногами. Наблюдает уже не за фильмом — за тем, как Чарльз зачем-то пытается разломить леденец на две части, но пальцы у него трясутся. Лора ломает его сама — и половину Чарльз забирает себе, а половину отдаёт ей. — Курт любил их, — повторяет Чарльз, пока Лора пытается распробовать сладость и пристраивается у него под боком, надеясь, что после этого грустного фильма начнётся какой-нибудь вестерн. Можно, конечно, вообразить, что они втроём — правда семья. И что так долго-долго, совсем бесконечно, едут не в неизвестность куда-то на север, а домой. Где всё будет, как на картинках в книжках, которые иногда тайком приносила Габриэла: Чарльз будет её дедушкой, обожающим качаться в кресле-качалке и укрывать немощные ноги мягким пледом, а Логан — папой. Почему-то Лоре кажется, что он должен рубить дрова, курить сигары и носить клетчатые рубашки. Глупые какие-то фантазии. А леденец действительно вкусный. Лора просыпается поздно вечером — от того, что большая грубая ладонь неуклюже треплет её по волосам. Логан вернулся. От Логана пахнет снегом, чьей-то кровью и виски. Она садится, сонная, трёт глаза и непонимающе смотрит на бумажные пакеты. Рядом спит Чарльз и всё ещё улыбается. Пузатый телевизор выключен — и хорошо, в этот Сочельник не показывают ничего интересного. — С Рождеством, — хрипло шепчет Логан. Достаёт из пакета мягкую меховую шапку с волчьими ушками и длинными лапами, ещё глупее, чем колпак на дядьке из холла — и нахлобучивает Лоре на голову. — Это чтобы ты не замёрзла в Канаде. Там холодно. Мы же будем жить в Канаде. Лора трогает меховую лапу. Привычно принюхивается к обновке и поправляет её на голове. Подарок, догадывается она. Рождественский подарок. «Мы же будем жить в Канаде». Как семья из книжек Габриэлы? Странно как. Хотя, наверное, не более странно, чем то, что Рождество существует. Что оно пахнет цветным полиэтиленом, хвоей, хрустящим снегом, лекарствами, леденцами, виски и кровью. Ко всем этим странностям большого мира пора привыкать. Они бывают неплохими. Даже приятными. И чтобы жить в этом мире, надо многому научиться. И прямо сейчас, сидя на кровати рядом со спящим Чарльзом, Лора берёт Логана за руку — и учится улыбаться.